Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил - Брайан Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Родственники установили рядом с гробом большой телеэкран, на котором перед началом заупокойной службы сменяли друг друга десятки фотографий Уолтера. Почти все они были сделаны в тот день, когда его освободили из тюрьмы. Мы с Уолтером стояли рядом на нескольких фото, и меня поразило то, насколько счастливыми выглядели наши лица. Я сидел на скамье и рассматривал фотографии, даже не веря, что прошло столько времени.
В тюрьме для смертников Уолтер однажды рассказал мне, как плохо ему было во время казни одного из заключенных с его яруса:
— Когда они включили электрический стул, разнесся запах горящей плоти! Все мы колотили по решеткам в знак протеста, чтобы хоть как-то бодриться, но на самом деле мне становилось только хуже. Чем сильнее я бил по решетке, тем невыносимее это было.
— Ты когда-нибудь думаешь о смерти? — помолчав, спросил он меня. Для такого человека, как Уолтер, это был необычный вопрос. — Я вот никогда раньше не думал, но теперь думаю о ней все время, — продолжал он. Вид у него был мрачный. — Здесь это все совершенно другое дело. Парни в тюрьме говорят о том, что будут делать перед своей казнью, как будут держаться. Раньше мне казалось, что это безумие — говорить о таких вещах, но, кажется, я тоже начинаю это делать.
От этого разговора мне стало неуютно, и я поспешил сказать:
Он пережил унижение неправедного суда и обвинений, выдвинутых против него. Он пережил вердикт о виновности, долгое пребывание в тюрьме для смертников и несправедливые нападки всего штата. Несмотря на ущерб и травму, нанесенные ему, он вышел из тюрьмы, сохранив достоинство.
— Ну тебе следовало бы думать о жизни, приятель — о том, что ты будешь делать, когда выберешься отсюда.
— О, об этом я тоже думаю. Очень много думаю. Просто это тяжко, когда видишь, как люди идут по этому коридору, чтобы их убили. Умирать по составленному судом расписанию или тюремному расписанию — неправильно. Люди должны умирать по Божьему расписанию.
Перед началом службы я думал обо всем времени, которое провел вместе с Уолтером после его освобождения. Затем запел хор, и священник произнес зажигательную проповедь. Он говорил о том, как Уолтера оторвали от семьи в расцвете сил, воспользовавшись ложью и нетерпимостью. Затем настал мой черед, и я рассказал прихожанам, что Уолтер стал мне как брат, что он поступил смело, доверив свою жизнь человеку настолько молодому, каким я был тогда. Я объяснил, что все мы чем-то обязаны Уолтеру, ведь он подвергался угрозам и террору, был неправомерно осужден и несправедливо обвинен, но так и не сдался. Он пережил унижение неправедного суда и обвинений, выдвинутых против него. Он пережил вердикт о виновности, долгое пребывание в тюрьме для смертников и несправедливые нападки всего штата. Несмотря на ущерб и травму, нанесенные ему, он вышел из тюрьмы, сохранив достоинство. Я говорил собравшимся, что Уолтер преодолел все, что сотворили с ним страх, невежество и нетерпимость. Он оставался сильным перед лицом несправедливости, и его свидетельство, свидетельство оправданного человека, возможно, сделало жизнь остальных нас чуть более безопасной, чуть более защищенной от злоупотреблений властью и ложных обвинений, которые едва не убили его. Я говорил друзьям и родственникам Уолтера, что сила, сопротивление и упорство его были победой, которой стоит радоваться, достижением, о котором следует помнить.
Я ощущал потребность объяснить то, чему научил меня Уолтер. Он заставил меня понять, почему мы должны реформировать систему уголовной юстиции, которая по-прежнему продолжает лучше обращаться с людьми богатыми и виновными, чем с бедными и невинными. Система, которая отказывает беднякам в необходимой юридической помощи, которая делает богатство и общественное положение более важными, чем сам вопрос виновности, должна быть изменена. Дело Уолтера показало мне, что страх и гнев — угрозы справедливости; они способны, как чума, заразить общество, штат или государство и сделать нас слепыми, иррациональными и опасными. Я размышлял о том, как массовое лишение свободы загромоздило американский ландшафт тюрьмами — памятниками не имеющим смысла и избыточно суровым наказаниям — и истерзало общество бессмысленной готовностью проклинать и отбрасывать прочь самых незащищенных из нас. Я рассказывал прихожанам, как дело Уолтера заставило меня понять, что проблема смертного приговора — не вопрос о том, заслуживают ли некоторые люди смертной казни за совершенные ими преступления. Истинный вопрос смертной казни в нашей стране формулируется так: Заслуживаем ли мы того, чтобы убивать?
Наконец, я сказал собравшимся в церкви, что Уолтер научил меня самому главному: милосердие — именно тогда милосердие, когда оно уходит корнями в надежду и даруется от души. Милосердие лучше всего придает силы, освобождает и преображает тогда, когда оно направлено на тех, кто его не заслуживает. Люди, которые не заслужили, которые даже не просили милосердия, — вот те, кому наше сострадание нужнее всего. Уолтер искренне простил тех, кто несправедливо обвинил его, тех, кто осудил его, людей, которые сочли его недостойным милосердия. И в конечном итоге именно простое милосердие к другим позволило ему вернуться к жизни, которой стоило радоваться, к жизни, которая была наполнена любовью и свободой, желанными для всех людей, к жизни, которая преодолела смерть и осуждение — и жить до тех самых пор, пока не пришло время умереть по Божьему расписанию.
Я не стал надолго задерживаться после панихиды. Вышел из церкви, посмотрел на дорогу и подумал о том, что после освобождения Уолтера никого так и не привлекли к суду за убийство Ронды Моррисон. Подумал о тех мучениях, которые это до сих пор причиняет ее родителям.
Множество людей подходили ко мне после службы, поскольку им нужна была юридическая помощь в связи с самыми разными
