Дом Туситалы - Андрей Максимов

Вдруг Сими перестал бить свои поклоны.

— Победитель духов Туситала может убить Сими! — Сими говорил, как пел, широко растягивая гласные звуки. Туситала знает правду. Туситала умеет глядеть за горизонт. Больше никто этого не умеет.

Сими замолк так же внезапно, как заговорил.

— Слушай, парень, а ты чего не на войне, место воина на полях сражений?! — поинтересовался Роуз.

— Война захлебнулась, как раненый зверь в собственной крови, — процедил Сими сквозь зубы. — Туситала знал, что так будет. Туситала предупреждал Сими. Но Сими не послушал его.

Сими запрокинул голову и… Что это было? Песня воина? Причитания юноши, впервые увидевшего смерть? Рассказ человека о жестокой трагедии, свидетелем и участником которой он стал? Сими то кричал, то переходил на шепот; слезы мгновенно появлялись и так же быстро исчезали из его глаз; он стонал и плакал, крутился на месте, как юла, и затихал, будто зверь перед прыжком,

О чем кричал он? О чем плакал? О чем пел? О первом враге, которого убил в честном бою, отрезал голову, как и положено по обычаю, но, повинуясь непонятному чувству, поднял голову за волосы, посмотрел в глаза — и до сих пор снится ему по ночам затухающий взгляд убитого им человека. Сими знает, этот сон навсегда, до собственной смерти. Он пел о том, как младенец сосет грудь убитой матери и ни у кого не хватает жестокости убить эту едва зародившуюся жизнь. И о том, как он, воин Сими, снял скальп с убитого врага и понял, что это ребенок. И о том еще была его песня-крик, как белые сотрясатели небес согнали в хижину женщин их большой аинги[15] и подожгли ее… Никаким крикам не заглушить стоящий в ушах вопль женщин, когда вспыхивают их волосы. И о том еще была его песня, как хрустят черепа под копытами лошадей; и как кричит человек, когда с него, живого, снимают скальп, и как продолжает открываться его рот, когда голова уже вскрыта, будто кокосовый орех. И о том кричал Сими, как плачут перед смертью дети и молчат старики…

Он не выдержал собственных воспоминаний, голос захлебнулся, он только и произнес: «Туситала предупреждал, но я…» Слезы душили его, он упал на пол и закрыл голову руками. Единственное, чего стеснялся Сими собственных слез.

Фэнни бросилась к нему, обняла:

— Ну что ты. мальчик, что ты? Это уже прошло, успокойся, миленький. Успокойся. Ты это уже пережил, что ты….

Суанатуфа медленно поднялся со своего места, подошел к Сими, встряхнул его, показал на свой шрам.

Сими испуганно сжался, Фэнни уже собралась защищать его, но Суанатуфа произнес:

— Суанатуфа знает, о чем рассказывал Сими. Суанатуфа простил Сими.

Единственный человек, на которого рассказ Сими не произвел впечатления, был мистер Роуз.

— Слушай, парень, а кто ж все-таки победил в этой войне? — спросил он,

— На войне не бывает победителей! — заорал Сими.

— Запомни, белый человек, — сказал Суанатуфа. После войны остаются только убитые и раненые. Те, кто живые, — тоже раненые. Так говорит Суанатуфа. Но белый человек не поймет его.

— Такие, как ты! — Сими смотрел на Роуза, сжав зубы, и казалось, вот-вот бросится на него. — Такие, как ты, будут считать, что победил Лаупепе…

— А как же Матаафа? — только и выдохнул Туситала.

— Жив. Скрывается.

Мистер Роуз радостно потер руки.

— Короче говоря, если отбросить всякие сентиментальные штуки, все оказалось точно так, как я и предсказывал: Лаупепе стал владыкой, а мы — хозяевами. И теперь, слава богу, я могу покинуть этот сумасшедший дом с чистой совестью.

— Вот это вам вряд ли удастся, — улыбнулся со своего места Генри. — Кстати, предупреждаю: если мы когда-нибудь встретимся, любая тропинка окажется для нас узкой, а стреляю я достаточно хорошо, чтобы попасть даже в такое маленькое сердце, как ваше.

— Уже и на вас подействовала эта психушка под названием Ваилима? А вы мне показались человеком рассудительным. — Мистер Роуз был совершенно серьезен. — Что ж, угрозы я запомню. Позвольте мне забрать свое оружие.

— Еще не всех напугали? — вопросом ответил Туситала.

Роуз вскочил со своего места и ткнулся в дверь. Толкнул ее, потянул на себя, снова толкнул — дверь не открывалась. Он дергал ее, бился — дверь оставалась неприступной. Все с удивлением наблюдали за этой странной дуэлью человека с дверью. Наконец Туситала подошел к двери и, легко толкнув, распахнул ее.

Роуз хотел что-то сказать на прощание, но не нашел слов. На лестнице раздались его быстрые шаги, и Ваилима навсегда избавилась от самого неприятного своего посетителя.

Где он ходит теперь?

…Когда Фаума и Суанатуфа остались вдвоем, Фаума спросила:

— А ты теперь опять будешь молчать? Ну и хорошо. Я уже привыкла.

— Суанатуфа жил плохо, — ответил Суанатуфа. — Ему не с кем было разговаривать. Туситала понял его. У Суанатуфы есть мечта: поговорить с Туситалой.

— А со мной? — Фаума ужасно испугалась своего женского вопроса. — Нет, если хочешь, молчи. Давай молчать вместе, Суанатуфа. Ведь самое главное и так понятно, правда?

Суанатуфа обнял Фауму, они поднялись и пошли в сад. На пороге их настигли звуки флейты. Туситала играл печальную мелодию, но, слушая ее, не хотелось грустить — хотелось думать о хорошем и светлом.

Пройдет много лет, а Суанатуфа и Фаума никогда не забудут эти минуты. И через десятки лет им будет казаться, что именно в эти безмолвные мгновения они сказали друг другу самые главные слова.

Глава двенадцатая

в которой Туситала уходит за Сильвером, но наша история не кончается

Фэнни без стука ворвалась в кабинет Туситалы.

— Что случилось? — испуганно спросил он.

Фэнни тяжело опустилась на диван…

Если бы выражение это не было столь затасканным, я бы непременно написал: «улыбка озарила ее лицо», ибо так оно в действительности и было.

— Все в порядке, — вздохнула Фэнни. — Предчувствия дурацкие… Почему-то решила, что тебе плохо. Прости, Луис, я помешала тебе работать.

Туситала встал из-за стола, обнял ее.

— Любовь, Фэнни!

— Любовь, мой Сочинитель!

Отражаясь в глазах друг друга, они были, как всегда, молоды и, как всегда, влюблены. Дорога радости и страданий, по которой шли они рядом полтора десятка лет, казалась им дорогой обретения друг друга.

— Раз уж я все равно оторвала тебя, сыграй мне что-нибудь, — попросила Фэнни. — Ты так давно не играл для меня.

Туситала взял флейту. И все, кто был в это время в Ваилиме, оставили свои дела, вслушиваясь в легкие звуки. А Фэнни вдруг никак не могла объяснить причину этой тоски.

(Все-таки, что ни говори, жестоко устроена наша жизнь, если те, кто нас любит, всегда чувствуют приближающуюся беду раньше нас.)

И раздался голос Сильвера: «Сдается мне, твое время кончилось!», и Фэнни испуганно вскрикнула: «Кто это?», но Туситала еще ничего не слышал, и звуки флейты продолжали спокойно растекаться по воздуху.

— Сдастся мне, твое время кончилось! — повторил Сильвер.

Туситала рухнул как подкошенный, но Фэнни успела подхватить его, она будто знала, что так должно случиться, и руки протянула за мгновение до того, как Туситала упал.

— Сдается мне, твое время кончилось, — повторил Сильвер в третий раз.

— Нет! — закричал Туситала. Фэнни услышала лишь жуткие хрипы. — Нет! Дай мне хотя бы год, ну, месяц, день — один день, что тебе стоит? День! За день, знаешь, сколько можно написать?

— Ты хоть понимаешь, с кем торгуешься? — небрежно спросил Сильвер…

Туситалу отнесли вниз и положили на широкий диван. Он лежал совершенно спокойно, и можно было подумать, что хозяин дома забылся крепким сном.

— Свет маяка! — крикнул Туситала. — Я вижу свет маяка, построенного отцом! Отец… Свет маяка зовет меня!

Страха уже не было. Существовало только одно желание: идти на свет.

Сильвер усмехнулся:

— А теперь ты слишком торопишься, создатель. Зачем? Туда, куда направляемся мы с тобой, не опаздывают. Создатель, один твой вопрос остался без ответа, не так ли? Помнишь, ты хотел знать, почему к тебе прихожу именно я. — Лицо Сильвера сделалось абсолютно серьезным, и он спокойно произнес: — Я — твое проклятье. — Помолчав, давая возможность Туситале вдуматься в смысл сказанного, он продолжил: — «Пятнадцать человек — на сундук мертвеца!» вот самая знаменитая твоя фраза. Она переживет века.

— Но ее придумал не я! — возмутился Туситала.

— Это уже не важно, создатель. Запомни: сколько бы лет ни прошло, стоит кому-нибудь сказать: «Джон Сильвер!» — сразу рядом возникнет и твое имя. Имя певца приключений и интриг, певца пиратов…

— Я написал лишь один роман о пиратах, все остальное — совершенно о другом. Я никогда не был авантюрным писателем, я…

Но Сильвер не дал ему договорить:

— Я! Не ты, а я стану расти в глазах потомков! Я буду становиться огромным и всесильным! Моя жизнь и вот этот костыль закроют все, что ты написал. Самого тебя закроет фигура одноногого пирата Джона Сильвера! — Сильвер захохотал. — Теперь ты понял, кто я такой, создатель? Я слава твоя и твое проклятье!