Прежде чем их повесят - Джо Аберкромби

В настоящий момент к полуострову отовсюду стекаются гуркские солдаты, готовые воспользоваться любой нашей слабостью. Королевские войска сосредоточены в Инглии, так что вы едва ли можете ожидать помощи, если гурки атакуют. Поэтому вам поручается проследить за тем, чтобы оборонительные сооружения города были крепки, а запасов продовольствия хватило для противостояния любой осаде. Регулярно информируйте меня о ваших достижениях письмами. Ваша главная задача — обеспечить, чтобы Дагоска ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не попала в руки гурков.

Не подведите меня.

Глокта аккуратно сложил письмо и сунул его обратно в карман, заодно еще раз удостоверившись, что королевский указ покоится рядом в полной сохранности.

«Черт бы его побрал!»

Пространный документ тяжелым грузом лежал в кармане плаща с тех самых пор, как Глокта получил его от архилектора. Он вытащил указ и повертел в руках: золотой листок на большой красной печати сверкнул в ярком солнечном свете.

«Одна-единственная бумага, но она дороже золота. Она бесценна. Благодаря ей я могу говорить от имени короля. Я самый могущественный человек в Дагоске, я сильнее лорд-губернатора. Все должны слушать меня и повиноваться мне. Пока я еще жив».

Путешествие вышло не самым приятным. Корабль был невелик, а на Круге морей всю дорогу стояла бурная погода. Глокте отвели крошечную каюту, жаркую и тесную, как печь.

«К тому же эта печь безумно раскачивалась сутки напролет».

Он то пытался есть свою овсянку из пляшущей миски, то извергал те мизерные порции, какие сумел проглотить. Но в трюме хотя бы не было опасности, что его искалеченная нога подвернется и он вывалится за борт в открытое море.

«Да, это путешествие нельзя назвать приятным».

Но теперь все позади. Корабль подплывал к причалу на переполненной пристани. Матросы уже сражались с якорем и кидали концы на пристань. Вот и сходни скользнули с палубы на пыльный берег.

— Отлично, — произнес практик Секутор. — Я собираюсь пойти выпить.

— Пей сколько угодно, но не забудь потом найти меня. Завтра нас ждет работа. Уйма работы.

Секутор кивнул, жидкие пряди волос качнулись по сторонам узкого лица.

— Как же, я ведь живу, чтобы служить.

«Не знаю, для чего ты живешь, но сомневаюсь, что ради этого».

Фальшиво насвистывая, практик неторопливо двинулся прочь, с грохотом сбежал по сходням, спустился на причал и исчез между пыльных бурых строений.

Глокта тревожно смерил взглядом узкие мостки, покрепче ухватился за трость и облизал беззубые десны, собираясь с духом для первого шага.

«Вот уж поистине акт беззаветного героизма».

На мгновение он засомневался: не благоразумнее ли будет переползти по сходням на животе.

«Это уменьшило бы вероятность сорваться в воду, но вряд ли выглядело бы уместно. Грозный наставник городской инквизиции, вползающий в свои новые владения на брюхе!»

— Дать вам руку?

Практик Витари искоса глядела на него, опираясь спиной на корабельные поручни; ее рыжие волосы торчали во все стороны, как колючки чертополоха. Во время путешествия она, словно ящерица, почти постоянно нежилась на палубе, совершенно равнодушная к качке, и наслаждалась убийственным зноем настолько же, насколько Глокта ненавидел его. О выражении ее лица было трудно судить — его скрывала черная маска практика.

«Но могу поспорить на что угодно, что она улыбается. Наверняка готовит в уме первый рапорт архилектору: „Большую часть дороги калека блевал в трюме. Когда мы прибыли в Дагоску, его пришлось выгрузить на берег вместе с поклажей. Он успел стать всеобщим посмешищем…“»

— Разумеется, нет! — отрезал Глокта.

Он взгромоздился на сходни с таким видом, словно привык рисковать жизнью каждое утро. Доски угрожающе закачались, когда он утвердил на них правую ногу, и он с болезненной ясностью увидел, как серо-зеленая вода плещется об осклизлые камни набережной далеко-далеко внизу.

«Тело, найденное в воде возле доков…»

Однако ему удалось без происшествий доковылять до конца сходен, волоча за собой высохшую ногу. Он ощутил абсурдный прилив гордости, когда добрался до пыльных камней причала и снова оказался на твердой земле.

«Смех, да и только. Можно подумать, я уже разбил гурков и спас город, а не проковылял каких-то три шага».

В качестве оскорбительного дополнения к увечью, теперь, когда Глокта привык к постоянной качке на корабле, незыблемость суши вызвала у него головокружение и тошноту, а тухлая соленая вонь от палимых солнцем доков отнюдь не помогала исправить положение. Он заставил себя проглотить комок едкой слюны, закрыл глаза и обратил лицо к безоблачному небу.

«Черт, до чего жарко!»

Глокта уже забыл, как жарко бывает на Юге. Стояла осень, но солнце заливало землю яростным светом, и он истекал потом под своим длинным черным плащом.

«Одеяния инквизиции, быть может, отлично подходят для устрашения подозреваемых, но боюсь, они плохо приспособлены для жаркого климата».

Практику Инею было еще хуже. Гигант-альбинос постарался закрыть каждый дюйм своей молочно-белой кожи, даже надел черные перчатки и широкополую шляпу. Он смотрел вверх, на ослепительное небо, подозрительно и страдальчески щуря розовые глаза, и его широкое белое лицо вокруг черной маски усеяли капли пота.

Витари поглядывала на них сбоку.

— Право, вам двоим стоило бы почаще бывать на воздухе, — пробормотала она.

Человек в черной инквизиторской одежде ожидал их в дальнем конце причала. Он держался в тени, вплотную к осыпающейся стене, но все равно обильно потел. Это был высокий костлявый человек с выпуклыми глазами и крючковатым носом, красным и облезлым от солнца.

«Нас встречает делегация? Судя по ее масштабу, меня здесь не слишком хотят видеть».

— Я Харкер, старший инквизитор города.

— До моего прибытия, — отрезал Глокта. — Сколько у вас людей?

Инквизитор насупился.

— Четыре инквизитора и около двадцати практиков.

— Не так уж много, чтобы оберегать такой большой город от измены.

Хмурая мина Харкера стала еще более угрюмой.

— До сих пор мы справлялись.

«О да, еще бы. Правда, умудрились потерять своего наставника».

— Это ваш первый визит в Дагоску? — осведомился Харкер.

— Мне довелось провести на Юге некоторое время. — «Лучшие дни моей жизни. И худшие дни моей жизни». — Я был в Гуркхуле во время войны. Видел Ульриох. — «В руинах после того, как мы сожгли город». — Два года провел в Шаффе. — «Если принимать в расчет императорские темницы. Два года в кипящей жаре и убийственной тьме. Два года в аду». — Но в Дагоске я еще не был.