Отдайте мне ваших детей! - Стив Сем-Сандберг

От Розенблата и Нефталина председатель хотел имен. Специально созданные полицейские части должны были, начиная со следующей же ночи, врываться в дома подозреваемых. Не важно, социалисты это, бундовцы или просто бандиты-рецидивисты и возмутители спокойствия. Председатель уже приказал коменданту тюрьмы Шломо Герцбергу приготовить специальные камеры для допросов.

Стратегия оказалась более чем эффективной. С сентября по декабрь не произошло больше ни одного инцидента, в гетто царило спокойствие. Но потом наступила зима, и зима оказалась лучшим другом его врага.

Голода.

Недовольные снова вышли на улицы, и на этот раз люди были в таком отчаянии, что не боялись уже ничего — а дубинок и подавно.

Это была первая зима в гетто.

Говорили, что от холода слюна смерзается во рту. Случалось, человек утром не выходил на работу — потому что ночью замерз насмерть в своей постели.

В отделе по снабжению топливом организовали команду, которая ломала ветхие дома на дрова. Председатель отдал четкий приказ: любое топливо должно отправляться в мастерские и на производство, а также в бесплатные кухни и пекарни, иначе там нечем будет топить печи. Раздача дров частным лицам исключалась. Естественно, тут же образовался черный рынок, и через несколько дней цена на топливо подскочила в десятки раз. Именно здесь, на черном рынке, оказалась большая часть напиленных дров. В довершение этой беды в пекарни гетто перестали поставлять муку. Когда председатель заговорил об этом с властями, ему ответили, что из-за снега и льда немцы не могут привезти муку даже себе. Председатель попытался выкрутиться, ужав пайки, но на фабриках снова начались волнения.

Каждый день одна и та же картина. Заснеженные улицы, телеги, которые не сдвинулись с места — колеса и полозья вмерзли в снег. Не меньше четырех мужчин должны подставить плечо, чтобы поднять телегу и поставить ее в колею. А возле бесплатных кухонь на Згерской, на Бжезинской, на Млынарской и Древновской — ряды ссутуленных женских и мужских спин, тесно прижавшихся друг к другу, укутанных пальто, шалями и одеялами; люди хлебают суп, день ото дня все более жидкий, а по улицам и переулкам метет густая поземка.

Новые беспорядки были совершенно другого рода.

Толпа на этот раз была очень подвижной. Она собиралась на улицах без определенной цели и быстро перетекала из квартала в квартал.

Ее гнали вперед слухи.

«A ratsie is du, a ratsie is du!»

Везде, где раздавались эти слова, люди поворачивались и шли за человеческой массой туда, куда, как они думали, прибывают обозы с провиантом.

Не успела какая-то телега с продуктами выехать из ворот Радогоща, как ее тут же атаковали. Возницу стащили на землю, пятеро или шестеро мужчин поднажали и сумели, к великому ликованию остальных, опрокинуть телегу. Когда прибежали первые неповоротливые полицейские, вываленный на землю груз уже растащили до последней картофелины, до последней брюквы.

Прошел слух, что по некоему адресу на Бжезинской есть дрова. Дрова представляли собой лачугу, которую топливный отдел по какой-то причине не учел, проводя инвентаризацию запасов древесины в гетто.

Толпа тут же оказалась на месте.

Несколько человек составили авангард; их подняли на крышу, а другие тем временем орудовали топорами и пилами, отрубая и отпиливая все что можно, после чего лачуга рухнула. Половину находившихся в ней людей задавило насмерть. Прибывшим на место полицейским оказывали сопротивление, чтобы остальные набрали побольше дров. Потом все разбежались.

В довершение всего забастовал персонал всех шести больниц гетто. Люди работали в три смены — круглые сутки, к тому же в помещениях стоял такой холод, что хирурги едва удерживали в руках инструменты, пытаясь спасти взрослых и детей. Людей привозили истощенных, с обморожениями, с раздробленными, переломанными руками и ногами, если им случалось быть избитыми или попасть под ноги толпы возле раздаточных пунктов. Из обозов, снаряженных на станции Радогощ, до пунктов назначения добирались немногие. Если на телеги не нападали при выезде с сортировочной, то они подвергались атакам в гетто. Мужчины перепрыгивали через невысокую стену, окружавшую главное овощехранилище, и даже когда Розенблат стал отправлять туда удвоенные наряды полицейских, чтобы сражаться за каждый кусок (отныне всякий обоз сопровождали двое полицейских и не меньше трех охраняли каждый склад), те не могли удержать толпу, и в какие-нибудь несколько часов склад полностью пустел.

Голод был проблемой.

Какие меры ни принимай, чтобы разобраться с нарушениями закона в гетто, сначала следовало обуздать голод.

Чтобы продемонстрировать силу и решительность, председатель отменил дополнительные пайки и увеличил общий хлебный паек. В гетто все рабочие и служащие, независимо от положения в иерархии, имели право на паек — четыреста граммов хлеба в неделю.

Отмена спецпайков на первый взгляд казалась разумным решением. Потом станет ясно, что оно стало одной из величайших ошибок председателя, которая едва не привела к открытому восстанию против его власти.

Даже после того как гетто наглухо закрылось от внешнего мира, имеющиеся продукты распределялись в соответствии с четким порядком, основанным на привилегиях.

Сначала шли так называемые пайки «В».

«В» означало «Beirat», главный административный орган гетто. Пайки «В» распределялись между ответственными лицами, разделенными на классы от I до III — в зависимости от того, какое положение человек занимает в иерархии гетто: от служащих канцелярии самого председателя до руководителей предприятий и инструкторов технической подготовки, а также юристов, врачей и прочих.

Были еще пайки «С».

«С» означало «Ciężko Pracujący», эти пайки выдавали людям, занятым физическим трудом. Ни о каком существенном отличии от обычных рабочих пайков речь не шла; люди, занятые тяжелым трудом, получали в день лишние пятьдесят граммов хлеба да, может быть, пару дополнительных половников супа. Но символически такое деление было очень важно: оно доказывало, что тяжелый физический труд достойно оплачивается.

Когда стало известно, что пайки «С» урежут, чтобы увеличить общие хлебные пайки, столяры с Друкарской и Ужендничей решили объявить забастовку. Помимо сохранения пайков категории «С», они требовали небольшого повышения оплаты.

С этим председатель, естественно, не мог согласиться. Если у столяров с Друкарской останется их надбавка, то прибавки вскоре потребуют и другие работники. Он приказал Розенблату привести своих людей в состояние готовности. Розенблат отправил на Друкарскую семьдесят человек под командованием инспектора полиции по фамилии Френкель. Несколько рабочих вышли из здания, увидев, что оно окружено полицией, но остальные забаррикадировались на втором этаже и отказались покинуть помещение, хотя сначала их просил об этом Френкель, а потом сам заведующий фабрикой Фройнд. Когда полицейские решили наконец штурмовать верхний этаж, их встретили градом деревянных изделий в разной стадии обработки. На головы полицейских обрушились венские стулья; за стульями последовали полки, диванные ножки, столешницы. Прикрывая руками головы, полицейские ринулись на верхний этаж и попытались вытащить бастующих по одному. Ни один рабочий не сдался без боя. Заведующий фабрикой Фройнд впоследствии взволнованно докладывал Румковскому по телефону, что кое-кого из сопротивлявшихся пришлось отправить в больницу. Рабочие были так истощены, что рухнули без сил еще до того, как люди Френкеля надели на них наручники.

Не успел председатель закончить разговор с Фройндом, как из ателье на Якуба, 12, шившего военную форму, позвонил Вишневский: работники ателье забастовали из солидарности со столярами Друкарской и Ужендничей. Вишневский был в отчаянии. Его ателье как раз заканчивало партию из десяти тысяч комплектов военной формы для вермахта, с погонами и нашивками на воротнички. Что скажут немцы, если не получат свою форму вовремя? А едва положил трубку Вашневский, как Эстера Даум из секретариата сообщила о звонке из Марысина. На этот раз могильщики через председателя своего гробокопательского союза объявляли, что не выроют больше ни единой могилы, если им не выделят хлеба и супа сверх нормы. Почему, рассуждали они, оставаться без супа должны именно могильщики? Неужто их работа расценивается как менее трудная и значительная по сравнению с трудом тех, кто получает паек «С»?

— Чего вы от меня хотите? — коротко спросил Румковский.

В отличие от Вишневского, который от отчаяния почти плакал в трубку, представитель гробокопателей, некий господин Морский, смотрел на вещи с большим юмором.