Молли имеет право - Анна Кэри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я преследовала Филлис через Ратленд-сквер на Сэквилл-стрит. На улице было полно народу, и в какой-то момент я даже решила, что могу её упустить. Но, к счастью, Филлис надела одну из нелепых шляп Кэтлин, украшенную чем-то похожим на ботву ананаса, так что найти её в людской толчее оказалось проще простого. Она прошла улицу до конца, мимо всех цветочных лавок, потом миновала колонну, повернула налево, на набережную Иден-куэй, и спустилась к таможне. Я уже понемногу начала нервничать, поскольку прогуляться в центр — это одно, а бродить по докам, куда, похоже, и направлялась Филлис, — совсем другое. И если я выделялась из толпы даже на улицах, где было полно жилых домов, то там я выделялась бы ещё больше — как, впрочем, и Филлис.
Однако, дойдя до конца набережной, буквально напротив таможни, Филлис остановилась у большого здания со свеженарисованной вывеской, гласящей, что здесь находится штаб-квартира профсоюза. Я уви дела, что там её встретила какая-то женщина — примерно маминого возраста, то есть того же, что и незнакомка в зелёном пальто: высокая, худощавая, с длинными тёмно-русыми волосами, торчащими из-под огромной соломенной шляпы. Я спросила себя, не та ли это женщина, которую я застала пару недель назад за передачей Филлис свёртка. И тотчас же окончательно в этом убедилась, поскольку она дала Филлис ещё один свёрток: на этот раз я ясно увидела, что в нём были газеты или журналы. Потом они вместе перешли улицу по направлению к таможне. Я, разумеется, последовала за ними, хотя к тому времени была уже порядком напугана и, переходя улицу, ЧУТЬ не попала под автобус.
Но ещё до того, как выскочить из-под автобуса, я заметила у ограды таможни скопление людей и сперва подумала, что смогу среди них затеряться. Но вскоре осознала, что все эти люди были теми, кого мама с папой называли «работягами», и затеряться среди них четырнадцатилетней девочке в лаковых туфлях и новом пальто будет решительно невозможно. Как, впрочем, и Филлис (хотя готова поспорить, в этой нелепой шляпе она нигде бы не смогла затеряться). Что здесь вообще происходит?
Подойдя поближе, я наконец увидела, ради чего эти люди здесь собрались: стоявшая на каком-то ящике женщина произносила речь. Она была довольно молодой — наверное, чуть за тридцать, в очень симпатичном пальто и очках. На лацкане пальто виднелась зелёно-бело-оранжевая розетка. Я стала протискиваться сквозь толпу, одновременно стараясь не попасться на глаза Филлис, которая теперь стояла у самого ящика. Некоторые мужчины провожали ме ня недоумёнными взглядами, но никто ничего не говорил, пока один, повернувшись к товарищу, не бросил: «Уже и таких молоденьких в самую свару тащат!» Но прозвучало это не зло или неодобрительно: казалось, он почти восхищён.
Теперь я слышала, что говорит женщина.
— Мы, женщины, — такие же разумные и работящие люди, как мужчины. И всё же к нам относятся как к детям. Если мы работаем, то должны платить налоги, но не имеем права решать, как эти налоги расходовать. Нам с детства твердят, что нужно во всём полагаться на мужчин.
И я вдруг подумала о Гарри, который всегда забирал себе лучшие куски курицы.
— Но у нас тоже есть потребности, у нас есть собственный голос, — выкрикивала женщина. — Мы здесь не для того, чтобы отнять то, что принадлежит мужчинам. А для того, чтобы потребовать то, что по справедливости должно быть нашим: право высказывать своё мнение. Право голосовать!
— Чертовски много богатеньких дамочек и так имеют право голоса, — взревел мужчина рядом со мной, — хотя у работяги вроде меня и того нет.
А ведь мужчины, не владеющие собственностью, тоже не могут голосовать, вспомнила я.
— Мы, женщины, требуем права голоса на тех же условиях, что и у мужчин, какими бы эти условия ни были, — ответила женщина на импровизированной трибуне. Я увидела, что на её розетке написано «ПРАВО ГОЛОСА ДЛЯ ЖЕНЩИН». — И если эти условия после билля о гомруле изменятся, то пусть меняются и для женщин.
Я даже слегка опешила. Так вот в чём разгадка! Выходит, Филлис (а вместе с ней, полагаю, и Мэгги, поскольку обе в этом замешаны) — вовсе не революционерка-фения[12], а суфражетка?
Честно говоря, не знаю, что тебе известно о суфражетках. Должна признать, до вчерашнего вече ра у меня о них складывалось совершенно иное впечатление. Взрослые всякий раз упоминали их далеко не одобрительно. Помню, однажды папа, увидев фотографию в журнале, сказал: мол, если женщины и в самом деле хотят доказать, что заслуживают права голоса, им не следует выставлять себя на посмешище, маршируя по улицам с плакатами. Мама тогда ничего не ответила, но и с ним не согласилась. Ещё, помню, слышала, как тётя Джозефина разглагольствует о «бестолковых женщинах, которые должны сидеть дома, с детьми — если, конечно, они у них есть». Она не раз говорила маме, что те «как мартышки, просто копируют англичанок, пытаясь криками и воплями выбить себе право голоса». А ещё постоянно твердит, что женщины вполне могут воспользоваться правом голоса, наставляя своих мужчин и давая им полезные советы (что мне лично всегда казалось далеко не самым эффективным способом донести до общества своё мнение). Не могу, правда, вспомнить, что отвечала на всё это мама. Помню только, что послушать тётю Джозефину, так суфражетки — это всего лишь кучка взбалмошных истеричек, способных разве что на глупые ребяческие выходки.
Но стоявшая на ящике женщина вовсе не выглядела истеричкой. Она была просто изумительна. Кое-кто из мужчин отпускал в её сторону грубые замечания (по крайней мере, я посчитала их грубыми, поскольку некоторые даже не смогла понять), но многие казались искренне заинтересованными и задавали массу вопросов. Вскоре я уже совсем забыла про Филлис и только слушала эту даму. А она говорила о том, что мужчин и женщин в мире поровну, и спрашивала, почему в таком случае женщин лишают власти (и лучших кусочков курицы, думала я), упоминала об умных, талантливых женщинах, чьи способности так и не проявились, «поскольку не могли найти себе выхода». В общем, она заставила меня задуматься о вещах, которые мне никогда раньше и в голову не приходили.
Когда я слышу, как взрослые
