Шестерки Сатаны - Леонид Влодавец

Чудо-юдо начал сборку с того, что поставил перед собой черный кубик с серым кружком на верхней грани. Что-то подсказывало мне, что кубик и «Black Box» изготовлены из одного материала. Затем на серый кружок было уложено одно из колец матово-серебристого металла. Уже тут проявилось нечто необычное: колечко стало вращаться, словно граммофонная пластинка, хотя никаких внешних источников этого вращения не наблюдалось. Поверх вращающегося колечка отец уложил прозрачный диск толщиной примерно в сантиметр, равный внешнему диаметру кольца, а на него второе серебристое кольцо. Затем был уложен тяжелый золотистый диск, той же толщины и того же диаметра, что и прозрачный. Таким образом, на черном кубике теперь вращалось нечто вроде увесистого составного цилиндрика высотой в один дюйм, то есть 2,54 сантиметра. На него Чудо-юдо установил самый тяжелый элемент всей конструкции — похожую на старинный докторский стетоскоп трубку, заполненную стекловидным веществом, примерно таким же, как то, из которого был сделан прозрачный диск. Наконец, на трубку был надет сверху длинный 30-сантиметровый цилиндр, причем примерно полтора сантиметра трубки высунулось из цилиндра наружу.

После этого на столе воздвиглась довольно высокая башенка, еще раз вызвавшая у меня ассоциации с детской игрушкой. Только красной звезды не хватало, которую надо было насадить на выступающий из цилиндра верхний конец трубки. Вся башенка, за исключением кубика, располагавшего в основании конструкции, продолжала не спеша вращаться. При этом, как мне показалось, скорость вращения, несмотря на увеличение давления на кубик, ничуточки не замедлилась.

На койке оставались в незадействованном состоянии лишь четыре перстня Аль-Мохадов да таинственная металлическая коробка с буквой В в середине равностороннего треугольника, вписанного в круг. Чудо-юдо взял в руки коробку.

Больше всего меня в тот момент интересовало даже не то, что внутри коробки, а то, как отец намерен ее открывать. «Телекамера» показывала этот металлический кубик достаточно крупным планом, чтоб я мог убедиться: все ребра его наглухо и очень ровно запаяны или заварены. Правда, металл, из которого была изготовлена эта коробка, судя по всему, был не чем иным, как обычной белой жестью, из которой делают, допустим, консервные банки. То есть ее можно было вскрыть, не прибегая к автогену, обычным консервным ножом, штык-ножом или даже просто более-менее крепкими и длинными ножницами. Но на столе перед Сергеем Сергеевичем не было никаких инструментов. За те четырнадцать лет, что я его знал, мне еще ни разу не доводилось видеть, чтоб он вскрывал консервные банки зубами или ногтями. Впрочем, я и теперь не увидел такого циркового трюка, зато стал свидетелем куда более фантастического явления…

Чудо-юдо вытянул вперед указательный палец. Примерно так, как мы в детдоме, играя в войну, изображали пистолеты: «Пых-пых! Падай, а то играть не буду!» Но у нас, конечно, кроме этих воображаемых выстрелов, пальцы в таком положении ничего необычного делать не умели.

Сначала вокруг кончика пальца появилось голубоватое свечение. В принципе, тут еще не было ничего необычного — про коронные разряды на кончиках пальцев любой школьник может прочесть в «Занимательной физике» Перельмана (ежели, конечно, сможет ее раздобыть). Но, конечно, это было совсем другое явление. И мне стало как дважды два ясно, что оно носит ту же природу, что и свечение вокруг кольца на верхней грани «черного ящика». Голубоватое облачко преобразовалось в тонкие искрообразные нити, которые в доли секунды свились в одну, очень яркую, прямую и острую, словно игла. Точнее, словно лазерный луч. Чудо-юдо повернул палец, лучик, исходивший от него, обрисовал в воздухе остроугольный сектор, и верхняя грань куба оказалась начисто срезанной.

Сразу после этого луч исчез, палец принял вполне обычный вид, а Сергей Сергеевич, сняв с куба отрезанную жестянку, вынул из недр куба какую-то деталь трудно описываемой формы.

В принципе, она напоминала ту самую пятиконечную звезду, которая так и просилась на верхушку «башенки». Только эта звезда была, во-первых, перевернута — на торчащий из цилиндра конец трубки Чудо-юдо надел ее одним из пяти лучей, а во-вторых, острия всех пяти лучей были обрезаны и снабжены цилиндрическими насадками из золотистого металла. Каждый луч был по форме усеченной трехгранной пирамидой, опять-таки из того же металла, и если поглядеть на каждую пирамиду сверху, через насадку, то виделся треугольник, вписанный в круг. Это нам тоже показала неуемная «камера». Лучи исходили из отшлифованного до зеркального блеска металлического шара диаметром примерно в полсантиметра. «Камера» приблизилась к шару на расстояние нескольких сантиметров, и стало видно, что его сверкающая поверхность покрыта мириадами микроскопических отверстий, которые даже при очень большом увеличении были едва незаметны.

Наконец наступила очередь перстней Аль-Мохадов. Чудо-юдо поместил их в насадки четырех лучей «звезды», остававшихся свободными после того, как пятый был состыкован с трубкой «башенки». В два нижних, располагавшихся почти горизонтально, он поместил «плюсы» — вогнутый в левый луч, а выпуклый

— в правый. А в два верхних, торчавших как рога, были загружены «минусы», но тут выпуклый был слева, а вогнутый — справа.

Конечно, я ожидал, что сразу же после этого произойдет что-то еще. Какие-нибудь лучи из шара вылетят, или образуется светящийся «бублик», или «зеленый еж» появится. Ан нет! Ничего такого не стряслось. Сооруженная отцом хреновина осталась стоять на столе, а сам он, вполне обычным образом встав с табурета, направился к двери, и «телекамера» показала его лицо, в котором уже вовсе не было никакого сомнамбулизма. Только упрямая сосредоточенность, какая у него появлялась в моменты принятия весьма серьезных решений.

Здесь он произнес первую фразу в течение всей этой «телепередачи»:

— Тринадцать часов — и все сбудется!

Сразу после этого экран залило белой мутью. Как ни нажимали мы с Эухенией кнопки, телевизор больше не собирался ничего нам показывать. Нет, мы могли смотреть все, что хотели, во всех комнатах «Горного Шале», но ни лабораторию на горизонте 82, ни камеру на горизонте 94 включить больше не смогли.

Я уже ничуть не сомневался, что мы имеем дело с самой натуральной нечистой силой…

Прежде всего я поглядел на настенные часы — светилось 3.34. Вполне можно было откинуть четыре минуты и считать, что процесс, начатый сборкой таинственного устройства, завершится в 16.30. Знать бы еще, какой именно процесс…

— Ты можешь найти мне одежду? — спросил я у Эухении.

— Да, это нетрудно… — ответила супергадалка. — А ты что, собираешься идти куда-то? Подожди до утра. Хотя бы до семи часов.

— И потеряй три с половиной часа времени?! — проворчал я. — Ты понимаешь, что мне потом их может не хватить?!

— Во-первых, мы с тобой еще ничего не знаем. Почему ты так боишься этих 13 часов? Точнее, того, что произойдет после того, как они истекут. Быть может, то, что произойдет, принесет нам величайшее счастье? Или вообще ничего особенного не произойдет — просто очередной эксперимент, ни на что не влияющий, кроме как на познание каких-то истин. Подумай хорошенько, стоит ли спешить и поднимать панику? А во-вторых, и я в этом почти не сомневаюсь — нам ничего не удастся сделать. Против той силы, с которой связался твой отец, мы бессильны… Потратишь ли ты все оставшееся время на то, чтоб узнать замысел Чуда-юда и «черного ящика», или проведешь эти тринадцать часов со мной в постели — ничего не решит. Только измучаешься, но ничего не добьешься.

— Ты так уверенно об этом говоришь, — пробормотал я, — будто точно знаешь, что нет Бога. Ты же католичка, в конце концов! Неужели ежели это действительно сатанинские силы действуют, то Господь не вступится? — заявил я так, будто истово веровал прямо с рождения. Правда, слова насчет принадлежности Эухении к католицизму получились у меня так, будто я упрекал ее в отсутствии партийной принципиальности.

— Только на него и надеюсь, — произнесла Эухения, но в голосе ее мне услышалась ирония. — Особенно на то, что он вразумит тебя не беситься…

Голос ее звучал расслабляюще. И разоружающе, надо добавить. Эухения меня гипнотизировала! Глаза супергадалки — она ведь еще и экстрасенсихой была, не надо забывать, — вперились в меня не мигая и парализовали волю. Начисто! Я с ужасом почуял, что мне трудно подняться и слезть с кровати. Более того, мне показалось, будто я совершенно разбит и испытываю смертельную усталость. Глаза слипались, явно накатывал сон.

— Отдохни, — прошептала Эухения, поглаживая мне руку, и оттуда, дополняя физическую усталость, стало наползать на меня общее равнодушие: а не один ли хрен, действительно, с тем, что будет в 16.30? Хорошее или плохое, ужасное или прекрасное, все равно, ничегошеньки я ЭТОМУ противопоставить не смогу. А тут хорошо, мягко, уютно, надо упокоиться и не дрыгаться. Будем живы — не помрем, а помрем неизбежно, так чего ж упираться? Там видно будет…