Последний солдат Третьего рейха - Ги Сайер

Русские тоже пострадали, и теперь зализывали раны, готовясь к новому наступлению, с тем чтобы смять остатки нашего фронта. Но пока ничто не предвещало опасности в этот пасмурный декабрьский денек.

Ленсен никак не мог понять, что со мной произошло. Его удивляло лишь то, что я вообще выстоял. Я объяснил ему, что сам ничего не понимаю, но его и не интересовало мое мнение. Он придумал собственную версию происшедшего. Теплая зимняя одежда исчезла. На мне осталась лишь шинель. Во время бегства я подобрал винтовку. Оказалось, что она русская. Для Ленсена все стало на свои места. Русские напали на позицию, где я находился, но просто не заметили меня или решили, что я помер. Началась рукопашная. Мне удалось выхватить у русского ружье и, отстреливаясь, пробиться к своим.

— Ты просто никак не можешь прийти в себя, — настаивал Ленсен. — Ну ничего, позже вспомнишь. Другого объяснения я не вижу.

Версия Ленсена, конечно, вполне меня устраивала. Сам я помню только вспышки и грохот, которые вконец оглушили и ослепили меня. Я перестал различать, где запад, где восток, где верх, где низ. Возможно, Ленсен пытался загладить свою вину за давешний вечер.

В сумерках, наступивших вскоре после полудня, германская армия оставила второй фронт на Днепре. Основные силы русской армии вели наступление против немецких и румынских войск, сосредоточенных южнее. Наши части получили возможность огойти с занятых позиций. Все, что нельзя было увезти с собой, пришлось бросить. Полки «Великой Германии», половина из которых шла пешком, выступили в путь. Мы молились об одном, чтобы небеса хоть ненадолго удержали смертоносный дождь, которым наверняка начнет поливать нас противник.

Глава 13

Отступление

Наши мольбы были услышаны. Километров пятьдесят мы прошли без происшествий. Нас неприятно удивило то, что мы так и не нашли резервных позиций. Попадались лишь разведывательные посты. Русские могли продолжать наступление, не сделав ни единого выстрела. Мы говорили разведчикам, чтобы они уходили с нами. Те пытались спорить, поскольку боев пока не было.

На второй день третьего отступления наиболее подвижная часть батальона остановилась. Она должна была служить прикрытием на пути остальных частей на запад. Две тысячи солдат — а среди них и я — остановились у деревни, не отмеченной на штабных картах. К нашему прибытию жители ушли в глубь лесов. В нашем распоряжении были бронетранспортеры и четыре небольших танка. В Польше они сослужили добрую службу, но по сравнению с «Т-34» казались игрушкой. Их огневая мощь была представлена двуствольным пулеметом и гранатометом. Танки мы использовали вместо тягачей: тащили на них двенадцать салазок с оружием и провиантом. Противотанковые пулеметы были установлены на полугусеничных машинах; они же помогали нам вытаскивать грузовики из сугробов. В спицы огромных мотоциклов «цундапп» попадал снег, и они не могли продолжать движение. Завершали нашу колонну три противотанковых орудия. С таким оружием мы могли отбиваться от партизан. А пулемет, зенитки и гранаты нужно было использовать, чтобы хотя бы на сутки задержать русские дивизии, в составе которых было несколько бронетанковых подразделений. Если бы мы и выиграли бой, все равно пришлось бы отступать дальше.

Протяженность фронта в нашем секторе составляла не более ста километров. И по всему его периметру были расставлены полки вроде нашего. А основные силы армии форсированным маршем отступали на запад.

Русские, совершившие прорыв южнее, пренебрегли нашим сектором. Не было смысла терять солдат, преследуя врага, который все равно отступает. Русская армия предоставила нас партизанам. Их численность постоянно увеличивалась. Было трудно себе представить, откуда их столько в стране, вроде бы находившейся под нашим контролем.

По приказу Сталина партизаны, неожиданно нападая на нас, затрудняли отступление. Они использовали снаряды замедленного действия, минировали трупы наших солдат, нападали на поезда с провиантом, оказавшиеся в изоляции отряды и на сборные пункты, безжалостно обращались с пленными. Но сражений с боеспособными частями они избегали. Партизаны вполне заслужили данного им немцами названия — террористы. Своими действиями они достигли того, что было не под силу регулярной армии.

Вермахт постепенно склонялся перед мощью превосходившего его во много раз врага. Партизанское сопротивление ухудшило ситуацию на фронте, а тыл больше не отвечал на наши призывы. Украина относилась к нам сочувственно, но и здесь стали действовать партизанские отряды, сформированные по приказу Москвы. Перед населением Украины встал выбор: кого поддержать? Партизаны расправлялись с молодыми украинцами, которые еще недавно с пониманием относились к нам, или записывали их в свои отряды. Невидимая война без снисхождения и жалости брала верх.

У диверсионных войн нет лица. Как и во время революций, появляются невинные жертвы, заложники и совершаются непродуманные действия. Люди начинают убивать в отместку за то, что произошло или могло произойти. Это лишь подливало масла в огромный костер. Во имя марксистской свободы украинцам пришлось изменить отношение к нам. Они превратились в злейших врагов Германии. Война приняла тотальный характер, в ней стали применять метод «выжженной земли». Мы уже не щадили города и села: ведь сами превратились в преследуемых. А нас-то и подавно никто не жалел.

Именно на вершине этой и без того невыносимой войны наш полк нес свою страшную службу.

Над сугробами повисла тишина. Лишь изредка ее нарушал вой таежного волка. Десять человек постоянно несли караул: они всматривались в даль из избы, меньше всего напоминавшей укрепленную крепость, или с башен танков, покрытых снегом и льдом. Иногда они отваживались выйти на разведку в лес, хотя боялись заходить далеко.

Партизаны уничтожали печи в избах. Они думали, что так мы умрем от холода. У некоторых изб не было и крыши: она либо сгорела, либо ее сняли. Возможно, партизанам просто не хватило времени полностью уничтожать деревни до нашего появления. Но изб все равно оставалось слишком мало для нас. Приходилось бродить в поисках крыши над головой. Мы жгли все, что попадало под руку, но возникала опасность, что загорится сама изба. Больше никто не хотел тратить силы на то, чтобы собирать в лесах хворост. Солдаты, проклиная дым, который мог выходить лишь через распахнутые двери, собирались в кучку и пытались спать стоя, хотя их сотрясал кашель.

Но так было лишь в тех избах, в которых оставалась крыша. Там, где ее не было, проблем с дымом не возникало, но согреться в них было совершенно невозможно. Тем, кто был поближе к очагу, грозило сгореть заживо, и им приходилось отодвигаться, а другие, сидевшие всего в пяти метрах, ощущали лишь теплый воздух. Температура не поднималась выше минус двадцати.