Отец Иакинф - В. Н. Кривцов

Государь сидел за столом, не поднимая головы, и продолжал чертить на бумаге крестики. Князь понимал, что государь хочет от него не истины и не справедливости, а покоя, и все же, ободренный его молчанием, продолжал:

— Граф Нессельрод пишет далее, что его редкостное знание китайского языка и глубокая осведомленность в обстоятельствах этой страны и сопредельных государств и областей азиатских значительно способствовали бы нашим усилиям в установлении прочных связей с восточным соседом нашим.

— Нет, князь, не следует нам с тобой мешаться в определение Синода. Им там виднее. Ты говоришь, Нессельрод ходатайствует? Но и в гражданской службе не должно терпеть людей порочных, а он же лицо духовное, архимандрит! И опять же: менять решение Синода. Они и так на тебя жалуются. Говорят, слишком уж большую власть забрал ты в духовном ведомстве. Православным "папой" тебя нарекли.

Александр поднялся с кресел, горбясь, прошел по ковру — от окна до дверей и обратно, взглянул на князя кроткими голубыми глазами.

— Да и нам с тобой, князь, пора в отставку. Сколько лет ты на государственной службе состоишь? И я вот двадцать третий год царствую. После двадцати лет у меня офицеры и чиновники уходят в отставку с мундиром и пенсией. А мне и ни мундира, ни пенсии не надобно. С радостью снял бы этот мундир, облачился в хитон страннический, взял в руки посох и обошел бы всю Россию, все ее тихие обители посетил. Стал бы свои грехи тяжкие замаливать.

Эти мысли князю не раз доводилось выслушивать от императора последние годы. Все больше склонялся он к сумрачному расположению духа. Может быть, то были угрызения совести?

— Вот только — кому престол передать? Константин принять трон решительно не хочет. — Государь нагнулся, выдвинул ящик стола, достал шкатулку, извлек из нее конверт с вензелем Константина. — Еще несколько месяцев тому назад я получил от Константина письмо. Вот прочти. И Александр протянул князю письмо. — Вот отсюда.

"Ваше императорское величество, — читал Голицын, — не чувствуя в себе ни тех дарований, ни тех сил, ни того духа, чтоб быть, когда бы то ни было, возведену на то достоинство, к которому по рождению моему могу иметь право, осмеливаюсь просить вашего императорского величества передать сие право тому, кому оно принадлежит после меня, и тем самым утвердить навсегда непоколебимое положение нашего государства". Прочитав письмо, князь молча вернул его государю.

— Значит, Николай? — сказал Александр задумчиво, кладя письмо перед собой на стол. — Он образцовый бригадный командир и превосходный генерал-инспектор по инженерной части. Еще мальчиком, помню, он делал ружейные приемы лучше самого исправного ефрейтора. Но какой же из него царь? Да я за все время и книги у него в руках не видывал, разве что наставление по инженерному делу. Вот и приходится всё откладывать давнее свое намерение. Но поверь, князь… — и государь перешел на французский:- Mais je n'aurais pas êtê fâchê, au fond, de me dêbarrasser de ce fardeau de la couronne qui me pèse terriblement {Но в глубине души я был бы рад сбросить с себя бремя короны, которое страшно меня тяготит (франц.).}.

Государь умолк. Князь не решался прервать наступившее молчание.

— Да, князь, я слышал, здесь, в столице, находится твой любимец архиепископ Филарет. Ты не нахвалишься его дарованиям. Я привык тебе верить. Вот и передай ему это письмо цесаревича. — Александр вложил письмо в конверт и протянул его князю. — Повели ему написать до возвращения в Москву проект манифеста о назначении наследником престола великого князя Николая Павловича. Пока, кроме тебя, князь, и Филарета, никто не должен об этом знать.

Государь поднялся, подошел к окну, смотрел, как под окнами медленно проплывала легкая яхта.

Князь решил, что за важными государственными заботами государь совсем забыл про бедного Иакинфа. Но нет, государь сам вспомнил о нем. Он вернулся к столу, постучал по столешнице заботливо отполированными ногтями и спросил:

— Ты говоришь, князь, решено отправить его в Соловецкий монастырь? Почему в Соловецкий? А если переменить на Валаамский? Я там в позапрошлом году побывал. Прекрасная, тихая обитель. Какие живописные острова! А каковы там восходы и закаты, ты бы видел! И игумен там — мудрый такой старец, запамятовал, как его величают. Иннокентий, кажется. Да, да. Пусть переменят на Валаамский. А Нессельроду отпиши, что государь не признал справедливым оказать снисхождение к трудам отца Иакинфа в ослабление законов.

И, довольный, что решение наконец принято, государь пригласил князя отужинать вместе с ним.

II

Но ничего этого отец Иакинф не знал. Ни об определении Синода, ни о заступничестве Тимковских и ходатайстве Нессельроде, ни о решении царя.

На послезавтра была назначена первая встреча в редакции журнала "Сын отечества". Собственно, Бестужев намеревался устроить эту встречу раньше, но Греч куда-то уезжал из столицы. Иакинф приготовил для журнала четыре статьи и теперь был занят перебеливанием пятой. Еще хотя бы два-три года такой работы, как эти последние месяцы! Чтоб никому не было до него дела, никто не задавал бы нелепых вопросов. Не принуждал ходить к заутрени и повечерию.

И вдруг ни свет ни заря явился консисторский служка с предписанием сразу же после ранней обедни прибыть в консисторию.

К известию этому отец Иакинф отнесся спокойно. Наверно, пришло время собираться в Сергиеву пустынь. Иакинф принялся за разборку и укладку книг. Отбирал то, что ему понадобится для работы в течение года, который придется провести в ссылке. Все прочее оставит на хранении тут, в Петербурге. Лучше всего, пожалуй, у бывшего своего студента Сипакова. Человек тот порядочный и хотя не ахти какой знаток китайского языка, больше в маньчжурском смыслит, но все же сумеет отыскать нужную книжку, ежели, паче чаяния, она вдруг понадобится и он отпишет о том из своего далека. А пока возьмет с собой только самое необходимое.

Ну что ж, прощай, лавра! Не очень-то приветливо она встретила его. И все-таки, оглядываясь на полтора года, проведенные здесь, Иакинф подумал, что время это было не такое уж худое. В сущности, ему нужно совсем немного, чтобы почувствовать себя счастливым: крышу над головой, место, где можно расставить книги, и покой — когда никуда не надобно спешить и тебя не тревожат по пустякам. Главный же источник счастья он всегда носил в себе, в своем сердце. Источник этот был неиссякаем. Отец Иакинф умел наслаждаться малым, независимо от событий и обстоятельств. Этих событий могло и не быть вовсе. И тем не менее каждый день приносил ему что-то новое — то удачную мысль, то какое-нибудь открытие, хоть и мельчайшее, в неисследованных дебрях азиатской истории, и он с радостью примечал: вот это пригодится! Вот это совершенно ново и будет полезно для человечества! Просыпаясь поутру, он знал, чем будет заниматься сегодня, над чем размышлять, и только ввечеру вздыхал, что день оказался слишком короток для того, что он на него наметил. Порой он напоминал себе дикаря, радующегося при виде какой-нибудь безделицы, дотоле невиданной. Так вот и его радовал любой, самый незначительный факт, способный пролить свет на историю древних народов, которая его увлекала.