Лунный нетопырь - Ольга Ларионова

— А если все-таки?..

— Тогда он до следующего восхода солнца правит двумя стихиями одновременно; но когда оно встает, он навсегда теряет свое могущество и превращается в простого смертного.

— И всего-то? И это — за жизнь собственного ребенка?

Выходит, все правильно, Алэл, как и она сама, согласился на любую цену за спасение своей младшенькой. Только странно, что Ушинь так убивается — ну проживут без чудес, пока новый король не подрастет, а экс-властитель погорюет-погорюет, да и вернется, надо же наследника учить, как своим чудодейственным даром пользоваться.

Хотя легко вот так трезво оценивать все это со стороны, когда несчастье прошло мимо, не коснувшись ни ее самой, ни детишек, ни Юрга. Как он говорил — «чужую беду руками разведу». Собственные-то беды она не руками разводила…

В памяти принцессы замелькало все, от чего она успела отказаться за собственную не такую уж долгую жизнь: родства с королевской семьей, возможность появляться на Равнине Паладинов, включая принадлежащий ей замок Асмура; право на дальнейшую борьбу с полонившей ее землю пернатой нечистью; завещание одинца, чуть было не передавшего ей бразды правления своим подлесьем; и наконец предложение венценосного крэга стать императрицей Джаспера…

Да, и еще такой пленительный вариант: стать наложницей Нетопыря Горона.

Не перечислять же это все заплаканной Ушинюшке на предмет утешения! Но и оставить ее одну в таком состоянии было просто бесчеловечно.

— Печальная история, — проговорила она с мягкой доверительностью, словно успокаивала отчаявшегося ребенка. — Но разве мог Алэл поступить иначе? Вот послушай, мне как-то рассказывали о несчастном чужестранном короле, который, стоя на вершине мелового утеса, видел, как у его подножия разбивается в щепки корабль, на котором плыл его собственный сын. Видел, но ничего сделать не мог, потому что он не был чародеем. Потом за всю оставшуюся жизнь этот король — тоже островной, между прочим — ни разу не улыбнулся… А вот твой добрый Алэл смог спасти свою дочь, и он вернется, хотя бы затем, чтобы на Ардиньку поглядеть. А пока за него кто-нибудь поцарствует, хоть этот… Подковный эрл.

— Только не он! — решительно и как-то чересчур поспешно возразила Ушинь.

— Ну, это ведь только на короткое время. Регентство всеми дворами признается.

— Нет! Такие, как он, не имеют права царствовать на Первозданных островах!

— Какие — такие?

Ушинь осеклась, словно сказала лишнее.

— Добрая государыня, договаривай уж, раз начала. Нам ведь здесь еще жить да жить…

Ушинь долго молчала, словно собираясь с силами. Тусклый немощный рассвет с трудом пробивался сквозь плотные занавеси, и теперь можно было разглядеть, что лицо королевы точно набелено — оно не отличалось от снежной чистоты ее траурного платья.

— Ты, наверное, помнишь, что мы тебе рассказывали о свадьбе наших дочерей, — начала она так издалека, что принцесса вовремя подавила невольный зевок. — Это было великой радостью для всего первозданного народа… за исключением нашей семьи. Ведь Захео тогда оказался единственным принцем королевской крови, достойным стать отцом будущего правителя всех островов… сейчас, к счастью, подрастают другие, так что Хеллиень не ждет династический брак, ее выбор будет сделан только по велению сердца. Но у моих дочерей такого права не было: наследник престола, получающий дар чародейства от рождения, должен был родиться во что бы то ни стало. У любой. А время уходило. И мы призвали Кузнечного эрла, которому предстояло стать мужем всех трех сестер — такое дозволяется по нашим законам.

Ушинь в очередной раз вздохнула, и от этого легкого звука у принцессы вдруг заложило уши (сколько ж можно давиться собственной зевотой!). Больше всего на свете она сейчас хотела бы опуститься на скамью и свернуться клубочком, как соболек в дупле.

— Да-да, — заторопилась она, чтобы хоть звуком собственного голоса прогнать околевающую ее сонь. — Я помню.

Ты не можешь помнить того, чего не знаешь. — В голосе белой королевы появились какие-то несвойственные ей жесткие интонации. — В тот вечер, когда прибыл Захео, был устроен невиданный свадебный пир на воде — все взрослое население Первозданных островов собралось на своих лодках, и над каждой из них король зажег брызжущий неиссякаемыми искрами волшебный факел… Ты понимаешь, что для этого он с утра возложил на себя власть над стихией огня.

— Как жаль, что я не могла видеть этого чуда, — сонным голосом пробормотала Сэнни.

— Да, это было истинным чудом — всю ночь свяничи скользили между лодками, точно жуки-водомерки, разнося на своих спинках редкие яства, приготовленные руками невест; из морской дали доносилось тихое пение сирен, и гагары сбрасывали к подножию лестницы свой драгоценный пух — для свадебной перины… А с первым лучом солнца Алэл поднялся на вершину королевского холма, чтобы вобрать в себя все могущество власти над стихией живой плоти — и по завершении таинства он спустился вниз, дабы благословить молодых на зачатие наследного первенца…

Голос, звучавший все слабее и тише, смолк, словно у призрачной королевы не стало сил даже на шепот.

— И он не сделал этого, — донеслось словно издалека. — Больше того: он наложил на своих дочерей заклятие бесплодия.

У принцессы весь сон как ветром сдуло.

— Родной отец?..

— Несчастный отец. Потому что теперь, когда тайны живого были перед ним как на ладони, ему открылось то, чего он не мог почувствовать накануне: Захео не был первозданным. По какой-то причуде судьбы — или скорее роковой наследственности, которая может передаваться через множество поколений — он владел даром перелета через ничто. Разумеется, не подозревая об этом. И его потомство получило бы это проклятое — прости меня, я не хотела тебя обидеть — свойство, так что ни один из них не смог бы взойти на островной престол. Так повелел наш непреложный закон.

На что же надеялся Алэл, когда творил такое кощунство? Надо было изгнать Захео, а дочерям позволить выбрать себе мужей из простых смертных, ведь нет худшей доли для женщины, чем… — Она вспомнила Ардиньку, так и не ставшую матерью, и поперхнулась.

— Он надеялся на чудо, — печально усмехнулась покинутая королева. — Нежданное, негаданное чудо, каких не бывает…

— Но дети родились — значит, чудеса на свете еще есть!

Полутемная горница вдруг ощутимо стала наполняться тягостной, напряженной тишиной. Действительно, откуда-то свалился тайный супруг… Или опять сказки про непорочное зачатие, или все-таки чудо?

— Послушай, Ушинь. — Она уже обращалась к королеве, как равная к равной. — Ты — жена чародея, так кому же, как не тебе радоваться, когда это чудо наконец-то произошло?

— Чудо не должно приходить в дом, даже если это дом чародея, тропой обмана. И ценой обмана нельзя приносить в семью детей. Как я молила моего супруга и короля не делать этого… Он не послушал меня, и то, что сейчас случилось с ним — это кара судьбы. И он понимал это, удаляясь в искупительное изгнание.

Заплаканная Ушинька опять поставила все с ног на голову. Ну не было принцев — нашли молодого рыбака… Даже двоих. Старшие королевны, между прочим, обиженными не выглядели, хоть и вляпались в подпольный династический мезальянс. Да о чем речь — она сама, раз и навсегда выбрав своего звездного эрла, ни единого мига не горевала по поводу сомнительности его аристократического происхождения.

Только одна беда — сравнением с собой королеву не утешишь.

— Не будь слишком строга к нему, великодушная королева Ушинь. — Сэнни, тем не менее, продолжала свои попытки, даже понимая неубедительность своих слов. — Никакое чудо не может быть недобрым, на то оно и чудо, а не чернокнижная ворожба. И если Алэл для кого-то создал иллюзию…

— Недопустимую иллюзию! — запальчиво воскликнула королева-мать. — Облечь своих дочерей в образ другой женщины… Женщины, чей муж всегда смотрел на них с жалостью и едва ли не с насмешкой — увы, зоркость материнских глаз порой безжалостна… И они согласились лежать в его объятиях, когда он в колдовском наваждении считал, что делит ложе со своей возлюбленной! Одна лишь Ардиень не пошла на это. Не смогла. Потому что…

Королева внезапно запнулась и замолчала. Что-то еще открылось материнскому взору, нечто такое, о чем она не решилась говорить даже после всех своих неожиданных признаний.

А Алэл-то каков — не допустил, чтобы простой парень из рыбацкого семейства узнал о том, что он осчастливил правящую династию наследниками престола. Спесь не позволила. Напустил на дочек чары, обратил их в простых рыбачек — не иначе как высокородные девы потом три дня отмывались от рыбного запаха и клейкой чешуи… Только вот одно непонятно:

— Но как же получилось, что у средней сестры родился рыженький малыш — вылитый Захео?