Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

Взглянув в последний раз на раскинувшуюся передо мной Римскую Кампанью и на тусклое сияние купола собора Святого Петра вдалеке, я стал спускаться вниз.

Глава 11

Cur non?[26]

С каждым километром, отдалявшим меня от Рима, я все сильнее падал духом. Я ехал в сопровождении истерзанных остатков 14-й армии, которые подвергались непрерывным атакам бомбардировщиков. Игра, в которую я играл с 1927 года, подошла к концу, по крайней мере в тех вопросах, которые касались юмора, иронии и более глубоких понятий. Я, конечно, сделал все, что было в моих силах, чтобы вместе с Кессельрингом, Раном, Мёльхаузеном и Вайцзеккером спасти цель своей жизни и свои идеалы от разрушения, но достаточно ли было этого? И что теперь? Глядя на изможденные, покрытые потом лица людей, с которыми мы вместе пережидали бомбежку в придорожной канаве, я слушал их рассказы о последних боях ужасного сражения под Анцио и Неттуно и об их страстном желании – грустном и отчаянном желании – навсегда распрощаться с этой войной и вернуться домой. Если не для меня, то хотя бы для них каждый километр отступления означал приближение к своей цели. И вдруг во время этого мучительного пути я осознал, что мне необходимо сделать или, по крайней мере, попытаться сделать.

Хотя все, даже такой незаметный участник мировых событий, как я, давно уже поняли, что война вступила в свою заключительную стадию, я старался как можно дольше закрывать глаза на это блестящее умозаключение и как можно меньше думать о нем. Но теперь время самообмана прошло. Возвращаясь мыслями к аудиенции у папы 10 мая, я вспомнил мою встречу в курии с доктором Пфайфером, который убедил меня взять несколько рекомендательных писем к кардиналам Милана, Флоренции и Болоньи. Их украшали красивые старинные печати различных папских контор, но при прощании Пфайфер дал мне представление об их содержании:

– У вас есть определенная миссия, мой дорогой Доллман, и люди верят вам. Вы обладаете некоторым влиянием на маршала Кессельринга, и он тоже вам доверяет. Используйте эту возможность и сделайте все, что в ваших силах, чтобы смягчить ужасы гражданской войны в Италии, которая, без вашего ведома, уже идет на севере страны. И еще учтите, что для Германии война уже проиграна, поэтому вы должны сделать все для ее скорейшего завершения. Только воля Божья может положить этому конец.

Поскольку это было темой нашей последней беседы с доктором Пфайфером, то в четырех переданных мне письмах наверняка говорилось о том же. Ближайшее будущее покажет, как мне использовать эти письма и кто сумеет помочь мне в моем деле. Такие вот мысли теснились в моей голове во время безрадостного пути в Тоскану.

Мне снова, как и после 8 сентября 1943 года, когда Италия заключила перемирие с союзниками, удалось отбить все попытки моих доброжелателей и врагов отправить меня в обреченное убежище Муссолини на озере Гарда. Все, за что я боролся в своей жизни, – это личная свобода. Даже во время моей службы переводчиком при двух диктаторах и их приближенных я достигал этой цели с удивительным успехом. То, что Кессельринг взял меня под свое покровительство, стало еще одной вехой на этом пути, хотя мне до сих пор кажется удивительным, как фельдмаршал мог с такой симпатией и пониманием относиться к моему мнению.

Я прибыл во Флоренцию к вечеру. Фельдмаршал расположил свой штаб в Монсуммано, маленьком мирном курорте неподалеку от города. И снова мне повезло. В одном из больших отелей на берегу Арно меня ожидал бессменный министр внутренних дел в правительстве Муссолини Буффарини-Гвиди. Вечно юный душой Буффарини был выходцем из этой бывшей вотчины великих герцогов Тосканских, где его страсть к политическим маневрам и интригам, а также к изысканным блюдам и напиткам, несомненно, сделала бы его влиятельным вельможей при дворе Медичи. Мы долго сидели и беседовали, и его макиавеллиевский ум сразу же с энтузиазмом ухватился за мои рекомендательные письма. Он тут же набросал программу на будущее, в которой всем и каждому была назначена своя роль, кроме правительства Республики Сало, чьим министром внутренних дел он являлся. И хотя это мало соответствовало его совсем не героической внешности, он отважно настаивал на том, что Муссолини нельзя причинять никакого вреда, демонстрируя свою личную преданность дуче, которая не только делала ему честь в ту пору, но и сохранилась до трагического конца обоих этих господ. Однако в тот момент мы еще не думали о грядущих убийствах и безумствах толпы. Кессельринг по-прежнему командовал своими армиями, хотя и сильно нуждавшимися в отдыхе, а Бенито Муссолини все еще контролировал основные хозяйственные и промышленные провинции Италии – по крайней мере, в той степени, в какой немецкие союзники позволяли ему удерживать свою власть над ними.

Была уже глубокая ночь, и свет яркой тосканской луны позолотил ветви меланхолических кипарисов, когда Буффарини-Гвиди произнес слово «Швейцария» – как бы между прочим, вполне в духе Макиавелли. Цюрих и Берн, произнес он с улыбкой, обладают всем необходимым для будущего мира, включая нунциатуру и Главное бюро американской разведки в Европе. Затем он вздохнул, мечтательно уставясь на скользящую за ветвями кипарисов луну.

На следующее утро я отправился в Монсуммано, курорт, где лечили подагру и ревматизм, и предстал перед Кессельрингом. Он не стал обсуждать со мной военные вопросы, чего, впрочем, не делал никогда. Вместо этого он сосредоточился на проблемах, порожденных гражданской войной, бушующей в Северной Италии, на наших совместных проблемах, связанных с партизанской войной, а также на взаимоотношениях гражданского населения, армии и официальной правительственной власти в Сало. Он попросил обрисовать положение во Флоренции и, как всегда, предоставил мне полную свободу действий. Когда я уходил, он окликнул меня и предложил посетить генерального консула во Флоренции доктора Герхарда Вольфа и генерала, командующего войсками ПВО, Макса фон Поля, чья штаб-квартира находилась тоже около Флоренции.

Последнее предложение Кессельринга было излишним. Я много лет был знаком с Вольфом. Посещая собрания историков и историков искусства на его флорентийской вилле, я узнал, что он был почти так же страстно влюблен во Флоренцию, как и я в Рим. Не будучи в дружеских отношениях с Каплером и со службами безопасности, он был старым и закадычным другом Рудольфа Рана, чрезвычайного и полномочного посла Германии при режиме озера Гарда. Что касается генерала фон Поля, рыцаря Максимилиана-Йозефа Баварского, то своим знакомством с ним я обязан связям моей матери в Мюнхене. Я знал, что он обладал не только умом, но и мужеством – любой согласится, что это редкое сочетание. За недели, проведенные во Флоренции, я встретился с ними обоими и хотел бы вкратце рассказать об этом.