Достойно есть - Одиссеас Элитис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
и как в юности первой моей я взойду высоко
в синеву небосвода – и властвовать стану оттуда!
XIII
Беззаконием руки мои запятнаны – как отворить мне их?
Мне глаза мои стали тюрьмой – куда посмотреть мне?
Что скажу вам, сыны человеков?
Муку тяжкую терпит земля, а душа тяжелейшую!
Слава юности первой моей и губам непокорным,
научившимся речи у галек подводных
и под ливнем неистово спорившим с громом.
Слава юности первой моей!
Столько почвы корням моим давшей, что и мысль моя зазеленела.
Столько света пролившей мне в кровь, что любовь моя стала как небо
и значеньем, и мощью.
Весь от края до края я чист
и у Смерти в руках я сосуд непотребен,
и в разбойничьих лапах я добыча плохая.
Так чего убоюсь я, сыны человеков?
Всё, чем жив я, берите – так спел я вам.
Берите море в белой пене норда,
и широкие окна с лимонными рощами,
и напевы мои, и любимую девушку,
лишь коснуться которой мне было для счастья достаточно.
Всё берите, так спел я вам!
Заберите мечты мои – как вы прочтёте их?
Заберите и мысль мою – как вам изречь её?
Весь от края до края я чист.
Поцелуями губ одарил я невинное тело
Дуновением губ расцветил я морские полотна
Каждый замысел свой в островок превратил я
Горьким соком лимона я совесть свою окропил.
XIV
Соборы по подобию небес
И прекрасные девушки
с виноградом в зубах что нам были обещаны!
Птицы тяжесть сердец словно пух уносящие
и густая лазурь – её так полюбили мы!
Ушли, ушли они
июль в рубашке светом сотканной
и август каменный с кривыми маленькими лесенками
ушли
а там в глазах пучин звезда осталась непостигнутой
и там в пучинах глаз последний солнца луч неотданный!
И границы закрыло людское благоразумие
Обнесло мир стенами
от неба его оградило девятью бастионами
и бросило плоть на алтарь и мечом рассекло её
и поставило стражей при выходах.
И границы закрыло людское благоразумие.
Соборы по подобию небес
И прекрасные девушки
с виноградом в зубах что нам были обещаны!
Птицы тяжесть сердец словно пух уносящие
и густая лазурь – её так полюбили мы!
Так ушли они —
И Мистраль в остроносых сандалиях
и норд-ост наш отчаянный под косым красным парусом.
Ушли
и в земле глубоко стали тучи сгущаться,
наверх подымая
чёрный щебень и гром,
этот гнев мертвецов
и с медленной дрожью
развернулись открытою грудью вперёд
грозных скал изваяния!
9
Облака оставляя Путешествуют скал
за спинами изваяния
Грудь вперёд устремляя В толщу ветра толкали
как если бы грядущее
Чтобы грифы почуяв его не слетелись на запах!
Смертный час возвещает Убегают стадами
нам колокол селения
Вниз по склонам на море И шатается воздух
взирающим под криками
Ах от голода братья мои наши души ослепли!
Страны мира в цехах На железо зерно
засекреченных переплавили
Ненавистное кормят Чтобы пасть вырастала
чудовище гигантская
До тех пор пока всех не пожрёт пока кости не хрустнут!
Только прежде в долине Будто стон из Аида
сотрясшейся извергнулся
Черепичные кровли И предстало нам чудо
рассыпались нежданное:
Молча женщины слушают как их младенцы рыдают!
Это жизнь прихлебнувшая Возвратилась как свет
гибели обнажённая
И растратив ах всё Ничего не имущая
до последнего более
Одинокий пылающий мак меж развалин воткнула!
Если коршун вернул бы силу голоса агнцам
когда-нибудь разорванным
Мы бы к травам приникнув гнев усопших и как они
услышали учатся
Тьму хватать и вывёртывать враз с лицевой наизнанку!
Чтение пятое. Овечий хлев
Так сказал мой народ: справедливость, которой меня научили, я соблюдал, но века за веками оставался сидеть в наготе у закрытых ворот овечьего хлева. Паства голос мой узнавала и отвечала на каждый мой посвист, встрепенувшись и блея. Но другие всегда, и обычно те самые, что хвалили моё терпенье, прыгали с деревьев и через ограды и первыми ставили ногу свою на средину овечьего хлева. Я же вечно нагой и паствы лишённый, – простонал мой народ. И сверкнул у него на зубах древний голод, и душа его затрещала под грузом обиды, как щебёнка трещит под башмаком обречённого.
Тогда те, кому многое ведать дано, испугались этого треска. Ибо всякую примету знают они в мелочах и, бывает, за многие вёрсты чуют поживу. Немедля они подвязали лживые плесницы к стопам. И одни хватали других, и тянули за руки и за ноги, и твердили такие слова: хороши и достойны ваши труды, но вот – затворены перед вами ворота овечьего хлева. Занесите же руку, и мы вместе с вами, и наша забота – раздобыть вам огонь и железо. Домов не щадите, семей не жалейте, и ни разу перед голосом сына или отца или малого брата не отступайте. Ежели кто из вас убоится, или жалость проявит, или отступит назад, пусть знает: горе ему, и обрушится ему на главу тот огонь, что мы принесли, и железо.
И прежде чем домолвили они слово своё, начала изменяться погода: вдали, в черноте облачных гряд, и вблизи, в тесноте человеческих стад. Словно ветер понизу шёл, завывая, и пустые тела оставлял, без проблеска памяти. Голова посиневшая и бессловесная задрана вверх, а рука глубоко запрятана в карман и вцепилась в кусок железа, и огня, и чего там ещё, с остриём и лезвием бритвенным. И пошли друг на друга, друг друга не узнавая. И в отца целился сын, и в меньшого брата целился старший. Так что ополовинилось много семей, и многие женщины оделись в чёрное кряду по два и три раза. А когда ты хотел в
