Когда приходит Рождество - Клейвен Эндрю

Трэвис снова отвернулся от нее, навис над раковиной и поднял плечи, принимая вид крепостной стены. Но затем она развалилась, как стены Иерихона. Он вздохнул.

– Я правда пытался… – мягко сказал он. – Но я просто не могу…

– Можете. И я пришла, чтобы сказать вам это. Если бы я думала иначе, меня бы тут не было.

Он снова взглянул на нее, но на этот раз покачивая головой, с приоткрытым ртом. Он смотрел на нее с таким изумлением, будто она упала с небес, что она, по словам миссис Этуотер, и правда сделала.

Трэвис так и продолжал смотреть на нее, когда она развернулась и пошла к выходу. Возможно, он все стоял там, слушая ее шаги, разносящиеся по пустой гостиной, слушая, как она проходит большую пыльную прихожую и выходит на улицу, чтобы скрыться в тумане.

Морозная ночь отступила, и облака уже рассеялись. Лишь один жалобный колокол Теннисона продолжал звенеть где-то над водой, когда Уинтер вышел из отеля и направился к своему джипу.

Еще один свежий солнечный денек. От озера он доехал до центра города и въехал на оживленную улицу. Он видел владельцев магазинов, которые открывают свои причудливые витрины, а еще окна, украшенные разноцветными огнями и еловыми веточками. Покупатели уже выстроились за кофе у прилавков. Мужчины и женщины в пальто взбегают по каменным лестницам окружного учреждения и здания суда. Оба строения в классическом стиле придавали величия этому самоуверенному городку. И оба, вероятно, были построены в середине прошлого столетия.

И тогда он понял, что не только рассказы Виктории о Свит-Хэйвен на него повлияли. Все действительно так и было: военную выправку нынешних и бывших военных здесь можно встретить на каждом шагу. То, как мужчины смотрят, как они двигаются, эта их настороженная уверенность. У женщин точно такой же взгляд, женственная осанка, безрассудный блеск и насмешливая ирония в глазах. И сейчас, этим ранним утром, припарковавшись возле здания суда, облокотившись о дверь своего джипа и изучая проходивших мимо людей, Уинтер понимал, что все именно так, как и говорила Виктория. Но он заметил кое-что еще…

В этот момент Виктория вышла из здания. Она остановилась на вершине лестницы между широкими дорическими колоннами. Она долго выискивала Уинтера взглядом, и ему хватило этого времени, чтобы изучить ее образ: в шерстяном пальто и шерстяной шапке она выглядела так мило, по-зимнему очаровательно. Заметив Уинтера, она широко улыбнулась, как подающая надежды старшеклассница, и спустилась к нему.

Уинтер обошел машину, чтобы открыть ей дверцу у пассажирского сиденья. Вместе с бодрящим холодком от Виктории потянулся шлейф цветочного аромата. Лучше бы он, конечно, не улавливал его, но было слишком поздно…

– Ну что, как тебе Свит-Хэйвен? – спросила она, когда они отъехали от обочины.

– Неплохой городок. Миленький. Прям рождественская открытка.

Виктория ничего не ответила, и Уинтер взглянул на нее. Она же пристально на него смотрела.

– Что? – спросил он.

– Я уже собиралась сказать: “Знаю я тебя, Кэмерон Уинтер”. Но это будет неправда. Однажды я правда подумала, что хорошо тебя знаю, но на самом-то деле ты загадка для всех. Но все-таки я считаю, что знаю о тебе достаточно, чтобы с уверенностью сказать, когда ты говоришь совсем не то, что имеешь в виду. Или когда ты недоговариваешь.

Он улыбнулся. Они выехали из центра города и теперь проезжали мимо роскошных старых зданий в викторианском стиле. На расписных дверях висели скромные венки. На заснеженном газоне стояли обстриженные сосенки, украшенные белоснежными гирляндами.

– Прошлой ночью я думал о том, что ты сказала, – начал Уинтер. – Что ты не можешь вернуться в страну, за которую сражался. Но сюда ведь можно вернуться, разве нет? Ну, или вроде того. Здесь хотя бы можно почувствовать, что ты вернулся. Такое же ощущение возникает, когда смотришь на рождественскую открытку – чудесное прошлое, застывшее на месте. Вот что я имею в виду. Свит-Хэйвен – чудесное и застывшее на месте прошлое.

Виктория кивнула.

– И я так подумала! Уверена, они именно этого и добивались. В смысле, все бывшие солдаты. Это точно сделано преднамеренно. Как будто это основанный на ценностях сговор. Или заговор против разрушения. Заговор против времени!

Они понемногу отдалялись от главной дороги, и дома вокруг были уже не такими роскошными. И чем скромнее дома, тем замысловатее рождественские украшения. Некоторые домики были полностью увешаны мерцающими огоньками. Возле одного стоял Санта-Клаус в полный человеческий рост – он залезал в сани, запряженные оленями. В окне другого ярко мигала надпись “Счастливого рождества” – прямо как в баре.

– Впереди будет поворот налево, – сказала Виктория.

Уинтер заехал на стоянку неприметного жилого комплекса, который состоял из трех групп двухэтажных домов, обшитых вагонкой – не шик, но и не развалюхи. Даже когда он припарковался, они все сидели в машине в полной тишине и смотрели на дома так, словно были поражены, что оказались здесь. Словно дух убитой женщины освятил это место.

– Я просил тебя поискать что-нибудь о ней в записях, удалось?

– В процессе. Поручила это помощнику, Адаму Келли. Он хорошо с такими делами справляется.

– Странно как-то, не находишь? Она появляется из ниоткуда. Никто не знает, откуда она родом. И кому можно сообщить о ее смерти.

Виктория все смотрела на домики. В ответ она лишь пробормотала что-то вроде: “М-м, ну да”.

– У нее есть, может, бывший какой-нибудь?

– Ничего такого мы не нашли.

– И все же полиция наверняка попыталась бы найти хоть кого-нибудь, кто ей небезразличен. В школе проверяли ее отпечатки пальцев, когда ее нанимали?

Казалось, что Вик была глубоко в своих мыслях, а теперь наконец очнулась. Она так посмотрела на Уинтера, будто только сейчас вспомнила, что он сидит рядом.

– Да, проверяли. У нее все сертификаты были. Государственная степень магистра. Судимости нет, ничего такого нет.

– И семьи тоже.

– Именно.

Теперь настал черед Уинтера погрузиться в мысли. Он очнулся только когда услышал, как открывается дверца. Он повернулся и увидел, что Виктория вылезает из машины.

– Что я, собственно, ищу? – спросил он.

Этот вопрос остановил Викторию. Она вернулась на сиденье. Прохладный воздух ворвался внутрь через открытую дверцу.

– Ты сказала, что хочешь, чтобы я нашел доказательства невиновности Трэвиса. Но это неправильно. Бессмысленно! Он же не может быть совершенно невиновным, так? Все доказательства против него. Плюс он сам сознался. Какая у тебя версия? Думаешь, все это хорошо продуманный розыгрыш? Она инсценировала свою смерть или что-то типа того?

Виктория хмуро и грустно посмотрела на Уинтера, и в ее глазах он увидел жалость. Она была похожа на маленькую девочку, которая вот-вот заплачет из-за того, что ее поймали на лжи.

– Нет, – сказала она. – Я об этом думала. Но этот вариант отпадает.

– Конечно. Ведь если ничего не изменится, он на всю жизнь сядет в тюрьму. Не похоже уже на розыгрыш.

Виктория вздохнула.

– Не похоже.

– Тогда что именно мы ищем?

Она ответила через пару секунд. Уинтер подумал, что именно столько времени ей нужно, чтобы хоть что-нибудь придумать для ответа.

– Когда ты разговаривал с директором школы, миссис Этуотер, она же тебе рассказала про день рождения малышки?

Уинтер кивнул.

– Да.

– Судя по всему, именно после этого дня Трэвис и Дженнифер стали серьезно относиться друг к другу. Между ними все было по-настоящему.

– Я и не сомневаюсь, что все было так, но это не первый случай, когда…

– Роман заканчивается убийством, – продолжила за него Виктория. – Разумеется, не первый. И дело не в том, что у нас нет смягчающих обстоятельств. Они есть! В отчете о расследовании в присутствии[7] сказано, что у Трэвиса после войны развилось ПТСР. Жена кончает с собой. Эмоциональное выгорание. Неудивительно, что он стал чем-то одержим. А Дженнифер скрытная. Еще какой-то бывший. Понятно, почему такой человек, как он, сорвался. Вспышка гнева. Тут можно рассчитывать на смягчение. Можно! Ему предъявили обвинение в убийстве второй степени, так что относительная свобода действий у судьи все-таки есть. Мы можем добиться двадцати пяти лет вместо пожизненного. А если бы мы могли доказать, что это случилось непредумышленно, срок можно было бы сократить до пятнадцати лет.