Любовь Ксении Дмитриевны - Николай Никандров

– Неправда! – вырвался из груди Ксении Дмитриевны возмущенный крик, руки ее задрожали, ресницы заморгали. – Неправда! Я никогда не говорила, что мне уже больше "нечего желать"! Напротив! Я многого желала! Прежде всего я желала учиться, а он смеялся над этим, настаивал, чтобы я служила, зарабатывала.

– Это не муж, если жена работает, – сказала Гаша. – Я работаю по охоте, а не потому, что муж мне велит. Если бы я сейчас бросила работать это белье, мой Андрей ничего бы мне не сказал. А если бы сказал, я бы ушла от него. На кой черт мне муж, если я сама на себя зарабатываю!

– "…Между тем, – читала дальше Ксения Дмитриев на, – революция все сдвинула со своих мест. Жизнь делалась все труднее объективно. И я напрасно ожидал, что ты, быть может, поймешь новую создавшуюся обстановку. Ничего подобного! Ты с прежним легкомыслием порхала по поверхности жизни… В таком состоянии застает нас с тобой голодный год. Я работаю, я надрываюсь, я изнемогаю в борьбе за жизнь. Что же в это время делаешь ты, моя "жена", моя "подруга", мой жизненный "товарищ"? Как помогла ты мне, как поддерживала ты меня? Вспомни: одни упреки, одни жалобы, что я "погубил" твою жизнь. Но это еще большой вопрос, кто из нас кого погубил…"

– И все врет! – покраснела до корней волос Ксения Дмитриевна от обиды. – Я продавала тогда на толчке наши домашние вещи, свои наряды, старалась, чтобы ему было легче!

– Напрасно, – помотала головой Гаша с неодобрением. – Напрасно продавали свои вещи. Пусть бы он свои продавал.

– "…И вот, – читала Ксения Дмитриевна, – из нашего дома выветрились последние намеки на "семейный уют". Семьи не было. Была одна пустота плюс безграничная, ежеминутно подогреваемая досада. Была некрасивая и непродуктивная совместная жизнь, странное сожительство под одной кровлей двух человеческих существ, неизвестно для кого и для чего нужное… Словом, дорогая моя, утвержденный обычаем образец старого брака не удовлетворил меня, пришелся мне не по вкусу. Кто знает, быть может, у нас с тобой когда-нибудь еще и явится возможность организовать семью нового, не буржуазно го типа. Но пока нам ничего другого не оставалось, как только отпустить друг друга на свободу и сделать это по возможности тихо, без скандала, по-хорошему, оставаясь друзьями…"

– "Друзьями"? – возмущенно подхватила Гаша. – Ну нет, Ксения Дмитриевна, я бы так просто его не отпустила! Я бы с него свое взяла!

– Теперь вы сами, Гаша, видите, что это за человек! – обрадовалась Ксения Дмитриевна поддержке и начала жаловаться: – Если бы вы знали, как строго он относился ко мне, как однобоко судил обо мне! Он старался выискивать во мне только одно дурное! А хорошего ничего не замечал! А всей моей безграничной любви к нему не видел! Несчастная я!

– А что это там сбоку приписано красным карандашом? – нагнула лицо Гаша к самому столу и пальцем указала на оборот письма.

Ксения Дмитриевна перевернула письмо и прочла: "Мои денежные дела по-прежнему скверны, сейчас июль, а нам за март еще не платили…"

– Это неинтересно, – с брезгливым чувством поморщилась Ксения Дмитриевна и возвратилась к прежнему месту письма: – "…Скажи сама, зачем нам было притворяться? Зачем лгать? Зачем сохранять видимую оболочку семьи, когда никакой семьи у нас не было? К чему было обманывать других и насиловать собственную совесть? Разве не лучше было сделать то, что мы с тобой в конце концов и сделали: разойтись и для большей прочности развода разъехаться на жительство в разные города? Верь мне, что, будь у меня тогда деньги, я предложил бы тебе разъехаться нам даже в разные государства…"

– "В разные государства"! – горько рассмеялась Ксения Дмитриевна, подперла голову руками, и из ее внезапно напухших глаз закапали на стол слезы. – Он даже за границу согласен был уехать, лишь бы подальше от меня! И это за всю мою любовь к нему! А я-то! А я-то, дура, как любила его, как много вкладывала в любовь к нему! Я всю душу ему отдала! О, если бы он хоть раз поглубже заглянул в меня! Как он не понимал меня!

Она прижала к глазам носовой платок, наклонила над столом голову, замолчала.

Гаша, не переставая энергично работать, мельком выгляну ла на нее из-за машины.

– Что вы, Ксения Дмитриевна! – удивленно произнесла она и заморгала влажными ресницами. – Вы очень-то не убивайтесь из-за него! С какой стати? Было бы из-за кого!

– Что же мне делать? – скрестила на груди руки Ксения Дмитриевна, с умоляющим, в слезах лицом. – Что же мне делать, когда я и сейчас продолжаю любить его, несмотря ни на что! А ему что? А ему ничего. Ему безразлично. Для них, для мужчин, любовь – это только половой акт, только одна физиология, как вовремя высморканный нос. И мы для мужчин не больше, чем носовой платок, в который можно при надобности высморкаться, не дороже чем плевательница, в которую можно при потребности сплюнуть. Ну скажите, ну разве не обидно все это сознавать!

Выкиньте его из головы, и больше ничего, – посоветовала Гаша. – Вы молодые, интересные, с хорошим образованием. И в своей жизни еще не таких встретите. – Гаша высунула из-за машины лицо: – Хотите, я познакомлю вас с некоторыми нашими холостыми шоферами? Тут двое давно не дают мне покоя. "Познакомьте да познакомьте с вашей жиличкой". "Разрешите да разрешите прийти вечерком чайку попить".

Ксения Дмитриевна безнадежно улыбнулась:

– Нет, Гаша, вы еще не знаете меня с этой стороны. У меня это происходит как-то по-особенному. Я сейчас мертвая для других.

– Ну, это мы еще посмотрим, – улыбнулась Гаша. Ксения Дмитриевна меланхолически вздохнула и продолжала чтение.

– "…Ты все пишешь мне, Ксюнчик, о своей "безумной любви" ко мне, о том, что она у тебя не проходит, несмотря на то, что мы разъехались в разные города. Дорогая моя! С научной точки зрения это так понятно. Должен тебе сказать, что по своей психофизической консистенции ты, очевидно, принадлежишь к известным в медицине субъектам редкого типа, одержимым той или иной маниакальностью, с характерными для этого рода субъектов клинически установленными признаками…"

У Ксении Дмитриевны упали руки на стол, из груди вы рвался стон отчаяния.

– Ну вот видите, Гаша, с каким равнодушием, с каким холодом "ученого" он разбирается во мне, в моем чувстве к нему! Я для него не больше чем для натуралиста подобранная на земле дождевая улитка!

– Значит, не любит! – вывела заключение Гаша. – Значит, другую себе нашел.

– Не может этого быть! – не верила Ксения Дмитриев на. – Я, как женщина, всегда нравилась ему, никогда не отказы вала ни в каких ласках! Пусть-ка найдет другую такую дуру!

– И уже нашел, – убежденно сказала Гаша, работая на машине.

Лицо Ксении Дмитриевны внезапно выразило испуг:

– Вы думаете, Гаша?

– Обязательно.

– Но он клянется мне, что другой у него до сих пор нет!

– Это ничего не значит. Мужчина может "клясться" в чем угодно.

Ксения Дмитриевна закрыла глаза.

– О! Это самое ужасное для меня, самое мучительное! Сидеть здесь и знать, что вот сейчас там, в Харькове, другая заменяет ему меня!

Она раскрыла глаза, судорожно разжала пальцы рук, порылась в коробке с письмами.

– Вот тут он где-то опровергает это… "…Категорически утверждаю, что внутренняя драма моего разлада с тобой и вообще разочарования в семье буржуазного типа созрела у меня сама собой, без давления извне какими бы то ни было новыми "увлечениями". Теперь, после такого урока с тобой, "увлечься" вновь мне очень трудно, почти невозможно. Так что твоя звериная ревность и угрозы "приехать в Харьков, чтобы растерзать на месте нас обоих", тут по меньшей мере неуместны и лишний раз подтверждают ту твою одержимость, о которой я тебе писал в прошлый раз. Повторяю: у меня нет никого и живу я один. Думаю, что вообще я не способен на любовь с женщиной, я способен на кооперацию с женщиной…

…Что же касается того, дорогая, что ты в Москве сходишь с ума без меня, то опять-таки, становясь на научную точку зрения, я вижу в этом одно физиологическое. Будь, деточка, взрослой, постарайся поскорее найти себе мужчину, который физически заменил бы тебе меня. Свет не клином сошелся на мне. И ты не урод. При желании человека подходящего найдешь себе легко. Попроси своих старых московских подруг с кем-нибудь познакомить тебя…"

– Учит! – отшвырнула от себя письмо Ксения Дмитриев на, и лицо ее наполнилось негодованием. – Вы понимаете, в чем тут дело, Гаша?

– Еще бы, Ксения Дмитриевна, не понимать, – остановила Гаша на минутку машину. – Об вас "заботится". Не может успокоиться, пока вы не сойдетесь с другим. Все боится, что к нему в Харьков приедете.

– "…И, конечно, Ксюшечка, я всецело присоединяюсь к твоему сожалению о том, что, находясь почти за тысячу верст от тебя, я не могу лично помочь тебе в твоем чисто физическом томлении в этот трудный для тебя, так сказать, переходный пе риод, пока ты перейдешь к другому мужчине…"