Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин

О раннем детстве самой Джейн сохранилось мало свидетельств. Прямо о своих детских годах она вспомнила лишь однажды (кроме упоминаний о том, что была стеснительной), но это очень живое воспоминание — оно словно бы переносит тебя в одну комнату с Джейн и ее братом Фрэнсисом и заставляет услышать хэмпширский диалект, на котором дети говорили со своими нянями. Воспоминание это содержится в стихотворении, написанном для Фрэнсиса спустя тридцать лет, в 1809 году, когда родился его старший сын. Джейн выражала надежду, что малыш будет походить на отца, а затем обращалась к прошлому, когда Фрэнк, маленький ростом, но подвижный и сообразительный, возглавлял их детскую «банду». Она вспоминала, как брат непокорно выглядывал из двери, когда их всех уже уложили спать, и спорил с няней, подражая ее мягкому простонародному выговору: «Бет, я не ляжу на кровать».

Прими, мой Фрэнк, сей дар благой,Тебе ниспосланный судьбой…Пусть будет сын точь-в-точь как тыИ воплотит твои мечты,Пусть радость наших детских днейНаследует в душе своей.Он станет в спальне ввечеруТвою устраивать игру,Чуть няня выйдет, он — кричать:«Бет, я не ляжу на кровать».

Так и видишь за спиной Фрэнка младшую сестру, перепуганную, но и восхищенную смелостью пятилетнего героя. Фрэнк был известен в семье своей бесшабашностью, и через много лет Джейн писала: «Он страха не знает и боль презирает, и часто за это ему попадает».

Девочка, выросшая в школе для мальчиков, неизбежно станет играть в мальчишеские игры. Поэтому нетрудно поверить, что Джейн писала героиню «Нортенгерского аббатства» Кэтрин Морланд во многом с самой себя — «мальчишеские игры в крикет и бейсбол[17] она предпочитала не только куклам, но даже таким возвышенным развлечениям поры детства, как воспитание морской свинки, кормление канарейки или поливка цветочной клумбы». Позади дома Остинов наверняка был такой же зеленый склон, как и позади дома Морландов, и Джейн любила по нему скатываться. А описание героини как «шумной и озорной девочки», которая терпеть не может «чистоту и порядок», бегает по полям и даже ездит верхом, вполне соотносится с одним известным нам фактом: Фрэнк, будучи всего семи лет от роду, ухитрился купить себе пони, которого назвал Белкой и на котором, как только смог, отправился на охоту; миссис Остин сшила ему красную охотничью курточку из своего подвенечного наряда, он сам готовил себе спозаранку завтрак на кухне… Уж наверное, когда брат ей позволял, шестилетняя Джейн тоже садилась на Белку.

Бегая по окрестностям с братьями, Джейн порой отправлялась с ними в деревню, где каждый дом и каждое лицо были хорошо знакомы. Появление незнакомца — захожего разносчика или направлявшегося домой моряка — производило настоящий переполох. Если дети выбирали другое направление для своих прогулок — вверх по тропинке, то могли дойти до отцовской церкви. Или до дома семьи Дигуид, скрытого среди деревьев. Он был гораздо больше пасторского жилища, очень ветхий, с высоким старинным портиком. И здесь тоже жили мальчишки, ровесники братьев Остин, их было четверо, все страстные наездники и охотники.

В дождливую погоду они играли в большом амбаре, который был для детей просто незаменим. В хорошую — могли подняться по холму к Чиздаунской ферме, расположенной за деревней, — там все работали на их отца. А еще дальше проходила главная дорога, по которой кареты путешествовали на невообразимые расстояния, в места, названия которых постепенно становились знакомыми: Уинчестер, Саутгемптон, Портсмут, Андовер, Рединг, Ньюбери, Бат и Лондон. Кареты везли не только людей, но еще и письма, которые оставляли на постоялом дворе «Дин Гейт». Дети должны были забирать их оттуда и приносить домой. Их родители всегда ждали этих писем, читали, перечитывали, потом обсуждали в гостиной новости от тетушек, дядюшек, кузенов и кузин: от тети Хэнкок и кузины Элизы («из города»), от тети и дяди Купер и их детей, Джейн и Эдварда, из Бата, от тети и дяди Ли-Перро из Скарлетса, что в Беркшире, от старого дяди Фрэнсиса Остина из Танбриджа и от многих других.

В кабинете отца бесконечными рядами стояли книги: один из его шкафов занимал шестьдесят четыре квадратных фута стены. А мистер Остин все продолжал увлеченно собирать книги, и не только классику, но и новинки, которые он читал семейству вслух. К тому же был достаточно учен, чтобы показывать детям целые миры в миниатюре — под микроскопом: «анимолекулы» в капле воды, изысканную сложность язычка бабочки, личинку насекомого или рыбью чешуйку. Это захватывало воображение и доказывало, как премудро все во вселенной устроено Создателем. Но мир мистера Остина простирался и за пределы кабинета — на ферму. Дети часто видели, как он разъезжает верхом и совещается с управляющим Джоном Бондом. Их отцу приходилось быть в курсе цен на пшеницу и ячмень, на овец и поросят, нанимать и увольнять рабочих, решать, какие сорта зерновых сеять и когда начинать сбор урожая. А ведь были еще и пасторские обязанности, и воскресные службы. Он писал свои проповеди сам, но был достаточно бережлив в отношении своих мыслей: один из сохранившихся черновиков показывает, что он прочел одну и ту же проповедь семь раз в Дине и восемь — в Стивентоне. Джордж Остин был человеком занятым, но жизнерадостным, и, несомненно, домашний уют он ценил еще больше оттого, что сам вырос сиротой. Он не предавался ни пьянству, ни чревоугодию — традиционным слабостям деревенских священников. Будучи учителем и наставником своих сыновей, он умудрился не потерять их дружбы. Он спокойно принимал тот факт, что его дети не похожи друг на друга и пойдут они разными дорогами: Джеймс и Генри склонны к умственным занятиям, Эдвард не слишком преуспевает в учебе, но более практичен, а Фрэнсис — настоящий человек действия. Все они в равной степени получали от отца доброту и внимание. Вместе с тем мистер Остин не забывал и о житейском. Напутствуя Фрэнсиса перед отправлением в его первое морское путешествие, он советовал не только прилежно молиться, но и чистить зубы, да и вообще не забывать регулярно мыться[18].

Величайшим днем всякой недели было воскресенье, когда мистер Остин, преображенный черным облачением, вел службу в церкви. Ну а его жена безраздельно властвовала в столовой, на кухне, в птичнике, саду и огороде… Там трудились не покладая рук. Выпекался хлеб, варилось и хранилось в подвалах пиво, в приходском хозяйстве были свои коровы, которые давали молоко, и девушка-молочница сбивала масло из сливок. Раз в месяц приходила прачка, принималась за горы грязного белья и распространяла вокруг себя пар и мыльную пену. В июне начинался сенокос, и детей снабжали маленькими граблями; в июле варили джемы и варенье; в августе собирали урожай; в сентябре слышались выстрелы — начиналась охота. Свобода, которую давали летом хорошая погода и длинные дни, была бесценной; чем дальше двигался год и короче делался день, чем раньше зажигали свечи и разводили огонь в гостиной и столовой, тем сильнее дети начинали ждать погожих морозных дней, чтобы можно было вновь убегать из дому на волю. Джеймс Остин писал о «женских ножках», которым не пристало пробираться через грязь, снег и слякоть, а вот мужчины и мальчишки почти всегда могли преодолеть неприятную дорогу верхом. Это была одно из различий между полами, с которым все считались и которое превращало плохую погоду в род тюремного заключения для женщин и девочек. Тем не менее простуды бывали у всех, и миссис Остин простужалась серьезнее, чем остальные. Даже такой энергичной особе, как она, иногда приходилось из-за болезни оставаться в постели. Но эпидемий не было, и трагедия, случившаяся с маленьким Джорджем Гастингсом, больше ни с кем не повторилась.