Наследники легенд(Последняя легенда) - Ирина Шевченко

   - Так что, придётся ждать, пока рана затянется?

   - Не придётся. Перекинусь.

   - Ну так... давай.

   - Не могу, - девушка закрыла глаза и откинулась на спину. - Пока не могу, я устала. И тебе пока нельзя в сумерки. Ты ещё думаешь о прошлом.

   - Попробуй тут не думать.

   - Думай. Но думай по-другому. Даже если ты душил младенцев в колыбели, думай, что был прав, когда делал это.

   - Ты ненормальная! - Вель услышала, что он сел рядом. - Не душил я никаких младенцев!

   - И о чем же ты думал, что тени кинулись на тебя?

   Он не ответил. Конечно, зачем ей знать, какие грехи скрываются в прошлом великих магов! Колдун недоделанный! Даже не подумал предложить ей помощь, тут же еще можно использовать дар!

   - Мой дед был имперским офицером, - сказала она, не открывая глаз и будто бы ни к кому не обращаясь. - Приплыл на Саатар в одну из прошлых войн. Встретил здесь бабушку... Я никогда его не видела, но знаю, что в Империи у него остались братья и сестры. Мама говорила, что её отец был пятым ребенком в семье, но не младшим. Всего их было восемь. Так вот, всякий раз, убивая имперского солдата, я думала, а что, если это какой-нибудь мой родственник? Троюродный брат, дядя... Это ведь большой грех в глазах богов - пролить родную кровь. Но я всегда вспоминала о том, что если бы я этого не сделала, тот солдат убивал бы моих друзей, знакомых, просто невинных людей. Защита невинных - благое дело. А ради благого дела можно и грех на себя взять.

   Вель давно это для себя решила и давно сама себя простила. А вот как бабушка могла простить деда, до сих пор не понимала. Он же был врагом, она должна была его ненавидеть. А она полюбила. И принцесса Эннатиаль полюбила когда-то капитана Эдмона, а он тоже был врагом - вчера у Кургана Авелия вспоминала их историю, услышанную в детстве от мамы, и думала о том, какая всё-таки странная штука эта любовь...

   - Ты это серьезно? - неожиданно рассмеялся маг. - Серьезно, каждый раз вспоминаешь о своей имперской родне?

   Она открыла глаза и посмотрела на него с удивлением. А что в этом смешного?

   - Да-а, - протянул Буревестник. - Тараканов у тебя в голове ещё больше, чем я предполагал.

   Вель села и задумчиво почесала макушку. Подтянула к глазам не попавшую в косичку короткую русую прядь и пожала плечами. На голове могут завестись вши или блохи. Но тараканы?!

   Одноглазый снова расхохотался:

   - Не на голове. В голове. Тараканы. Странности, странные мысли. Так говорят.

   - А, ясно. У меня тараканы. Тогда у тебя тоже. И твои тараканы привели тебя сюда.

   Он сразу перестал ухмыляться. Посерьёзнел. Отвернулся в сторону и начал тем же тоном, что и она до того, словно говорил с пустотой:

   - Однажды я убил человека. Это был первый человек, которого я убил. Он не был моим врагом. Наоборот. Я уважал его, хоть и не был с ним очень близко знаком. Его многие уважали, ценили. Он был хорошим человеком. Хорошим магом. Хорошим наставником. Я убил его не потому, что желал ему зла, а потому, что не видел другого способа спасти его от мучительной смерти. Но иногда я думаю, всё ли я тогда сделал, чтобы избежать этого. Может, был другой выход? Может, я что-то упустил? Я вспомнил об этом после того, как ты сказала, что на Черте нельзя сожалеть о прошлых смертях. Но одного случая, наверное, было бы мало, чтобы привлечь такое количество теней. Были ещё. Были люди, которых я лично не убивал, но которые умерли по моей вине. Нил. Тоже маг. Он прибыл из другого... другой страны, это была не его война. Но он остался с нами. Я должен был страховать его в одном деле, но опоздал. От Нила и его ребят осталось только пятно, как то, что мы видели сегодня на дороге. Ещё Вар...

   А потом он говорит, что это у неё в голове расплодились вредные насекомые. Свои бы мозги почаще проветривал! Может, и теней бы нормально прошел. Тем ведь всё равно, виновен ты на самом деле или нет, они не судят - приговор себе человек выносит сам в своём сердце. Они лишь приводят его в исполнение. А послушаешь Буревестника, так все жертвы Кармольской войны на его совести.

   - Да уж, - нахмурилась девушка, - теперь понятно, чего тени к тебе прицепились. Такого преступника ещё поискать надо. Тебе что, трудно было в десяток мест сразу успеть, всех друзей спасти, а всех врагов убить? А пожары потушить? Ураганы усмирить? А заодно урожайность на полях поднять и надои у коров увеличить?

   - Иди ты. Я же серьезно.

   - И я не шучу. Если ты бог, не отлынивай от обязанностей, твори добро. А если человек... кончай дурью маяться. И отвернись.

   - Что?

   - Отвернись говорю. Или пять медяков выкладывай - Эйкен говорил, что в борделях на побережье девицы столько берут за то, чтоб мужики глазели, как они под музыку оголяются.

   - Под какую музыку? - вконец обалдел одноглазый.

   - М-да... Нет музыки. Но не расстраивайся, я напою что-нибудь.

   Пока до него дошло, она успела стянуть сапоги.

 ***

   И с чего это он решил перед ней выговориться? Странно. Особенно, если вспомнить, по чьей вине застрял здесь, и какие планы строил на их следующую встречу. Всё припомнил бы: и синие ленточки на ветвях вдоль тропы, и "дружеский" совет, после того, как он уже извинился. Маленькая мстительная дрянь! И додумалась ведь! Придушить готов был. А потом взял и рассказал ей всё, как на духу выложил.

   Но легче стало. И злость на девчонку прошла, и сомнения прошлого отпустили.

   Как-то так повелось, что ему и поговорить было не с кем. То есть, было, но не о таком, не о себе, не о своих сложностях. Почему-то проблемы друзей всегда казались серьезнее, и это ему выпадала роль внимательного слушателя, советчика и утешителя. А самому рассказать...

   Да и не о чем было рассказывать, как оказалось. Сам себя послушал и удивился, какими нелепыми были все его терзания. А фраза Вель о боге и человеке расставила всё на свои места. Сказано это было с издёвкой, но он задумался над смыслом её слов. Даже шутку о раздевании не сразу понял. Пять красненьких! Вспомнил её вышагивающей по речному бережку в мокрой рубахе и мысленно сбавил цену до двух. И то - за старания.

   За спиной послышалось какое-то невнятное мычание.

   - Уже поёшь, да? - усмехнулся он.

   Мычание превратилось в сдавленный стон.

   Сэл встревожено обернулся - лишь на миг - и вздрогнул, увидев горящие ядовитой зеленью глаза, оскаленные клыки и лицо, обезображенное трансформацией и болью.

   Несколько минут тишины. Звук, какой бывает, когда собака чешет лапой за ухом. А потом - негромкое, недовольное рычание.

   - Вель? - Буревестник взглянул через плечо.

   В двух шагах от него каталась по земле волчица, смешно перебирая в воздухе задними лапами. А передние она пыталась вдеть в лямки сумки. Одну уже всунула, а теперь, перевернувшись на спину, пыталась второй подцепить плетеный кожаный ремешок, но тот то и дело срывался.