Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное - Андрей Николаевич Савельев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доклад о проекте Конституции на Съезде было поручено сделать Стеклову-Нахамкису (76). Фактически проект не обсуждался. После подавления мятежа левых эсеров Съезд притих и никаких инициатив не проявлял – никто не выступал в прениях, никто не вносил поправок. По сути дела, Съезд не получил никакой информации даже о концепции Конституции, которая была для делегатов с мест совершенно незнакома и не могла быть ими понята – как сложный документ государственного права. В сложившихся условиях (подавление левоэсеровского мятежа) текст Конституции делегаты прочесть не могли. Более того, три добавления в текст были сделаны устно с трибуны при представлении проекта.
Представленный на Съезде проект не мог служить учредительным документом для государства, потому что Нахамкис прямо объявил, что это документ переходного периода, который определяется «борьбой с буржуазией и её агентами». Докладчик несколько раз подчеркнул: «проект, который вам предлагается, является проектом только для переходного момента. Он не представляет чего-либо постоянного, навсегда зафиксированного». Более того, не Съезд, а ВЦИК получал право внесения изменений в Конституцию – вплоть до переписывания её целиком. Таким образом, данный документ, подготовленный узкой группой лиц и нигде не обсуждавшийся, мог быть в любое время изменен также узкой группой лиц, имевшей узкопартийные, а не общегосударственные цели.
Конституция была предложена Съезду только для принятия за основу, а ВЦИК должен был её отредактировать и выпустить в окончательном варианте. Что означает: даже имитация воли активного «левого» меньшинства, существующего в народе, не предполагалась. Всё решали при закрытых дверях, объявляя не утвержденный представительным форумом документ в качестве учредительного.
Переходным моментом также объясняется наличие в Конституции положения о диктатуре пролетариата. Откуда следует, что государственность, объявляемая на территории прежде существовавшего государства и претендующая на верность всех проживающих здесь лиц и право владеть всеми богатствами прежнего государства, является несостоятельной, фиктивной, самозваной, нелегитимной. Диктатура не может учреждать государство, поскольку диктаторские полномочия, кому бы они ни принадлежали, в таком случае не имеют источника власти. Если бы государства на охваченных диктатурой территориях ранее не было, то учредительные функции диктатура может сформировать, чтобы в дальнейшем провозгласить легитимное правление – его принципы и законы. Большевистская диктатура (в реальности – не пролетариата, а партии) утверждала свои принципы и законы без всякого источника власти – на территории, где законная власть и право уже существовали сотни лет. Взамен того и другого, как провозгласил Нахамкис, следовало организовать «мощный аппарат» – аппарат насилия. Такой аппарат не предполагает разделения законодательной, исполнительной и судебной власти, объединяя их во всех своих институтах и называя это «демократическим централизмом». Такое положение создает нереформируемую систему, огражденную не только от изменений, но даже от мнений по поводу её возможной трансформации.
В Конституцию была в качестве первой главы включена Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа, принятая ещё на III Съезде вне всякой легитимности. Теперь предполагалось при более широком представительстве утвердить национализацию земли и банков, установить рабочий контроль за производством и аннулировать царские займы и финансовые обязательства Временного правительства. Сюда же вошло положение о стремлении к миру без аннексий и контрибуций. Курьезным в этой части конституционного проекта выглядело присутствие положения об эксплуатируемом народе, который, как показала практика, так и остался под пятой эксплуататоров, которые лишь сменили социальный статус на партийный.
Нахамкис в своей речи ясно проговорил скрытый антигосударственный характер идеологии, заложенной в неоглашаемую публично цель захватившего власть большевизма: «Когда этот социалистический строй окончательно упрочится, когда коллективный труд свободного объединенного человечества создаст колоссальные производительные силы, тогда возможно будет установить и полный коммунизм и осуществить целиком тот принцип, к которому всегда тяготели симпатии угнетенных: “От каждого по способностям и каждому по потребностям”. Тогда возможно будет осуществить и политическую сторону нашего коммунистического идеала – устранить из общественной жизни всякий элемент властвования, принуждения и угнетения, т.-е. государствования». Вполне откровенно в этих словах народам России обещается не только обязательное для любого государства властвование и принуждение, но и угнетение.
В представлении смысла первой главы Конституции Нахамкис не постеснялся назвать её отчасти устарелым документом, но всё же сохранившим в главном своё значение. Таким образом, первая глава вообще не предусматривалась для реализации, оставшись, скорее, преамбулой, чем источником права.
Структура власти сложилась так, как она была затеяна инициаторами создания всероссийской структуры Советов изначально: постоянным органом народного представительства был ВЦИК, который должен был собирать Съезд не реже двух раз в год. Делегаты на Съезд попадали не прямым голосованием, а делегированием от губернских съездов, которые состояли из делегатов уездных съездов, а те в свою очередь – волостных. Разумеется, эта схема была принята как средство отсева неугодных. Кроме того, ни о какой всенародности речи не было. Советы оставались произвольно созданными органами, самозвано сформированными без всяких выборов. Число делегатов на каждом этапе соотносилось с численностью населения данной территории, но не опиралось на голоса этого населения. Местного представительства даже у Советов не было никакого: формировались только крошечные по численности исполкомы волостей, уездов и губерний. Даже в зародыше на этих уровнях никакой народной власти не предусматривалось. Никаких «избирателей» Советов не предусматривалось, хотя слово такое употреблялось в отношении жителей городов. Советы могли обходиться без граждан, хотя формально могли проводить какие-либо собрания при изменении состава местных Советов (городских и сельских).
Территориальное устройство РСФСР – федерация не потому, что для этого имелись какие-то предпосылки. Федерализм стал неотъемлемой частью большевистской диктатуры, поскольку идея мировой революции предполагала, с одной стороны, расчленение государств под предлогом «самоопределения», а с другой – присоединение, федерирование с теми территориями, которые будут так же рушить свою государственность и присоединяться к большевистскому проекту. Нахамкис сказал об этом без обиняков: весь расчет большевистской политики в создании европейской, а потом и мировой советской федерации. Таким образом, большевистский федерализм был не средством воссоединения некогда единого государства с сохранением политической субъектности федерированных территорий, а способом расчленения унитарного государства с целью демонстрации принципа
