Угроза вторжения - Олег Маркеев

Ашкенази тяжело засопел. Полуоткрытый кейс все еще держал на коленях.

— Но вы не назвали пароль, — выдавил он. Максимов от смеха упал лицом на руки, лежавшие на руле. Смеялся до слез и нервной икоты. Едва взяв себя в руки, услышал, что забулькал, заворочался круглый живот Ашкенази, — и того проняло.

— Ну и дурдом! — Максимов кулаком вытер слезы. — Короче, Исаакович, говори адрес.

— Большой театр.

— А почему не мавзолей?

— Нет, я серьезно! Служебный вход. Меня… Нас там встретят.

Максимов достал сигарету, раскурил, сделал пару затяжек и выбросил в окно. Достал из внутреннего кармана радиотелефон.

— Номер Самвела Сигуа, только быстро!

— 969-77-15, — по инерции ответил Ашкенази. — А зачем вам?

— Сейчас узнаешь, — ответил Максимов, тыкая пальцем в кнопки.

Глава тридцать седьмая. Улыбка змеи

Цель оправдывает средства

Самвел Сигуа, грациозно изогнув кисть, плавно поднимал бутылку вверх, не давая прерваться тонкому жгутику струи. Вино медленно заполняло бокал, красная струйка пробивалась до дна, взбивая вокруг себя колечко весело переливающихся пузырьков.

— Смотри, Наташа, оно оживает! Долго спало, а мы открыли бутылку и разбудили его. Сейчас вино заиграет, как в тот день, когда добрые руки выдавили сок из горячих от солнца ягод. Прошло десять лет, а оно помнит себя молодым, представляешь? На! — Он придвинул бокал к сидевшей рядом девушке. Так же медленно налил себе. — Запомни, Наташа, кто пьет вино, тот никогда не забудет себя молодым. Водка что? Спирт с водой! Ее пьют, чтобы забыться, состариться и умереть. А вино пьют, чтобы помнить все, оставаться молодым и жить долго. — Он поднял бокал, посмотрел на свет сквозь рубиновое вино. — Я пью, Наташа, за твою молодость. Живи долго и не забывай Самвела, который, несмотря на седую голову, хотел быть молодым!

«Умница! — с удовлетворением подумал он. — Кукла безмозглая сразу же полезла бы с комплиментами. А эта промолчала, только глазами повела. Ух и баба! Пить, правда, не умеет, клюет, как цыпленок». — Он посмотрел на бокал Наташи. Помада у нее была необычная — следов губ на кромке не осталось. И это ему тоже понравилось. Терпеть не мог кроваво-красных ободков на сигаретных окурках и бокалах.

С Наташей он познакомился случайно. Гога Осташвили создал целый гарем из «мисс», «моделей», «красавиц» и прочих длинноногих дешевок. Время от времени менял состав, для чего экстренно устраивал очередной конкурс красоты. Иногда, не выдержав нудной процедуры награждения победительниц, сам забирался на сцену, вытягивал из шеренги купальников приглянувшихся девиц, щедро одаривал ключами от автомобилей, турпоездками и шубами. Победительницы, заранее повязанные контрактами с агентствами, продолжали вышагивать по подиумам всех стран, зарабатывая хозяевам, себе и обнищавшей стране валюту. Обласканных вниманием Гоги ждал трудный марафон номеров отелей, кают круизных лайнеров, саун и загородных вилл. До финиша и благополучного сожительства с богатеньким дядей доходили не все, большинство терялось где-то по дороге. Но поредевшие ряды искательниц быстрого и бесхлопотного счастья моментально заполнялись новыми длинноногими куклами.

Самвел был вынужден, следуя в свите Гоги, время от времени оказываться на этих ярмарках несозревшей красоты. Всякий раз чувствовал себя оплеванным, настолько явной была купля-продажа живых кукол. Хотя после стольких лет лагерей от целомудрия не осталось и следа, горская кровь давала себя знать: не мог он спокойно смотреть на предлагающих себя вчерашних школьниц и пускающих слюни покупателей, годящихся им в отцы и деды.

В тот вечер в клубе, открытом на деньги Гоги, шел показ мод. Выйдя вслед за Гогой в зал, Самвел брезгливо поморщился. Воздух пропах сигаретным дымом и духами. В полумраке сновали какие-то тени, сбиваясь в многоголовую темную массу у подиума. По нему, поскрипывая наканифоленными туфельками, фланировали худые девицы. Их тела, высвеченные прожектором, казались полупрозрачными, как у призраков. Лица — обильно напудренные по последней «кокаиновой» моде, с темными провалами теней вокруг глаз.

— В гроб краше кладут, — проворчал Самвел, провожая взглядом тощий зад очередной модели, дерганой походкой спешащей к черной арке, где уже поджидало своей очереди еще одно заморенное существо. Он уже хотел незаметно вернуться в кабинет, но поехавший в сторону луч выхватил из толпы женское лицо. Самвел невольно вздрогнул — такой строгой красоты ему встречать не доводилось. Он прошел ближе, мелкая полублатная шушера, набившаяся сегодня в зал, узнавала его и уступала дорогу.

Девушка стояла у самого начала подиума. Покусывая губы, она провожала взглядом каждую выпархивающую из темной арки модель. Показалось, что суета и возбуждение, царящие вокруг, не имеют к ней никакого отношения. Большинство девиц на подиуме и в зале сотворили со своими волосами черт знает что: прически являли нечто среднее между модой периода НЭПа и гладко зализанными, рассеченными резким пробором немудреными прическами первых чекисток, расстрелявших в подвалах этот самый НЭП. А у этой тяжелая русая коса опускалась ниже пояса. Самвел даже цокнул языком.

«Очередной гениальный модельер без гроша в кармане», — зло подумал Самвел, но интерес к девушке все равно не пропал. Словно почувствовав его пристальный взгляд, она медленно повернула голову. У Самвела сперло дыхание, когда она отыскала его в толпе и несколько секунд не сводила с него глаз, а потом так же медленно отвернулась к подиуму.

Наконец, дали полный свет, и на подиум высыпали все модели, участвовавшие в показе, закружились в показном веселье вокруг невзрачной девицы в черном полупрозрачном балахоне. Самвел понял, что ошибся: хозяйкой коллекции его незнакомка не была. Он подозвал Давида, кивнул в сторону незнакомки и коротко бросил: «Кто?».

Давид на минуту пропал в толпе, вернувшись, выложил полную информацию. Звали незнакомку Наташей, модельер, содержателя нет, женщинами не интересуется, держит в ежовых рукавицах официальную хозяйку, так «подсевшую на иглу», что уже не в состоянии вдеть нитку в иголку, салон мод тихо и уверенно прибрала к рукам, спонсоры и деловые партнеры предпочитают иметь дело только с ней, показанную коллекцию разработала и отшила сама, но авторство предпочла не афишировать.

Самвел удовлетворенно кивнул и направился к Наташе, что-то выговаривающей двум высоченным девицам в одинаковых канареечного цвета маечках и черных обтягивающих брючках.

— Здравствуйте, Наташа. — Самвел чуть склонил голову, как это делали гангстеры в американских фильмах, когда хотели сойти за порядочных людей.

— Добрый вечер. — В ее глазах не было ни капли удивления, словно так оно и должно было произойти: увидел, ошалел, приплелся на задних лапках.

— Мне понравилась ваша коллекция. — Информация, как и деньги, — основа власти, и Самвел решил сразу же произвести впечатление. — А у вас, оказывается, красивые глаза.

В комплиментах Самвел особо не изощрялся, действовал по принципу: «Не знаешь, что хвалить, похвали глазки, даже лупоглазая лягушка примет как должное». Глаза у нее, действительно, были необыкновенные, глубокого серого цвета. Она улыбнулась, и он невольно дрогнул веками, таким ощутимо теплым стал ее взгляд.

— Спасибо. Вы единственный, на кого я обратила внимание. — Она чуть помедлила, еще раз прикоснувшись взглядом к его лицу. — Вы очень похожи на Джека Николсона. Такая же улыбка змеи, как у него.

— Может быть, — пробурчал Самвел. У двух моделек челюсти уже отвисли до предела, уж кто-кто, а они его узнали. Он похлопал одну из них по твердым ягодицам, для чего ему пришлось поднять ладонь чуть ли не на уровень плеча. — Не буду вам мешать, подойду позже.

Он пошел между столиками наперехват спешащему куда-то Давиду. Судя по суете в зале и замелькавшим у входа крепышам из бригады Давида, в культурную программу клуба вносились резкие изменения. Гога, — его голос уже заглушал музыку, водопадом хлещущую из динамиков, — решил выступить в полный рост, такое с ним в последнее время случалось все чаще. Обслуга как могла культурно освобождала зал от наименее крутых посетителей, для малопонятливых или совсем отмороженных предназначалась «группа обслуживания» из боевиков Давида. Что будет, когда в зале останутся только свои, Самвел представлял, но присутствовать на празднике Гогиного больного самолюбия сегодня не было ни малейшего желания.

— Давид, еще один вопрос. — Самвел ухватил парня за рукав. — Что за мужик… как его… Джек Николсон? Только быстро!

Давид сначала от удивления вытаращил глаза, потом, ничего не соображая, стал шарить взглядом по залу.

— С таким «погонялом» никого не знаю, — задумчиво протянул он. — Может, кому «погремушку» новую прилепили? А! — он радостно хлопнул себя по широкому лбу. — Дядя Самвел, так это же артист американский! Бабы от него сами из трусов вылетают и штабелями падают. Я сам читал…