Жемчуг проклятых - Маргарет Брентон

Ронан поднял голову.

— Откуда вы все это знаете? — всхлипнул он.

— А ты не догадываешься?

— Вы тоже полукровка. Фейри была ваша мать?

— Нет, мой отец. Он позвал ее к себе, и она ушла с ним, потому что любила его больше всех земных богатств.

— Наверное, он тоже ее любил. Хотел бы я иметь такого отца.

Его зрачки растеклись, заливая глаза чернотой, и он бросился вон из кабинета, как злой, усталый, напуганный зверь, чья клетка только что распахнулась. Лестница заскрипела от его бешеного топота.

— Ронан, подожди меня! — крикнула Агнесс, бросаясь вслед за ним, но ее запястье словно холодные тиски сдавили.

Агнесс безнадежно оглянулась на дядю — и ужаснулась его взгляду. Снова в глазах преподобного Линдена кружилась вьюга, а лицо его сияло хрустальной, нечеловеческой красотой, а острые линии казались высеченными из льда.

— Ответь мне только на один вопрос. Если бы он был обычным человеком и ему была бы уготована обычная жизнь, если бы в нем не было ни крупицы волшебства, ты все равно полюбила бы его?

— Будь он обычным человеком, я полюбила бы его еще сильнее. Его дорога страшит меня. Я не знаю, что там в конце.

— Там нет ничего. Морские фейри обращаются в пену, и ее разносят по морю ветра.

— Ни греха, ни спасения, — вспомнила Агнесс.

— Да. И ты все равно уходишь?

— Все равно.

Холодная рука разжалась и упала.

Лицо Джеймса Линдена сделалось обычным, разве что очень бледным.

И глаза… В глазах не было снежной бури. Только усталость и боль.

Почему ему больно? Если бы Агнесс могла задержаться хоть на миг и подумать, спросить, если бы она могла, но ей надо было бежать, ей надо было спешить вслед за Ронаном, идти за ним туда, куда он захочет пойти. Все ее мысли были о Ронане, и она только вздрогнула, когда услышала безжизненный голос дяди:

— Тогда уходи. Я отрекаюсь от тебя, Агнесс Тревельян, я никогда не приму тебя обратно. Даже если Третья Дорога отвергнет тебя и ты останешься без крова и без друзей, назад можешь не возвращаться. Я, знаешь ли, слишком горд, чтобы предлагать что-либо дважды.

Что она могла сказать ему? «Простите, мне очень жаль, я не хотела разочаровывать вас?» Да и нужно ли что-то теперь говорить?

Все кончено.

У нее одна дорога — к Ронану.

Третья дорога.

Агнесс шагнула за дверь…

Глава Тринадцатая

Ронан буквально вылетел из кабинета пастора. В нем бушевали чувства, которые и прежде ему случалось ощущать, но редко когда — с такой силой, и уж точно — не все вместе… Недоумение и отчаяние. Обида. Ярость. Злость. Хотелось вцепиться в кого-то своими жуткими кривыми ногтями-когтями, рвать на части чужую плоть, хотелось кусать, попробовать на вкус кровь, горячую кровь, человеческую кровь, хотелось кричать, бежать, плыть…

Плыть! Ему хотелось плыть!

Он метался по дому в поисках выхода, выхода, выхода, но не находил…

Откуда-то издалека доносился голос Агнесс, но сейчас ее зов не достигал его сердца: он слышал иной зов, более сильный, более желанный. Зов далеких родичей, зов моря, зов Третьей Дороги. Он и раньше слышал, но не понимал. Теперь — понял. И бежал, бежал навстречу…

Он был в состоянии пробить стену, лишь бы вырваться из человеческого жилья, но к счастью для себя — влетел в какую-то комнату, в которой было окно. Из окна он выпрыгнул с легкостью, которой прежде за собой не знал. И побежал. Побежал в лес. К пещере, служившей им с матерью приютом. К реке, служившей источником воды и еды. Туда, где он сильнее всего слышал зов Третьей Дороги.

В пещере он долго рыдал, рухнув на лежанку, еще хранившую запах Мэри. Потом вышел, пошатываясь, упал на колени на тропинке, поднял залитое слезами лицо к переплетению ветвей над головой, и взмолился без слов Третьей Дороге. Взмолился об истинном пути. Для людей он навсегда останется чужим. Так пусть его примут свои. И пусть они отведут его к матери. Он будет сражаться за нее, как зверь. Он не хочет человеческого в себе. Он отвергает человеческое. Он — роан. Нет, он — селки! И сегодня он попробует человеческой крови.

…Шепот. Ронан услышал шепот. Шепот сотен, тысяч голосов. Они говорили на каком-то языке, которого он не понимал, но они говорили — это был не просто шелест листьев!

Слезы застилали ему глаза, и солнце дробилось в слезах, и солнечные блики плавали в воздухе перед ним… Нет, не солнечные блики. Сияющие шары, а внутри каждого — фигурка, крохотная, как ноготь на мизинце Агнесс.

Из кустов вспорхнули бабочки… Только это были не бабочки. Это были человечки с крыльями бабочек. Точно как феи с картинок в детских книжках, но на них не было ярких одежд: они были нагие. Они порхали вокруг него, разглядывая с любопытством, и пересмеивались писклявыми голосами. Ронан протянул к ним руку — с рубцами между пальцами, с желтыми толстыми когтями, не похожими на человеческие ногти. Люди-бабочки разлетелись — и только одна, маленькая, с крылышками голубянки, чуть помедлив, опустилась ему на ладонь. Он ощутил ее почти невесомое, но все же вполне реальное прикосновение, когда она села и принялась поглаживать самый грубый из шрамов — между средним и безымянным пальцем. Ронан громко вдохнул — и существо с голубыми крылышками испуганно вспорхнуло с его ладони.

Он поднялся с колен. Осмотрелся по сторонам. Медленно пошел по тропинке. С краю, в зарослях, метались грибы с красными шляпками… Нет, не грибы. Какие-то существа в красных шапочках, похожих на шляпки грибов. И в зеленых курточках. Они суетливо заносили что-то в дупло у корней старого дуба. Гномы? Лесные гномы? Ронан застыл с открытым ртом…

Сверху раздался смех. Он вскинул голову — на ветке сидел мальчишка росточком с его, Ронана, предплечье, закутанный в какое-то рванье, нет — в старые пожухшие листья. У мальчишки были острые уши и насмешливое злое лицо, но Ронан отчетливо понял: ему зла это существо не хочет, кем бы оно ни было. Рассмеявшись еще раз, остроухий мальчишка понесся куда-то, перепрыгивая с одной тонкой ветки на другую.

Проводив его взглядом, Ронан увидел другого древесного обитателя: высоко на дереве из круглого дупла выглядывала женщина с длинными волосами цвета беличьего меха. Она озабоченно смотрела вниз, на двух бельчат, которые карабкались к ней по коре. И стоило им добраться до дупла, как они превратились в двух малышей, таких же рыженьких, как мать, в объятия которой они радостно нырнули…

А за несколькими рядами деревьев кто-то огромный, темный, покрытый травой и мхом, ворочался и вздыхал, и смотрел на Ронана грустными светящимися глазами.