Месть еврея - Вера Крыжановская-Рочестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не дождавшись ответа, он поклонился и поспешно вышел.
– Какая железная натура! – подумал Рауль. – Но эта ненависть, конечно, не свидетельствует о равнодушии.
Под предлогом спешных дел Гуго тотчас простился и, вернувшись в Рюденгорф, заперся у себя в кабинете.
Невыразимое смятение волновало его душу. Он видел Рауля и убедился, что смерть уже наложила неизгладимую печать на эту молодую жизнь, которая, угасая, оставляла Валерию вдовой, то есть свободной. При этой мысли кровь закипела в нем, и лицо вспыхнуло. Облокотясь на бюро, он закрыл глаза, и в его памяти возник обаятельный образ княгини, какой он только что ее видел. Эта светлокудрая фея, завораживая его душу, тоже любила его в былое время, но теперь сердце Валерии принадлежало ее мужу, и он прочел эту любовь во взгляде, который, скользнув по нем, остановился на Рауле. При этом воспоминании сердце Мейера болезненно сжалось. «Безумец, – прошептал он вдруг, – я завидую последней радости умирающего, и после восьми лет мучений сердце мое бьется любовью к женщине, изменившей мне и позабывшей меня? Я много виноват перед ней, но она нашла, наконец, покой и счастье, она любит и любима, меж тем как моя жизнь разбита, одинокий, влачу мое бесцельное существование! Нет, нет, прочь призрак прошлого! Вдова князя Орохая должна быть мертва для меня, как была мертва его жена».
По приезде в Ниццу здоровье Рауля, казалось, несколько поправилось, но это мнимое улучшение было недолгим.
Если когда-либо князь мог сомневаться в любви жены, то теперь убедился, что владел ее сердцем. Все мысли, все чувства Валерии сосредоточивались на нем одном. Она ходила за ним, проводила бессонные ночи с такой самоотверженностью и пламенной нежностью, которые может внушить только любовь.
Однажды на прогулке Рауль был обрадован встречей с полковником Буассе, посвятившим его в спиритизм. Пригласив князя и княгиню пожаловать к ним на чашку чая, старик сообщил, что болезнь жены привела его в Ниццу и что дочь его тоже с ним. С тех пор чистые, дружеские отношения установились между обеими семьями. Рауль с полным рвением занялся спиритизмом, и по его просьбе мадемуазель Бартон снова поставила его в сношение с духом его матери. Она любезно предоставила свои медиумические способности в распоряжение больного и с радостью замечала, что такая беседа физически и духовно укрепляла князя.
Раз вечером, когда Валерия, заменяя мадемуазель Бартон, играла с полковником в пикет, дух княгини Одилии был снова вызван. Рауль мысленно спросил мать, справедливы ли его предчувствия и должен ли он готовиться к великой минуте развоплощения. После большого промежутка дух написал:
– «Да, дитя мое, минута твоего перехода в наш мир близка. Отрешась от уз телесных, ты будешь здесь со мной наслаждаться сокровенным успокоением, сознавая, что земное твое испытание прошло».
С минуту князь молчал, погруженный в свои думы, а затем, склонясь к карандашу, сказал вполголоса:
– Благодарю тебя, дорогая мама, за откровенный ответ. А не можешь ли ты мне объяснить некоторые события моей жизни, которые мне кажутся не только испытанием, но и искуплением. Так странно связаны судьбы Валерии и моя с судьбой личности, отделенной от нас по происхождению и общественному положению. Ты читаешь в моем сердце, мама, и видишь, что меня побуждает к этому вопросу отнюдь не любопытство, а желание просветиться и лучше понять пути Господни.
– Мне дозволено, сын мой, ответить тебе на твой вопрос. То, что тебе кажется странным, является ничем иным, как естественным следствием поступков в течение твоих прежних существовании. В каждую из новых жизней мы платим какой-нибудь старый долг, и люди, внушающие нам вражду и любовь, отнюдь не случайно встреченные, а друзья или недруги, с которыми нас соединяет прошлое. Лишь гармония, сын мой, дает спокойствие и счастье; гармония порождает совершенствование, а отсюда проистекает Богопознание. Когда мы достигнем этой степени, то все в нас будет светом, и все таящиеся в нас силы добра станут работать беспрепятственно, по вдохновению Творца. Но чтобы достигнуть той высокой цели, надо много бороться, научиться владеть собой, понимать сердце ближнего и прощать ему его заблуждения. Ты, Гуго Мейер и Валерия, вы старые знакомые. Вас связывает прошлое, теряющееся во мраке веков. Вы оба сильно ненавидели друг друга и много сделали друг другу зла; много преступлений и пролитой крови сковали узы, связывающие вас. Почти во всех этих преступлениях Валерия играла свою роль. Дух не твердый, изменчивый, она никогда не могла решительно высказаться за одного из вас двоих, разжигая постоянно вашу вражду своей слабостью, пока не достигла некоторого возобладания над пылкими страстями, еще укрощенными в те времена добром и нравственным чувством.
Несколько жизней послужили вам ареной для вашей дикой борьбы. В одну из них вы жили в Риме, во время Лискатиана, и возникшее тогда страшное гонение на христиан дало случай Мейеру – бывшему тогда протором и язычником фанатиков – уничтожить тебя и жену, покинувшую его для тебя, но которую он любил с той дикой, упорной страстью, какая и в настоящее время им владеет. Но существование, более всего повлиявшее на настоящую жизнь Мейера, протекло четыре века тому назад в Швабии. Это было время, когда преследование евреев достигло полного расцвета, и в нем самое деятельное и горячее участие принимали граф Зигфрид фон-Шерфенштейн и кузен его Вальтер. Ты, сын мой, был Вальтер, а Мейер был Зигфрид. В твоем сердце пробуждалось иногда милосердие, но пылкому Зигфриду чувство это было незнакомо. Убить еврея, обесчестить или утопить еврейку, смять под копытами коней старика или ребенка, принадлежавших к отверженному племени, было любимым препровождением времени гордого и фанатичного феодала. Однажды Гетто подверглось набегу и разорению по какому-то пустому поводу. Зигфрид увидел молодую еврейку Юдифь, красота которой ослепила его. Былая страсть вспыхнула настолько, что он увел Юдифь к себе в замок, собираясь окрестить ее и жениться, но все его намерения были разрушены тобой. Ты увидел Юдифь, внушил ей любовь к себе и похитил. После долгой ожесточенной борьбы, в которой похищение ребенку тоже играло роль, Зигфриду удалось тебя убить. Он взял к себе обратно Юдифь, хотя был женат, но однажды, застав ее в слезах, заколол из ревности, предположив, что она оплакивает тебя.
Ты понимаешь теперь, почему ваша настоящая жизнь является в одно и то же время и искуплением и испытанием. Зигфрид должен был родиться евреем, чтобы на самом себе испытать несправедливость огульного презрения и слепой ненависти, против которых бессильны иногда личные достоинства. Вы снова встретились соперниками, но, благодаря Создателю, оба мужественно вынесли испытание, несмотря на некоторые увлечения и заблуждения. Оба вы честно боролись и победили ваши страсти. Ты нашел в себе силы простить причиненное тебе зло. Он жертвовал своей жизнью, чтобы спасти твою, он же простил Руфь и стал преданным отцом чужих для него детей. Итак, вы оба можете предстать перед Судьей с убеждением, что совершенствовались и прожили недаром».