Гнев дракона. Эльфийка-воительница - Бернхард Хеннен

— Меня зовут Барнаба, красавица моя. Я рад…

— Прошу, Барнаба, послушай меня. В твои сны меня принесло заклинание. В реальном мире ты лежишь у меня на руках, и твое сердцебиение слабеет. Несмотря на то что я унесла тебя на прохладное дно озерца, тебя все еще сжигает лихорадка.

— Пожалуйста, назови мне свое имя. Я хочу написать оду о твоей красоте, звезда очей моих.

— Ты…

— Не называть мне своего имени — все равно что отказывать в воде страждущему. Я не…

— Икушка.

— Икушка? — Будет нелегко подобрать рифму, подумал он. — Немного похоже на Куш. Долина в горах… Ты оттуда?

— Первым детям человеческим, которые обнаружили меня, я назвала свое имя. Они почитали меня, как богиню. Но всегда боялись меня. Они неправильно произносили мое имя и унесли его в мир. Не меня зовут по названию долины. Они назвали ее в честь меня.

Барнаба невольно усмехнулся.

— Конечно.

— Твое сердцебиение слабеет, Барнаба. Есть лишь одно, что я еще могу сделать. Я должна соединить свою плоть с твоей. Заклинание, которому я давным-давно научилась у апсары, нимфы озера Лотосов на юге Альвенмарка. Если я сделаю это, то узнаю все твои тайны. Наши души соединятся. Ты навеки станешь частью меня. А я — частью тебя.

Она говорила, словно поэт. Соединить их плоть… Ему никогда не доводилось видеть, чтобы женщины так открыто говорили о том, чего хотят. Он поглядел на нее, протянул руку и провел по ее мягким, словно шелк, волосам.

— Да, хочу. Давай соединим нашу плоть.

Стол небес

Бамиян соскочил с коня. При виде черного шатра по спине у него пробежала дрожь. Он стоял в тени отвесной скалы из красного песчаника. Неподалеку от шатра к колышкам были привязаны две козы, и старый коричневый пес недовольно поднял голову, заморгал, глядя на Бамияна. В воздухе висел слегка сладковатый запах тлена. Охотник поглядел на отвесную стену, ведущую к Столу небес. Над плоской вершиной скалы кружил одинокий коршун.

Хазрат вышел из шатра и оперся на свой большой топор. Птицелов был невысоким мужчиной с медвежьими плечами. И таким же мохнатым, как медведь. От него пахло разложением, как и все вокруг Стола неба.

— Кого ты принес? — спросил зовущий птиц.

— Масуда, своего брата.

Невысокий мужчина кивнул.

— Хороший охотник.

Бамиян ничего не сказал. Голос выдал бы его, а ему не хотелось произвести впечатление плаксивой старухи. Масуд был его старшим братом. Они оба были единственными из восьмерых сыновей их матери, кто выжил. Жизнь была сурова в горах Гарагума. Лишь немногие дети переживали первый год.

— Пойдешь с нами?

Бамиян покачал головой. Он не хотел видеть этого. На Стол небес зовущий птиц вынесет уже не его брата. Масуд был полон сил и всегда любил пошутить. Сколько помнил себя Бамиян, он смотрел на своего брата снизу вверх, восхищался им. Масуд был умным и выносливым охотником. Пить умел, как не в себя, по три дня не вставать из седла, не покачнувшись ни разу, он был умелым разбойником и искателем бирюзы. Каждый раз, когда он возвращался в лагерь, женщины провожали его взглядами. Масуд во всем превосходил его, пока его не охватила кровавая лихорадка.

Масуд выследил ирбиса высоко в горах и попытался поймать хищную кошку. Живьем этот зверь стоил своего веса в золоте. Леопард попался в силок, но, когда Масуд приблизился, тварь ударила его лапой, да к тому же высвободилась. Масуд посмеялся над своими шрамами и неудачей и вернулся в лагерь в долине. Когда он вернулся, у него уже был жар.

Ночью Масуд выбежал из шатра и, поливая себя водой, громко кричал, что горит. Когда Бамиян забрал его в свой шатер, то заметил шрамы на руке и две темно-красные линии, ведущие оттуда вверх по руке, почти до самой подмышки Масуда.

Они испробовали все. Боролись с его жаром холодными тряпками. Пускали ему кровь, чтобы яд вытек из его тела. Взывали к богу ветра и матери-Земле. Но ничего не помогло. Его брат сгорел изнутри.

Хазрат снял с лошади обернутое тряпками тело.

«Каким легким стал брат под конец», — подумал Бамиян. Жар расплавил его плоть и жир. Он поглядел на небо, где все еще кружил коршун.

— Принеси мне топор наверх, — резко приказал Хазрат. — Не хочу ходить два раза. И надеюсь, у тебя есть с собой волчья шкура.

Бамиян достал шкуру из льняного мешка, свисавшего с седла. Скатал ее и протянул зовущему птиц. Хорошая была шкура. Густой мех, красивого серо-коричневого цвета. Масуд убил этого волка в начале прошлой зимы.

— Хорошо, — произнес Хазрат. — Положи ее перед моим шатром и возьми топор.

Бамиян с неохотой поглядел на топор. Его топорище было ему почти до груди. Дерево было темным, гладко отполированным руками зовущего птиц. Вокруг бирюзы размером с детскую головку обвивался бронзовый серповидный клинок шириной в ладонь в форме полумесяца. Бамиян отчетливо разглядел Руссу, метающего молнии, в центре крылатого солнца. У него в руках был длинный лук, а за плечом колчан. Одной рукой он приветствовал тучу, из которой вылетала молния.

— Ты идешь? — крикнут Хазрат. Зовущий птиц уже успел уйти немного вперед. Труп Масуда он перебросил через плечо.

Подъем к Столу небес был крутым и трудным. Узкая тропа вилась вдоль отвесной стены к самой плоской вершине. Кое-где в скале были выбиты ступеньки, чтобы облегчить подъем. Стол небес представлял собой колонну высотой около двадцати шагов, возвышавшейся в стороне от усыпанного камнями склона Мулавы, самой высокой вершины в округе.

Наконец они поднялись на плато. Оно было полностью усеяно костями. Человеческими костями. Хазрат осторожно положил труп Масуда на скалу и развернул одеяло. Бамиян в последний раз поглядел на узкое, изможденное лицо брата.

— Спокойного тебе сна, великий охотник. Пусть твоя душа улетит к богам, — торжественно произнес он.

Хазрат протянул ему одеяла и взял тяжелый топор.

— Что-то еще?

Бамиян поглядел на небо, туда, где кружил коршун.

— Мне хотелось бы, чтобы его забрал орел.

— Может быть, в этом я мог бы помочь, — зовущий птиц потер друг о друга большой и указательный пальцы.

— У меня есть шкура ирбиса. Если прилетит орел, она твоя.

Хазрат поднял брови.

— Княжеская плата.

— Ты получишь ее только в том случае, если прилетит орел, — продавать ее Бамиян не хотел и оставлять себе тоже. После смерти брата он поднялся в горы и вернулся только после того, как прикончил леопарда, убившего Масуда.

— А теперь лучше уйди, — Хазрат поплевал на ладони и растер слюну. Затем поднял топор.