Победитель. Лунная трилогия - Ежи Жулавский

Сегодня проходили уже последние занятия перед выступлением, и Марек, сидя на ступенях храма, с удовольствием смотрел на поразительное мастерство воинов, которые стреляли в двигающиеся мишени из глины, почти никогда не промахиваясь, когда перед ним неожиданно появился Ерет.

— Все готово, Победитель, — сказал он, — и если ты доволен, мы можем отправиться сегодня, как только лед покроет море…

— Да! — ответил Марек, невольно перенимая ту лаконичную манеру разговора, какой пользовался Ерет при их беседах.

Вождь лунной молодежи молча повернулся в сторону морского побережья, где приготовленные парусные сани ждали образования ночного льда, но сделав несколько шагов, неожиданно остановился…

— Ерет?..

— Мне показалось, господин, что ты меня позвал.

— Нет. Я не звал тебя…

Ерет повернулся, чтобы уйти, но теперь Марек действительно окликнул его.

— Ерет, подойди, я хотел бы с тобой поговорить…

Он встал и пошел навстречу юноше, который послушно остановился, ожидая приказа или вопроса. Но Победитель не приказывал и не спрашивал, только, подойдя к нему и присев на камень, как обычно делал, разговаривая с лунными жителями, которые были значительно ниже ростом, взял его за руку и долго смотрел ему в глаза ясным, но грустным взглядом. Юноша спокойно выдержал этот взгляд не опуская глаз, только брови у него сдвинулись и глубокая борозда пролегла между ними…

— Ерет, — начал Марек через минуту, — с той минуты, когда я оказался здесь, между вами, я встретил только троих людей, которых хотел бы иметь своими друзьями… Один из них, старик Малахуда, исчез в ту же минуту, когда я узнал его, а второй — ты…

Он оборвал фразу и как будто чего-то ждал…

Ерет быстро поднял глаза, едва заметно пошевелил губами, и хотя не произнес ни слова, Марек почувствовал и понял это движение губ, которое говорило ему:

«У тебя осталась Ихезаль, господин…»

— Именно об Ихезаль я хотел поговорить, — сказал он, как будто отвечая на не произнесенную вслух фразу.

Молодой воин невольно вздрогнул.

— Нет причины, господин, говорить о том, что находится в полном порядке.

— Разве это так?

— Так, Победитель. Ихезаль служит тебе, как тебе служу я и как все на Луне должны служить тебе…

— Однако ты затаил на меня обиду по этой причине. Тебе кажется, что я отнял ее у тебя.

— Чего ты хочешь от меня, господин?

Этот вопрос прозвучал так просто и неожиданно, что Марек не нашел на него ответа. Действительно: чего он требовал, чего хотел от этого юноши, у которого, хотя и невольно, отнял любимую? Он почувствовал, что выглядит смешно, пытаясь завязать дружеские отношения с человеком, которому нанес вред, и злость охватила его при мысли, что это унижает его в глазах Ерета. Он нахмурился и хотел уже отдать какой-нибудь приказ, короткий и неотложный, который бы сразу пресек это фальшивое положение, все расставив на свои места, когда Ерет вдруг сказал странно изменившимся голосом, какого он, Победитель, давно от него не слышал:

— А обида?.. У меня могла бы быть обида, но только на судьбу и на порядок вещей, при котором нельзя служить двум господам.

Он замолчал и только через минуту добавил:

— Если бы ты, господин, был, как я, человеком…

— А кто же я? — спросил Марек, видя, что Ерет не заканчивает фразу.

Юноша поднял на него светлые и спокойные глаза.

— Ты Бог, Победитель.

И прежде чем Марек сумел ответить, тот был уже далеко.

Марек встал и ленивым шагом направился к саду, спускающемуся позади храма к морскому берегу. Здесь, укрытый от врожденной ненависти лунных жителей, жил морец Нузар с того дня, когда предложил Победителю свою помощь. Сад, правда охранялся; но стража, поставленная у ворот, скорее имела задание не допускать внутрь фанатичных противников морца, нежели охранять его, имеющего полную свободу передвижений. В сущности, морец мог сбежать каждую минуту и, преодолев морское побережье, которое к северу отсюда было обрывистым и скалистым, затеряться в густых лесах у подножия Отамора, где никто не смог бы его отыскать. Однако он даже не делал попытки скрыться. Он был свидетелем разгрома шернов и мучений всевластного когда-то Авия, видел в руках Победителя страшное оружие, а кинувшись на него, имел возможность убедиться в силе его рук. Поэтому в темном сознании морца, занятом картинами битвы и смерти, произошла разительная перемена. Победитель предстал перед ним как существо наисильнейшее и поэтому больше всех достойное любви и поклонения на Луне. Если бы морец хотя бы на минуту мог поверить, что новый властелин может умереть или быть побежденным, он, несомненно, снова кинулся бы на него с ножом — только для того, чтобы в минуту смерти похвалиться перед самим собой, что он, морец Нузар, уничтожил сильного противника, какой только мог существовать.

Поэтому он с удовольствием думал о том, что служит бессмертному и самому сильному господину и заранее радовался в душе окончательному разгрому, который, он не сомневался в этом, будет страшен, пряча в глубине своего дикого сердца сладостную надежду, что после уничтожения крылатых первых жителей Луны, дойдет очередь и до людей… Он не смел строить никаких планов — это было делом господина — но был уверен, что это будет какая-то кровавая охота, где он, как верный пес, у ног Победителя будет преследовать всякое живое существо, чтобы оно погибло от руки хозяина.

Когда он так думал, неукротимая, рабская любовь поднималась в его сердце к новому хозяину, и он дрожал от нетерпения в ожидании, когда крылатые сани отправятся на юг… Огнестрельного оружия ему в руки не дали — но он и сам не хотел бы его иметь, зато выпросил себе тугой лук и сам приладил к нему тетиву и приготовил стрелы, чтобы поражать шернов рядом с Победителем.

И теперь, когда в сад зашел Победитель и сообщил ему, что под вечер они отправятся в поход, он затрясся от радости, начал выть и скакать, похожий скорее на гончую перед охотой, нежели на человеческое существо.

Марек приказал ему успокоиться.

— Слушай, — сказал он, — я позволил тебе служить проводником, хотя мог бы уйти без тебя, но если ты изменишь мне, я велю содрать с тебя шкуру!

Нузар просто не понимал, что это значит: изменить. Переход на сторону врага в случае поражения он считал вещью совершенно естественной, от которой могла удержать только ненависть, уход же от победителей был для него чем-то непонятным. Он с тупым удивлением смотрел на Марека, пытаясь понять таинственное значение его слов и слышащейся в них угрозы, потом губы его искривились в улыбке на лице обезображенном пятном.