Франклин Рузвельт. Человек и политик - Джеймс Бернс

Речь укрепляла людей убеждением и верой.

– Верю, что державы «Оси» не выиграют эту войну, – говорил президент. – Моя вера основывается на самой свежей и надежной информации.

Фактически он верил, что законопроект о ленд-лизе получит одобрение в конгрессе и сделает победу «Оси» невозможной.

Президент закончил свою речь страстным призывом к американцам напрячь все силы для увеличения выпуска продукции.

– Как президент Соединенных Штатов, я призываю к объединению усилий в национальном масштабе. Я призываю к этому во имя нашей страны, которую мы любим и чтим, гордимся ею и служим ей – такая нам выпала честь. Я обращаюсь к народу с абсолютной уверенностью в победе нашего общего дела.

Часть первая

ВОЕННЫЕ ПРОСЧЕТЫ

Глава 1

БОРЬБА ЗА ВСТУПЛЕНИЕ В ВОЙНУ

Новый, 1941 год Франклин и Элеонора Рузвельт встречали в Белом доме, в небольшой компании родственников и друзей. Такие мероприятия президент любил больше всего: обстановку, когда собеседники вспоминали прежние времена, оркестр играл старые любимые мелодии, в Белом доме царила праздничная, непринужденная атмосфера. Около полуночи оркестр стал исполнять «Старые времена». В это время президент с бокалом в руке произносил ежегодный тост:

– За Соединенные Штаты Америки!

Наступил момент, когда в памяти промелькнула череда событий уходящего года: тягостные зимние месяцы «странной войны», молниеносный рейд нацистов с целью оккупации Норвегии и стремительное победоносное наступление против Бельгии, Голландии и Франции. Вспомнились предвыборная борьба за третий срок президентства, участившиеся воздушные бомбардировки Англии, призыв на военную службу, напористая кампания Уилки, сосредоточение близ Ла-Манша нацистского флота вторжения, сделка с эсминцами, победа на выборах, затишье, письмо от Черчилля.

Время воспоминаний быстро сменилось временем действий. На следующий день президент засел в своем кабинете, со спичрайтерами Гопкинсом, Шервудом и Розенманом, за работу по подготовке ежегодного послания конгрессу. Он изучил ворох черновых вариантов. Наконец речь как следует улеглась в сознании, и теперь оставалось ее изложить. Стенографистка Дороти Брейди ожидала с карандашом в руке. Президент в это время откинулся на спинку своего вращающегося кресла, глядя в потолок. Внезапно он качнулся вперед и, пародируя Джорджа М. Кохана, исполняющего «Скорее я прав», продекламировал:

– Дороти, запиши закон.

Возможно, в это мгновение президент вспомнил пресс-конференцию в июле прошлого года, когда один из репортеров попросил его назвать цели долговременной программы обеспечения мира. Медленно он стал перечислять их: свобода информации, религии, самовыражения, свобода от страха.

– А не является ли пятой разновидностью свобода от бедности? – спросил репортер.

– Да, я забыл об этом, – согласился Рузвельт.

В последующие шесть месяцев он собирал в своей папке, содержащей материалы для подготовки выступлений, идеи к формулировке Билля об экономических правах, почерпнутые из бесед с представителями его администрации, советниками, из газет, проповедей религиозных лидеров. Теперь он диктовал стенографистке собственное видение вопроса, делая паузы, чтобы подыскать нужные слова.

Через шесть дней президент выступил в конгрессе. Зал и галереи были заполнены законодателями, представителями администрации, дипломатами. Элеонора Рузвельт, сидевшая рядом с норвежской принцессой Мартой, следила за реакцией конгрессменов. Рузвельт выждал, когда утихнут аплодисменты. Ныне наступил беспрецедентный период времени, начал президент, «потому что никогда прежде безопасность Америки не подвергалась такой серьезной угрозе, как сегодня». Затем он сделал несколько впечатляющих заявлений.

– Во времена, подобные нашему, неразумно и даже опасно тешить себя иллюзией, будто не подготовленная к войне Америка, ни с кем не взаимодействуя, пряча руку поддержки за спину, сумеет уберечься от всемирных бед.

Ни один разумный американец пусть не ожидает от диктаторов великодушия в отношении интересов международного мира, обеспечения подлинной независимости, разоружения, свободы слова, религии и даже частного бизнеса.

Такое положение не гарантирует безопасности ни для нас, ни для наших соседей. Те, кто поступается основными свободами ради ограниченной, временной безопасности, не заслуживают ни свободы, ни безопасности.

Как нация, мы можем гордиться своей мягкосердечностью, но нам не следует допускать размягчения мозгов.

Мы должны относиться крайне подозрительно к тем, кто под марши духовых оркестров проповедует умиротворение «изма».

Затем прозвучал призыв президента к строительству мира, основанного на «четырех свободах». Рузвельт резко обозначил свою концепцию, провозгласив Билль об экономических правах: равенство возможностей для молодежи и всех остальных; работа для тех, кто способен трудиться; безопасность тем, кто в ней нуждается; отмена особых привилегий для немногих; гражданские свободы для всех; использование плодов научного прогресса для повышения уровня жизни широких масс.

– В ближайшем будущем, которое мы стремимся сделать более безопасным, возможен, по нашему мнению, мир, основанный на четырех основных свободах:

Первая – свобода слова и выражения мнений повсюду в мире.

Вторая – свобода каждого человека верить в Бога по-своему повсюду в мире.

Третья – свобода от бедности, что в переводе на понятный миру язык означает экономический принцип, обеспечивающий населению каждой страны приемлемый образ жизни, повсюду в мире.

Четвертая – свобода от страха, что в переводе на понятный миру язык означает всемирное сокращение вооружений до такого уровня и таким способом, когда ни одна страна не в состоянии совершить акт агрессии против соседа где-либо в мире.

Это отнюдь не перспектива отдаленного будущего. Это основа устройства мира, достижимая в наше время и при жизни нашего поколения…

Пролог речи прозвучал столь захватывающе и через столь короткий срок после впечатляющей беседы у камелька на тему «арсенал демократии», что основной повод для выступления – начало срока президентства – остался как бы в тени. С учетом того, что слушатели получили достаточно предостережений и предложений, президент посвятил свое инаугурационное обращение красноречивому, но довольно отвлеченному подтверждению своей веры в демократию. Он всегда любил проповедовать. В этом ему помогал его друг Арчибалд Маклейш. Но президент и сам настаивал на приподнятой тональности речи.

– Для народа недостаточно есть и одеваться, – произносил он своим четким, прекрасно поставленным голосом, – поскольку для него имеет значение еще состояние духа. И в этой троице главное – дух.

Чтобы увековечить демократию, говорил он, «мы укрепляем дух и веру Америки».

Слова обращения глухо доносились до дрожащей от холода толпы на площади перед Капитолием, и президенту показалось позднее, что ему удалось воодушевить аудиторию. Но в целом обращение ознаменовало триумф. Во время проезда по Пенсильвания-авеню, украшенной флагами, президент торжественно помахивал цилиндром, приветствуя толпы. Группы сторонников партии, толпившихся у Белого дома, чтобы выражать поддержку и признание президенту, создавали праздничную атмосферу. Состоялась торжественная церемония инаугурационного парада – военнослужащие трех родов войск продемонстрировали великолепную выучку в прохождении парадным строем. Молодые люди в форме Гражданского корпуса охраны природы, этого осколка «нового курса», изо всех сил пытались соблюсти порядок в своих рядах. Затем был устроен блестящий инаугурационный бал. Не обошлось, правда, без комичных эпизодов. Перед поездкой на инаугурацию Фала прыгнула прямо на президентское кресло в лимузине, но ее оттуда выдворили. Ветром сорвало помятый цилиндр с головы уходящего в отставку вице-президента Джона Н. Гарнера – обнажилась копна седых волос. Клерк Верховного суда, державший потрепанную, тяжелую Библию Рузвельтов, когда президент произносил присягу, уронил ее, затем подобрал и снова уронил.

Все перипетии этого дня отражались на лице Рузвельта. Он был серьезен на богослужении в церкви Святого Иоанна; широко улыбался, кивая и помахивая цилиндром перед толпами; сжимал челюсти, подтверждая свою верность демократии; оживлялся, наблюдая с трибуны прохождение артиллерии, бронемашин и танков. Лица тоже приобретали соответствующее выражение в зависимости от того, выстраивались ли люди вдоль Пенсильвания-авеню, карабкались на деревья и становились на ящики, чтобы улучшить обзор, или кричали: «Браво, Рузвельт!» – когда президентский лимузин проезжал мимо.

В начале третьего срока президентства Франклин Рузвельт, казалось, достиг пика политической популярности. В 1940 году он положил на лопатки всех своих соперников в демократической партии и конкурентов в республиканской. Сумел преодолеть застарелое и потенциально опасное табу на третий срок президентства. Добился в конгрессе поддержки практически всех своих основных законопроектов в области внешней политики, которые вносил с начала войны в Европе. Рейтинги его популярности в опросах общественного мнения – задавался вопрос: «Если бы вы голосовали сегодня, то отдали бы свой голос за Рузвельта?» – поднимались до 65 процентов после 50 процентов в 1938–1939 годах и 60 процентов в 1940 году (за исключением периода предвыборной кампании, когда его рейтинг понизился).