Сашенька - Себаг-Монтефиоре Саймон Джонатан

Лала своим рассказом словно оживляла волшебную картину: чудесные автомобили, сверкающие хромированными фарами, обитые кожей и драгоценным тиковым деревом; кареты и сани с форейторами, одетыми в овчинные тулупы и меховые шапки. Постепенно все смешалось: миллионеры и революционеры, графы, дядюшки и шоферы, всплески страстей и самоубийства…

— Я влюбилась в барона Цейтлина давным-давно в этом самом доме в Тбилиси — он когда-то принадлежал Цейтлиным.

Лала рассказала Катеньке, как позже он попросил ее выйти за него замуж в кабинете ресторана «Донон» в Петербурге.

— Самуил все потерял в 1917-м, но он заново начал свою карьеру при советском режиме, однако опять все потерял в 1929-м, и мы вернулись сюда. Мы думали, что будем здесь в безопасности. Мы чувствовали, что у нас мало времени, поэтому не стали терять его даром, — рассказывала она. — Мы любили друг друга. У нас каждый день был медовым месяцем, каждый поцелуй как дар. В Москве Сашенька и Ваня (так все называли ее мужа) сделали карьеру. Они всех знали, были знакомы с самим Сталиным. Сашенька работала редактором журнала, а Ваня в НКВД. Может, он и был убийцей, но казался веселым, общительным парнем.

Мы очень хотели к ним поехать: я любила Сашеньку так же сильно, как и Самуил. Понимаете, именно наша любовь к Сашеньке свела нас вместе. Потом НКВД арестовало Самуила, его осудили; я ждала, когда придут и за мной. Я продолжала работать в кафе, преподавала английский, присматривала за детьми, стала лучшей учительницей английского в городе. Я учила детей начальства и до сих пор преподаю — в свои-то годы! Но я забегаю вперед. Когда арестовали Самуила, я долго горевала. Письма и деньги, которые я отправляла, возвращались обратно: это означало, что он умер. Потом арестовали Сашеньку и Ваню. Тогда я и вовсе отчаялась. И представьте мое изумление, когда Самуил вернулся. Поэтому я поклялась, что буду ждать и Сашеньку.

— Лала, вы устали? — спросила Катенька, беспокоясь о здоровье Лалы, но жаждала продолжения рассказа.

— Хотите немного поспать?

Она заметила, как по щекам пожилой женщины текут слезы.

— Я устала, но я так долго ждала этого разговора.

Понимаете, когда Самуил был в лагере, мне позвонил товарищ Сатинов с предложением, от которого я не могла отказаться. Слушайте меня, Катенька. У меня хватит сил лишь на один рассказ.

— Я слушаю, слушаю.

— Ираклий Сатинов был нашим героем. У него была молодая жена и маленький ребенок — и все привилегии, какие давало ему служебное положение.

Его могли бы расстрелять за то, что он помог Сашенькиным детям, но он все устроил. Когда все были подхалимами, негодяями и убийцами, он один отважился остаться порядочным человеком. Если вы записываете, отметьте это!

— Обязательно, — заверила Катенька, вспоминая хитрюгу маршала и его притворную болезнь, стоило ей спросить о Сашеньке и ее детях.

— В бывшем дворце наместника — тогда там располагался штаб коммунистов — Сатинов рассказал мне, что с Сашенькой и Ваней случилось ужасное и я должна позаботиться об их детях. Он велел мне ехать в Ростов на вокзал, где я нашла в столовой детей и их няню Каролину. Они были усталыми, голодными и грязными, но я тут же их полюбила всем сердцем.

Мне казалось, что это я сама их вырастила, — ведь о них заботилась Сашенька. Заботилась так, как в свое время я о ней! Снегурочка так напомнила мне Сашеньку, что я расцеловала ее тут же и увидела, что она оттаяла в моих объятиях!

Карло был очаровательным, смелым и веселым, как и его отец, но глаза и улыбка у него были дедушкины, даже ямочка как у Самуила. Они тут же доверились мне — кто знает почему: может, почувствовали, что я не чужой человек их матери. Ой, это было так трогательно! Сперва их лишили отца, потом матери, потом Каролины — она была им почти матерью. Я покинула гостиничный номер, пока Каролина спала, — я все еще чувствую свою вину перед ней. Но, надеюсь, она меня поняла, потому что тоже рисковала жизнью ради их спасения.

— Что с ней произошло? — спросила Катенька, но пожилая женщина не останавливалась, как будто боясь растратить хоть толику сил на посторонние вещи.

Катенька внезапно поняла, что Лала рассказывает ей историю, которую сам Сатинов не мог ей поведать.

Лала отхлебнула красного вина, пролив несколько капель на сорочку. Дрожащей старческой рукой она не смогла нащупать пятно, чтобы вытереть, и вскоре оставила бесплодные попытки.

— Я умоляла оставить детей со мной, но он сказал, что меня могут арестовать — и что тогда? Я поняла, что получаю детей на кратчайшее время — значит, надо использовать его максимально! Наши пять дней и ночей, проведенных вместе, были волшебно счастливыми. Я потеряла Самуила, но обрела внуков.

Сатинов дал мне достаточно денег, выправил метрики, поэтому мы могли передвигаться открыто и есть от пуза. Я была для них семьей. «Где мама? Когда она вернется?» — спрашивали дети, но Сатинов велел мне сказать, что их родители погибли в результате несчастного случая. Это был ужасный момент. Больше, чем обычно, они льнули ко мне; подушка, эта нелепая подушка заменила Снегурочке отца и мать, а Карло по ночам обнимал своего розового кролика. Мне хотелось целовать этих детей, баловать, утешать, излечить душевные раны, я хотела окружить их любовью. Но я не могла их подпускать слишком близко, потому что знала, что скоро должна исчезнуть. Они спали в моей постели — да, в этой самой постели, — я наслаждалась каждой минутой, каждой секундой, когда лежала между ними, плакала из-за них и Сашеньки, но я не могла пошевелиться и беззвучно рыдала. Будто подземный ручеек. По утрам подушка была вся мокрая.

Однажды утром Снегурочка меня поцеловала.

— Лала, мы поедем домой? Где сейчас мамочка? — спросила она.

— Я думаю, она за нами наблюдает.

— Как звездочки с неба?

— Да, как звездочки. Она смотрит на вас, дорогая!

— Почему она ушла и оставила нас?

— Она не хотела, дорогая. Я знаю, она любит тебя и Карло больше всех на земле, а по ночам, где бы вы ни были, она целует вас в лобик — вот так, чтобы вы не проснулись. Но сегодня утром ты почувствуешь легкое дыхание ветерка и узнаешь, что она приходила.

— А папочка?

— А папочка по ночам целует вас в лобик с другой стороны.

— Ты будешь для нас как мамочка? Ой, Катенька, дорогая, можете представить, что это был за разговор? Сначала я должна была отвезти их в детский дом за город. Адское место. Даже одно посещение оставляло неприятные воспоминания. Но в их метриках стояло направление в детский дом неподалеку от места жительства их приемных родителей. Сатинов просчитал все до мелочей, в метриках нигде не было сказано, что они дети врагов народа, обычные сироты. Как ему удалось, не знаю. Я не хотела с ними расставаться, я полюбила их всей душой, Снегурочку и Карло. Дорогое дитя, я и сейчас чувствую запах их кожи, вижу их глаза, слышу их голоса… Я должна была их оставить, но хуже всего — я должна была разлучить брата с сестрой. Они больше никогда не встретятся. Удар за ударом!

Слезы заструились по щекам Лалы, Катенька тоже так растрогалась, что расплакалась, молча опустилась на кровать и обняла пожилую женщину. Наконец Лала, сделав глоток вина, откусила хачапури и откашлялась.

— Вы в состоянии продолжать? — спросила Катенька.

— Да. А ты — слушать? — спросила пожилая женщина, вытирая глаза и переходя на «ты». — Я неплохо выгляжу для своего возраста, верно?

— А кто их усыновил? Можете припомнить?

— Я никогда не знала фамилий. Сатинов об этом позаботился. Знал только он. Но я помню тот день, когда встретилась с ними, как будто это было только вчера. Какая мука! Карло играл паровозиками в комнате детдома им. Л. П. Берии. Снегурочка устраивала обед для подушек. Потом пришли приемные родители. Вероятно, они были хорошими людьми, но совсем не походили ни на меня, ни на Сашеньку — не такие приятные. Еврейская пара — они не говорили, но я поняла, что они откуда-то с Черноморского побережья, из Одессы или Николаева — люди добрые, но не способные иметь своих детей.