Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре

— Сэм очень расстроен, — сказала Федерика, наблюдая, как он хмуро подходит к отцу.

— О, он просто подавлен, — согласилась Эстер. — Но какую хорошую речь он произнес.

— Он такой талантливый.

— Я знаю и очень им горжусь. — Она вздохнула и прикоснулась к руке Федерики, с мольбой глядя на нее. — Пойди и поговори с ним. Он очень нуждается в поддержке.

— Сэм, мне так жаль, — сказала Федерика, выждав, когда Иниго удалился искать успокоения в тиши своего кабинета.

— Федерика. — Он поцеловал ее в щеку. — Я рад, что ты смогла приехать. Мы здесь уже почти забыли, как ты выглядишь. — Федерика нерешительно улыбнулась, припоминая их последнюю встречу. — Давай уйдем, а то у меня здесь скоро начнется приступ клаустрофобии, — предложил он. Сэм повел ее по коридору в кабинет Нуньо. Войдя в комнату, он плотно прикрыл дверь, отсекая шум голосов. — Теперь ты узнаешь, почему Нуньо так любил здесь сидеть. Здесь тихо и уютно, — сообщил он, располагаясь в старом кожаном кресле деда. Федерика присела на диван, избегая дырок в коже, сквозь которые виднелась белая набивка, и аккуратно скрестила ноги. — Я все еще ощущаю его запах, — продолжал он. — Это единственная комната во всем доме, которая буквально наполнена его присутствием, даже сейчас. Я прихожу сюда и чувствую, что он жив и может войти в любой момент и застать меня за чтением книги из области эротики.

— Только не говори мне, что у Нуньо есть эротические книги, — засмеялась она.

— Да, конечно. Нуньо был большим поклонником литературной эротики, — ответил он. — Но к реальной жизни это не имело никакого отношения.

— Он должен был сделать это когда-то, чтобы родилась Ингрид.

— Однажды да, но потом он забыл об этом навсегда.

— Неужели?! — воскликнула она, опуская глаза, поскольку взгляд Сэма смущал ее. — Он был на редкость необычным человеком, — вздохнула она, меняя тему беседы. — То, что я знала его, для меня большая удача.

— И для тебя, и для всех нас. — Он поднялся и стал перебирать бумаги на старинной работы столе, за которым проводил время Нуньо. — Но как же Торквилл смог тебя отпустить?

— Он не мог запретить мне приехать на похороны Нуньо, — холодно ответила она, втайне надеясь, что он не повторит слова, высказанные во время того памятного ланча.

— С момента замужества ты здесь почти не появлялась.

— Я знаю.

— Полагаю, все еще проходишь этот поглощающий время курс литературы?

— У меня теперь другие курсы, — отрезала она. — И они занимают мое время полностью.

— Феде, — произнес он серьезным голосом, усаживаясь в рабочее кресло Нуньо и опустошая его стакан. — Ты ведь любишь Польперро. Только не говори, что ты не скучаешь по этим местам.

— Конечно, скучаю. Но дело в том, что у Торквилла совсем другая жизнь, и мы занимаемся другими делами.

— Но ты даже не навещаешь своих родственников. Раньше семья была для тебя всем.

Федерика неловко заерзала на диване. Ей не понравилась эта внезапная атака на выбранный ею стиль жизни.

— Семья для меня действительно все, Сэм, но сейчас я замужем, — сказала она напряженным голосом. — Все в этом мире меняется, и яле хочу больше об этом говорить.

— Ты замужем, но ты несчастлива, — произнес он, внимательно глядя на нее.

Федерика окаменела. Да, она набрала вес, ну и что?

— С чего ты решил, что я несчастлива? Ты судишь обо мне сугубо со своей точки зрения, — возразила она. — А я не хотела бы сидеть здесь и писать книжки.

— Ты захотела бы сидеть здесь и заниматься фотографией.

— Ну, конечно, — засмеялась она, — но это было так давно, я ведь тебе уже говорила. Я обожаю Лондон и не хочу жить где бы то ни было еще.

— Ты живешь в прекрасной витрине магазина. Но за ней ничего нет, Феде. Если два года назад я беспокоился о тебе, то сегодня ты меня просто тревожишь.

— Ради бога, Сэм, это смешно. Что тебя так тревожит?

Он снова встал и подошел к окну.

— Потому что ты — мой старый друг, — тихо сказал он, глядя на мокрый сад.

— Потому что ты поцеловал меня однажды в амбаре?

— Потому что я поцеловал тебя однажды в амбаре, — повторил он с горькой усмешкой и мысленно добавил: «и потому, что я дал тебе уйти, когда не должен был отпускать».

— Я беспокоюсь, Феде, потому что ты выросла на моих глазах и стала членом моей семьи. С того момента, как я вытащил тебя из озера, и до тех времен, когда ты пришла и заплакала у меня на плече, я был тебе старшим братом. Я забочусь о тебе. Господи, Федерика, да посмотри на себя. — Он повернулся и впился в нее своими серыми глазами, а его бледное лицо исказило страдание. Федерика почувствовала, как грудь сжалась и выдавила наружу ее жалость к себе. — Дорогая, ведь ты — уже не та, что раньше. Он изменил тебя. Та Феде, которую я знал, не носила костюмы от кутюр с соответствующими сумочками. Та Феде, которую я знал, не скрещивала ноги с видом королевы. Та Феде, которую я знал, не улыбалась строго от кончика носа и ниже. Она улыбалась глазами и всем лицом. Она была прекрасным лебедем на озере, но супруг обрезал ей крылья.

Они уставились друг на друга, не зная, что делать дальше. Сэм безнадежно смотрел на Федерику, подавляя желание заключить ее в свои объятия и снова поцеловать. Только в этот раз он бы не остановился и целовал ее всю свою жизнь.

Федерику охватил неприятный жар. Она сконфуженно смотрела на него, в то время как ее истинная сущность отчаянно сражалась с той личностью, в которую она превратилась сейчас. Наконец одинокая слеза прервала эту битву, но она так и не узнала, кем же сейчас является.

— У меня все в порядке, — холодно заявила она. — Я довольна и счастлива. Я понимаю, ты просто разволновался из-за смерти деда, — запинаясь, произнесла она. — И я тоже. Но я люблю Торквилла, а он любит меня. Не думаю, что ты поступаешь правильно, критикуя мой стиль жизни, — добавила она, прежде чем покинуть комнату.

Сэм развернулся и бросил унылый взгляд на озеро. Небо было укутано плотными и почти черными облаками, а струи мелкого дождя слегка колыхались на ветру. Несколько пожелтевших листьев кружили в печальном хороводе на брусчатке под окном. Они как Федерика, подумал он, сорваны и брошены на произвол по чьей-то воле. Он вспомнил робкую неуклюжую девочку, лазившую с Эстер по пещерам и забавлявшуюся бивуачными кострами, которую он почти не замечал. Потом она превратилась в забавную девушку-подростка, замиравшую, когда он заговаривал с ней, и красневшую от своей первой влюбленности, но он снова ее не замечал. Он не мог вспомнить точно, когда именно впервые обратил на нее внимание. Возможно, что чувство прокралось в его сердце незаметно, вызвав неожиданную ревность, заставившую его удивиться силе собственных переживаний.

Он беспомощно наблюдал, как она выходила замуж за Торквилла. С самого начала этой истории признаки несчастья горели на ней большими неоновыми буквами, но никто не попытался заставить ее их увидеть. Он вспомнил мудрые слова Нуньо: «Ты можешь дать людям знания, но мудрость, мой дорогой мальчик, постигается только на опыте». Федерика ничему не научилась. Сколько же ей еще предстоит падать, прежде чем она обретет способность к самоанализу и внутреннюю силу? Он погрузился в старое кожаное кресло Нуньо и сосредоточился на разработке плана ее спасения.

Федерика вернулась в гостиную и постаралась забыть о странном разговоре с Сэмом. Она изобразила на лице любезную улыбку и прислушалась к беседе окружавших ее людей. Но в ее ушах звучало эхо его слов, и как ни пыталась она их игнорировать, все же сердцем понимала, что он был прав — она не была счастлива.

Шофер доставил ее в коттедж Тоби и Джулиана, где она собиралась переночевать. В течение всего обеда Раста просидел возле ее стула, положив ей на колени свою постаревшую белую морду и глядя на нее преданными глазами. К ним присоединились Элен, Артур и Хэл, так что они смогли вдоволь наговориться за вечер. Забравшись под одеяло, она вспоминала семейную встречу, прошедшую как в старые добрые времена. Коттедж совсем не изменился, а приглушенный аромат моря, смешанный с запахами осеннего увядания, взволновал ее чувства и наполнил ностальгией по беспечным дням не такого уж далекого детства. Сегодня все дружно ударились в воспоминания и смеялись над старыми, бесконечное число раз рассказанными историями, которые уже давно превратились в семейный фольклор. Даже Хэл забросил свои тинейджерские заботы и с энтузиазмом присоединился к семейной компании. Элен была счастлива, поскольку счастлив был Хэл, а Федерика радовалась тому, что снова обрела себя.

Но все без исключения заметили происшедшие в ней изменения и были встревожены этим обстоятельством.

Покидая на следующее утро Польперро, она испытала грандиозный приступ тоски по родному дому. Предстоящее возвращение в Лондон с монотонной каруселью обедов и вечеринок с коктейлями, ланчей для леди и шопинга ужасало, а мысль о настойчивых попытках Торквилла оплодотворить ее вызвала содрогание. Она посмотрела на свою сумочку из крокодиловой кожи и наманикюренные ногти и вздохнула. Неужели во всей этой внешней мишуре есть хоть капля смысла?