Николай II - Сергей Фирсов

Митрополит Вениамин, например, писал, что в Распутине «боролись два начала, и низшее возобладало над высшим». А крупный чиновник Министерства внутренних дел С. П. Белецкий, в последние предреволюционные годы хорошо изучивший (в том числе и по долгу службы) жизнь и привычки «старца», в показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства сформулировал своеобразное религиозное credo Распутина. Как писал Белецкий, сибирский странник считал, что человек, впитывая в себя грязь и порок, внедрял в телесную оболочку и те грехи, с которыми боролся, и таким образом совершал «преображение» своей души, омытой собственными грехами. Иначе говоря: не согрешишь — не покаешься. Эту примитивную философию, свойственную «широкой русской натуре», Распутин, юродствовавший, по словам З. Н. Гиппиус, постоянно и с большой сметкой («соображал, где сколько положить»), использовал в корыстных целях. Именно поэтому Гиппиус считала, что Распутин интересен только как тип: его похоть, тщеславие и страх она видела в русской острой безмерности и бескрайности: «Все до дна: и гик, и крик, и пляс, и гомерическое бахвальство. В эти минуты расчет и хитрая сметливость отступают от него. Ему действительно „море по колено“».

Впрочем, скандальную известность Распутин приобрел не сразу: в течение нескольких лет его поведение не вызывало пристального внимания русской общественности, в том числе и церковной. Лишь с 1908 года отношения Распутина с православными клириками стали портиться, его прежние покровители (начиная с архимандрита Феофана, из исповеди духовной дочери узнавшего о соблазнительном поведении «старца») отшатнулись от него. Отец Феофан постарался довести до сведения высочайших особ полученную информацию — близкий тогда к архимандриту отец Вениамин (Федченков, будущий митрополит) ездил к князю В. Н. Орлову, другу императора, но результатов это не принесло — Распутин оказался сильнее. В 1911 году о негативном влиянии Распутина доложил Николаю II первоприсутствующий член Святейшего синода митрополит Антоний (Вадковский). По словам председателя Четвертой Государственной думы М. В. Родзянко, государь сказал, что митрополита эти дела не касаются. Владыка взял на себя смелость напомнить, что эти дела касаются всей России, так как цесаревич не только сын императора, но и наследник престола. Когда Николай II прервал владыку, заявив, что не позволит, чтобы кто-либо касался происходящего во дворце, архипастырь, волнуясь, ответил: «Слушаю, государь, но да позволено будет мне думать, что русский царь должен жить в хрустальном дворце, доступном взорам его подданных».

Сообщенное Родзянко находит подтверждение в так называемом «Дневнике Распутина», писанном под диктовку одной из почитательниц «старца» — аристократкой Марией (Муней) Евгеньевной Головиной и хранившемся у монахини Акулины Никитичны Лаптинской, также почитательницы Распутина, излеченной им от «беснования». От Лаптинской, видимо, «Дневник» и попал в руки архивистов. В «Дневнике» можно найти материал с характерным названием: «Как я митрополиту Антонию нос натянул». В нем идет речь об уже упоминавшемся докладе петербургского владыки. Приведем его полностью, сохранив «живую речь» сибирского странника, донесенную до нас составителями «Дневника».

«Я, грит Антоний, монах честной, мне от миру ничаво не надо! А коли не надо, зачем — лезешь? Тоже, вот, явился к Папе (Николаю II. — С. Ф.) с докладом обо мне, „Большой“, мол, „нам от мужика этого — конфуз… Он и царством править хочет и до Церкви добирается. Он в царский дом вхож и на царску семью — пятно от его кладется“. А Папа и говорит Антонию: „Зачем не в свое дело мешаешься? Кака тебе забота до того, што в моем дому делается? Аль уж я и в своем доме — не хозяин?“

А Антоний и говорит: „Царь-Батюшка, — в твоем доме сын растет… и сын этот будущий наш царь-повелитель, — и попечалься о том, по какому пути ты свово сына поведешь! Не испортил бы его душу еретик, Григорий?!“

А Царь-Батюшка на его цыкнул… Куда, мол, лезешь?!. Я, чай, и сам не маленький, учить меня не гоже.

Как пришел митрополит Антоний домой… кукиш проглотил… запечалился… А я велел через человека толстопузого (? — С. Ф.), штоб ему Мама (Александра Федоровна. — С. Ф.) наказала, што тебе, мол, Антоний, на покой пора… Ужо об этом позабочусь…

Вот».

Митрополит Антоний, как известно, вплоть до своей смерти в ноябре 1912 года оставался столичным архиереем, но своим докладом он окончательно испортил отношения с монархом. Видимо, только частые болезни владыки, заставлявшие надолго уезжать из епархии на лечение, делали неактуальной его отставку. То, что царь не пожелал прислушаться к мнению иерарха, объясняется не только и не столько его недоверием к владыке, сколько категорическим неприятием чьего бы то ни было вмешательства в свою личную жизнь. Ранее, в 1910 году, попытку «открыть глаза» царю предпринял П. А. Столыпин: Николай II молча выслушал представленную премьером информацию и попросил его перейти к очередным делам. В «Дневнике Распутина» сообщается, что Столыпин встречался со «старцем», показывал компрометирующие его документы и в конце концов из-за очевидно вызывающего поведения — выгнал. Несколько дней спустя Распутин покинул столицу и уехал на родину. Всегда находившаяся в курсе придворных сплетен А. В. Богданович тогда же, со слов царского камердинера, написала в дневнике о недовольстве Александры Федоровны: «Она продолжает злиться на тех, кто ей в глаза говорил, что он мошенник и проч.».

По словам информированного современника, «за разоблачение и удаление Распутина, вскоре, впрочем, возвращенного отправившеюся за ним А. А. Вырубовой», возненавидела Столыпина царица. Непоправимо и навсегда оказались испорчены и его отношения с царем. Ведь еще с 1906 года премьер прекрасно знал о «замечательно сильном впечатлении», произведенном сибирским странником на царскую чету (осенью того же года Николай II даже писал Столыпину о желании «старца» увидеться с ним и благословить его дочь иконой: «Очень надеюсь, что вы найдете минутку принять его на этой неделе»). Подобное доверие Столыпин «не оправдал», выступив с разоблачениями «Друга» царей. Тем самым он вмешался в частную жизнь самодержца, не желавшего понимать, что должен жертвовать «приватным» ради идеи, им олицетворяемой.

В царской «коллекции» разного рода простонародных «духоносцев» Распутин был не единственный, хотя и сумел стать первым. Дневник Николая II показывает, как «старец» становится желанным гостем во дворце: встречи с ним неизменно фиксировались, равно как и рассказы о нем, которые царь с царицей могли слушать весь вечер. «Вечером имели отраду видеть Григория. Так было тихо и спокойно», — записал император 2 января 1914 года, а спустя несколько месяцев, 17 октября, констатировать, что его «душа пришла в равновесие» «под влиянием успокаивающей беседы Григория» (курсив мой. — С. Ф.). Стоит отметить, что встречи эти не отличались регулярностью. В 1913 году, согласно дневниковым записям монарха, их было пять (18 апреля, 1 июня, 17 июля, 23 сентября и 5 октября). В следующем 1914-м, — тринадцать (2 января, 2,18 и 20 февраля, 14 марта, 15,18 и 21 мая, 17 июня, 19 сентября, 7 и 17 октября, а также 4 ноября). В 1915 году состоялось шестнадцать встреч (20 января, 7 и 27 февраля, 22 марта, 27 апреля, 4, 18 и 31 мая, 31 июля, 4 августа, 28 сентября, 21 октября, 21 ноября, 6, 11 и 26 декабря)[84]. В последнем для Распутина 1916 году император (вместе с императрицей и — в большинстве случаев — с А. А. Вырубовой) виделся с ним только шесть раз (26 января, 24 февраля, 23 апреля, 21 октября, 26 ноября и 2 декабря).