Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан

— Ты не просишь меня ничего рассказать, — заметил Леший. Купцы, которые много ездили, по праву считались знатными рас­сказчиками, и попутчики обычно заставляли их травить байки.

Ворон не ответил.

— Тогда ты сам расскажи что-нибудь, — предложил Леший. — Рас­скажи. А то вечно я. Мне уже до смерти надоели собственные сказки.

Ворон взял утиное крылышко.

— У меня нет таланта рассказчика, — произнес он.

— Тебе и не нужен для этого никакой талант. Просто расскажи о себе. Как ты стал таким сильным человеком?

Ворон бросил обглоданную косточку в костер. Купец как будто читал его мысли. Он как раз вспоминал горы, как он ушел из мона­стыря и из своего дома, как они вместе с сестрой шагали за стран­ной женщиной с обожженным лицом, поднимаясь все выше, туда, где никто не ходил.

Тропинки были крутые, ходьба по каменистым осыпям изнуряла. Они карабкались на невысокие утесы, брели через болота, шли по опасным склонам, где достаточно было одного неверного шага, что­бы улететь в никуда, переходили ледники, забираясь все выше и вы­ше в тучи. На заре, когда небо стало серым, цветом похожим на ля­гушачью икру, они пришли к пещере. Они подошли к ней по опасной тропинке под огромным водопадом. Там знахарка их накормила: хлебом, соленой говядиной и странными бледными грибами, почти про­зрачными, которые напомнили ему бледную кожу аббата, лежавше­го в постели с ожерельем мертвого бога на шее.

Он тогда поглядел с горы вниз. Больше никто сюда не поднимал­ся — крутые склоны и близость горных духов отпугнули бы любо­го, даже если бы здесь имелись сочные пастбища. Глядя вокруг, он проникался мыслью о том, насколько бесконечен мир и как мало места занимает в нем он сам. До сих пор он знал лишь свою родную долину, но с горы увидел широченное озеро, которое простиралось на север до самого горизонта; он смотрел сверху вниз на массивные горные цепи, уходившие на запад, и понимал, что есть и другие ме­ста, другие долины. И еще здесь был лес, бескрайний лес.

— Тут с вами будут говорить боги, — сказала знахарка.

— Я не понимаю. Ты неправильно произносишь наши слова.

Ведьма повторила медленно:

— Боги живут здесь.

— Я боюсь, — сказала сестра. Она назвала его по имени. Что это было за имя? Луи. Каждого второго мальчишку в долине звали так. Обычно сестра называла его Волком — за темные волосы и умение охотиться.

— С тобой будет брат, держись за него, — сказала знахарка. — А теперь идите в пещеру. С вами не случится ничего плохого. Это просто первый шаг на пути служения.

— Служения чему? — спросил он. Он в те времена был доволь­но нахален.

— Ты все увидишь сам, — пообещала старуха. — Он будет гово­рить с вами. Темнота — это почва. А вы — брошенные в нее семена.

Они были обычными детьми, они доверяли ей, поэтому вошли в пещеру. После чего она заложила вход камнями, запирая их. Ста­рая ведьма велела им держаться друг за друга, и они держались, на­пуганные темнотой и холодом, шумом, доносящимся из-под зем­ли, которая будто стонала и выла под ними, скрипела, словно дом в бурю, и еще вспышками огней и искрами, танцевавшими по бо­кам от них, однако не дававшими света, чтобы они могли видеть. Они рыдали, отчаянно страдая от голода, страдая от жажды, лиза­ли камни, пытаясь найти влагу, плакали, но без слез.

Они уже довольно долго сидели в тишине, когда сестра наконец заговорила:

— Волк...

— Что? — Он совсем осип.

— Кто это здесь с нами?

— Мы одни.

— Нет. Здесь есть кто-то еще. Вот.

Она взяла его за руку и положила на что-то его ладонь, но он ощутил только камень, гладкий и холодный.

— Ничего здесь нет.

— Это покойник. Неужели ты не ощущаешь веревку у него на шее? Потрогай его холодные глаза. Вот. Неужели не чувствуешь? Здесь, рядом с нами — мертвец.

— Здесь только темнота и камни, Изабелла.

Он услышал, как сестра сглотнула комок в горле, почувствовал, как дрожит ее рука в его руке.

— Он здесь.

— Кто здесь?

— Мертвый бог. Повелитель повешенных.

— Нет здесь никого.

— Он поет. Послушай. — И она завела странную, лишенную то­нальности мелодию:

Был трижды обманут я,Предательской петлей с тремя узлами,Один в другом, один в другом,И держат крепко.Невидимо и неслышно сжимается петля,Чтоб отворить ворота магии.

Он услышал, как сестра бьется в темноте, пытаясь сорвать с се­бя что-то. И только когда он услышал, как она хрипит, понял, что это такое. Веревка. Он в отчаянии потянулся к ней, принялся дер­гать тройной узел, затянутый на шее, стараясь распустить, ослабить его, но пальцы совсем закоченели и не слушались. Он тянул, рвал, он кричал, слыша, что она все равно задыхается. Он неистово ша­рил вокруг себя, пытаясь нащупать острый камень, которым мож­но разрезать веревку, но все было тщетно. Как бы он ни дергал и ни тянул, освободить сестру он не мог.

От отчаяния, голода и изнеможения мутилось сознание. Он каш­лял, его рвало от жажды и сухости в горле. А потом она встала пе­ред ним, залитая светом странных символов, которые сияли и раз­говаривали. Он слышал их голоса, похожие на ветер, шумящий над водой, на гром и дождь, удары градин по крыше, он слышал, как ра­стут деревья, как гниют осенние листья, ощущал летнее солнце и зимний лед.

Изабелла протянула к символам руки. Взяла один, сняла, слов­но яблоко с ветки. Символ исчез внутри нее, но его свет не померк. Остальные руны (он видел, как такие знаки вырезала знахарка для заклинания, изгоняющего лихорадку, заклинания, которое он за­вершил, добавив последний необходимый ингредиент — смерть аббата) переливались и мерцали на ее коже. Ее лицо постоянно изменялось: в один миг оно было залито золотистым светом и вы­ражало настоящий восторг, а в следующий становилось синим, рас­пухшим, с вывалившимся языком, с выпученными глазами, слов­но горгулья таращилась на него из тумана.

Сестра протянула к нему руку, и он взял ее. Она поднесла его ла­донь к веревке, к узлу на ней. И когда он коснулся узла, то увидел правду. В жизни у него есть только она. Они были вместе раньше, они будут вместе снова. Они — две нити, переплетенные в вечно­сти, их судьбы связаны в прошлых жизнях и в жизнях будущих. Музыка разливалась по пещере. Они танцевали под нее, всегда тан­цевали и всегда будут танцевать под нее — их плоть и кости и есть воплощение этой вечной мелодии.

— Я здесь ради тебя, — сказал он, — навсегда.

— Кое-что приближается, чтобы разлучить нас.

— Веревка у тебя на шее затянута так туго. Давай я ослаблю узел.