Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959 - Григорий Порфирьевич Чеботарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последнее письмо генерала Краснова датировано 19 июля 1941 г. Как и все его письма того времени, оно прошло через немецкую цензуру и несет на конверте пометки цензора; в нем нет прямых упоминаний о нападении нацистов на Советский Союз месяцем раньше, но содержится следующий фрагмент: «…главное, что нам труднее всего сносить, это наше почти полное одиночество. За исключением Медемов, здесь нет никого, кто был бы нам близок… мы вспоминаем все то доброе и сердечное, что мы видели от ваших отца и матери в Царском, когда вы были юношей, в Павловске, когда вы были совсем маленьким, и, наконец, в Петербурге и на Дону, когда вы так мужественно помогли спасти Лидию Федоровну. Это вещи, которые невозможно забыть… Нас очень ободрило известие о том, что вы планируете прочно осесть в вашем городке, который дал вам то, что отняла родная страна, и как хотелось бы нам увидеть наконец фотографию вашего дома, когда его постройка будет окончена…»
Дальше генерал Краснов пишет:
«…эти тревожные и напряженные дни, когда решается судьба нашей родины, а с ней и наша собственная судьба.
Мы провели восемь недель в Наугейме. Лечение значительно укрепило нас обоих, но по возвращении я оказался втянут в такую важную и напряженную работу, что слабое здоровье старика может и не выдержать…»
Нигде в этих письмах нет и следа антирусского сепаратизма, который ему теперь приписывают. Напротив, он то и дело связывает слова «русский» и «казак».
Мне рассказывали, что однажды, на более поздней стадии Второй мировой войны, генерал Краснов произносил речь перед казаками, которые вступили в нацистскую армию. В речи он начал превозносить древние казацкие вольности. Кто-то прервал его, выкрикнув вопрос: «А как же Россия?» Краснов будто бы ответил: «А где теперь Россия? Покажите мне ее, и я отвечу!» Если знать генерала Краснова так, как я его знаю, то в этих словах нет ни малейших указаний на то, что его отношение к казачьему сепаратизму изменилось. Скорее они указывают на его оппортунизм, примеры которого я уже приводил раньше.
Конечно же ему не могла нравиться политика Гитлера по отношению к России, которая шла совершенно вразрез всем тем надеждам, что он высказывал мне в Сантени в 1936 г. Но он уже соединил свою судьбу с нацистской Германией, и теперь у него не было выбора; он вынужден был делать хорошую мину при плохой игре. Его истинные чувства, однако, характеризует тот факт, что за все время нацистской оккупации он ни разу не побывал на Дону. Он присоединился к казачьим частям на фронте только тогда, когда окончательное поражение Гитлера было уже не за горами и казаки, воевавшие в Югославии, соединились на юге Австрии с другими казачьими частями и эмигрантскими группами.
Я видел его фотографию, сделанную в это время, но не стал даже пытаться добыть ее для публикации в этой книге, так как на ней – всего лишь печальная тень замечательного человека, которого я когда-то знал. Справа на фотографии донской казак отдает шашкой честь, в центре Краснов натянул поводья лошади, но трость, висящая на его руке вместо нагайки, ясно показывает, что вся эта сцена поставлена специально для съемки. Измотанное постаревшее лицо Краснова и, прежде всего, полный отчаяния взгляд ничем не напоминают человека, которым он был в лучшие дни.
Британские войска окружили лагерь казаков и потребовали сложить оружие, что и было сделано. Офицеры, включая и генерала Краснова, были приглашены на, как им сказали, совещание с представителями британского штаба. Вместо этого британские автомобили отвезли их прямо на позиции советской армии и передали красным.
Оставшиеся без командиров и без оружия сержанты и рядовые, а с ними и множество гражданских беженцев с семьями опустились на колени вокруг православного священника, и тот начал служить обедню. Закончить службу, однако, не удалось, подошли британские войска при поддержке танков. Это событие, имевшее место 1 июня 1945 г. возле Линца, изображено на известной картине Королькова. Годовщину трагедии у Линца отмечают каждый год эмигранты – русские и казаки – по всему миру. Многие казаки и казачки под Линцем покончили с собой и убили своих детей; кое-кому удалось убежать и скрыться в окрестных лесах, но большинство загнали в грузовики и в соответствии с ялтинскими договоренностями передали советским войскам.
Детали линцской трагедии подробно изложены в многочисленных русскоязычных книгах и статьях. Мне известен только один английский перевод – это книга Н.Н. Краснова-младшего, внучатого племянника генерала Петра Краснова; он сопровождал дядю из Линца в Москву и оставался с ним там до суда и казни. Генерал Краснов был приговорен к смерти за оказание помощи вражеской армии.
Госпожа Краснова умерла около года спустя в доме престарелых в Баварии; ей до самого конца ничего не говорили о судьбе мужа.
Одновременно с генералом Красновым было казнено через повешение еще несколько высших офицеров-казаков и немецкий генерал Гельмут фон Панвитц, который командовал казачьим корпусом гитлеровской армии. К чести фон Панвитца следует заметить, что он добровольно остался со своими людьми до самого конца, хотя мог избежать выдачи.
Молодых казаков приговорили к различным срокам тяжелых работ; после окончания сроков тем из них, кто был гражданином других государств, разрешили покинуть Советский Союз. (Следует отметить, что сделано это было уже после смерти Сталина.) Молодой Краснов был гражданином Югославии и в конце 1950-х гг., отсидев десять лет в сибирском лагере, вышел на свободу и перебрался в Аргентину.
Для меня самым интересным в его книге стало то, что дядя сказал ему, когда они виделись в последний раз и он помогал старику намыливаться в душе московской тюрьмы. В частности, там был следующий совет: «…Что бы ни случилось, не смей ненавидеть Россию. Не Россию и не русский народ следует винить за это всеобщее страдание… Россия была и будет… возрождение России будет постепенным. Оно не произойдет так сразу. Такая громадина не может в один миг вновь обрести здоровье. Жаль, что я не доживу
