Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан

— Ты не убьешь его, потому что я приказываю, по праву, данно­му мне от рождения, не убивать его. У тебя есть еда?

Мозель кивнул и обернулся. Он был аристократом, и ему вовсе не казалось странным, что Элис, которая происходила из более знатной семьи, требует от него безоговорочного повиновения. Он счел бы странным, если бы она ничего не потребовала, и, конечно же, сам он ожидал такого же безоговорочного повиновения от тех, кто стоял ниже его по рождению.

— Этот монастырь — вполне подходящее место для ночевки. Бо­же мой, как только подумаю, что язычники сотворили со здешни­ми землями... Я бы лично их распял, превратил бы аббатство в но­вую Голгофу, чем сидеть с ними у одного костра. — Мозель теперь думал о крове и пище.

— Я спросила, есть ли у вас еда, — повторила Элис.

— Сколько угодно. Пойдемте в монастырь. Там сохранился «те­плый дом», будет приятно посидеть у огня, поговорить обо всем, что случилось за день. Мы не потеряли ни одного человека. — Ры­царь улыбнулся и указал на Офети мечом. — Всю свою жизнь я меч­тал застигнуть этих негодяев на открытом месте, и сегодня моя меч­та осуществилась. Если бы мы могли все время сражаться на таком песке, как здесь, не было бы никакой норманнской угрозы. Я даже позволю себе сегодня бокал вина.

— Прекрасно, — отозвалась Элис. — Веди нас. Только скажи сво­им, чтобы они не трогали моих данов.

Мозель кивнул.

— Я им скажу, но северяне не будут есть с нами и сидеть у наше­го огня. Пусть сидят отдельно, в собственной вони.

— Очень хорошо, — согласилась Элис.

— Хватит развлекаться! — крикнул Мозель воинам, которые го­нялись за викингом по берегу.

Один из конников поднял меч и попытался одним ударом обез­главить замученного северянина. Викинг поднял руки и спас го­лову, но какой ценой! Кисть правой руки была отрублена полно­стью. Он упал на колени, и второй всадник подъехал сзади, свесился с седла и ткнул его мечом, как будто копнул землю. Затем рыцарь спешился и поклонился Элис, после чего они вместе с то­варищем принялись обыскивать покойников.

Офети внимательно наблюдал за ними. Элис понимала, что он и сам не прочь ограбить мертвецов, но понимает, что это вряд ли понравится франкским рыцарям.

— Будьте наготове, — сказала Элис толстяку на его родном язы­ке. — Ночью мы уйдем.

Офети кивнул.

— Что ж, было бы неплохо погреться у огня, прежде чем двинем­ся дальше, — сказал он и зашагал к монастырю.

Элис ощущала тягу Офети к жаркому огню, и не столько к огню, сколько к очагу, к дому. Этот викинг устал от походов, он хотел ока­заться среди родных. Именно поэтому он согласился отвезти ее к князю Олегу, который сам был из восточных норманнов — Офе­ти мечтал хоть немного пожить в безопасности, среди людей, кото­рых он понимает.

Элис подняла глаза на монастырь. Недавнее ощущение пропало, больше не тянуло холодом, не было никакого серебристого дождя, который она видела с корабля, не слышался волчий вой. Только они все равно вернутся. Чудовища рыщут, выискивая ее, и она знает, что нечто, пустившее корни в ее разуме, растет, питаясь ее силами и питая ее, — символы, которые как будто горят и шипят, звенят и завывают внутри. Их присутствие тревожило ее. Как ей удалось совладать с лошадью Мозеля? Как она сумела выжить на берегу, ког­да смерть вокруг собирала жатву? Как ее нашел Мозель? Может быть, она позвала его, не зная того? Может, она ведьма и, сама то­го не понимая, служит дьяволу? От этой мысли ей стало дурно.

Элис прошла за Офети по песку и двинулась вверх по склону к монастырю. Она по-прежнему нуждалась в покровительстве это­го викинга, как бы сильно это ее ни смущало.

Глава пятьдесят третья

БАЙКА У КОСТРА

Путешествовать с Вороном было выгодно по многим причинам. Прежде всего, у него имелись кремень и кресало, поэтому они мог­ли разводить огонь, чтобы готовить еду. Кроме того, он оказался опытным охотником и рыболовом, поэтому у них действительно была еда, которую можно готовить на огне. И, наконец, он защи­щал Лешего от разбойников.

Волкодлак чуял засаду за многие мили, и Ворон был точно та­ким же. Однако на этом сходство между ними заканчивалось. Чах­лик в таких случая вскидывал руку, требуя тишины, а затем свора­чивал с торной дороги и находил какую-нибудь тропку в обход разбойников, чтобы избежать драки. Хугин предпочитал действо­вать иначе. Они ехали через лес уже третий день, когда он вскинул руку, приказывая Лешему оставаться на месте. Затем он спешился и передал ему поводья своего коня.

Ушел он примерно в полдень, а вернулся и снова сел верхом за час до заката солнца. Они поехали дальше по этой же дороге. В ку­стах лежали шесть человек. Один все еще сидел, сжимая в руке ку­сок хлеба, и у него из глаза торчала стрела с черным оперением. Еще двое свалились с бревна, на котором сидели. Ноги одного из них торчали из-за бревна, а у второго можно было разглядеть глубокую рану на шее. Остальным явно хватило времени, чтобы вынуть ору­жие: две дубинки и копье. Но пользы это им не принесло. Тела ва­лялись на дороге, изрубленные мечом.

— А других разбойников тут нет? — спросил Леший.

— Нет.

— Откуда ты знаешь?

Хугин указал на одного из покойников, того, чьи ноги торчали из-за бревна. Леший подвел мула к бревну и заглянул за него. Че­ловек был изуродован: лицо обезображено, вместо глаз зияли ба­гровые дыры.

Леший покосился на Хугина.

— Надо полагать, он дал тебе честное слово.

Ворон ничего не ответил, просто поехал дальше.

Леший, конечно же, не утерпел и попросил показать ему обещан­ные серебряные монеты, и как-то вечером, сидя у костра, Ворон ему показал. Лешему серебро всегда нравилось больше золота. Он загребал монеты, пропуская между пальцами, слушая, как звенит этот восхитительный дождь, который должен покончить с его фи­нансовой засухой, ощущая, как монетки падают обратно в мешок подобно маленьким серебристым рыбкам, прыгающим в воду.

И что помешает ему, Лешему, перерезать Ворону горло, пока тот спит, и забрать все его богатства? Он поглядел на Ворона, на его изодранное лицо, на изящно изогнутый меч рядом с ним, на опас­ный лук за спиной. Вспомнил, с каким отчаянием волкодлак -г- Чах­лик, человек, способный убить пятерых раньше, чем они опроки­нут его на землю, — сражался с Хугином на берегу реки.

— Ты над чем смеешься, купец?

— Да так, — сказал Леший, — иногда я смеюсь над собственной непроходимой глупостью.

Они немного посидели в молчании, пока Леший жевал утку, по­павшуюся в силок Ворона. Разводить костер, чтобы изжарить пти­цу, было небезопасно, поскольку они могли привлечь ненужное внимание, но Леший решил, что возможность погреться у огня и наконец-то высушить одежду стоит любого риска.