В горах Тигровых - Иван Басаргин

— За что же? Я никого не обидел, не обманул. Никому тропу не перешел. Ну было когда-то зло, все прошло.

— Я бы поверил, ежли бы такое сказал Андрей, Степан или еще кто-то из наших, но тебе нельзя верить. Пра, паря, ты что-то украсть хочешь?

— Я торгую.

Кое-кто пытался понять Лариона. На охоту он ленив. Меньше всех добывал зверя, даже тогда, когда он был рядом, теперь отошел дальше, вовсе, видно, лень далеко бегать. Но ничуть не лень ему носиться с этим коробом. Тоже непонятно. Потом, он богаче всех в Пермском. С чего разбогател? Фома оставил золото? Нет, все знали, что у Фомы золота уже не было. С этой мелочной торговли? Тоже не может того быть. Но как бы там ни было — у Лариона дом под цинковой крышей, на стенах дорогие китайские ковры, полы крашеные, сам одевается только в сукна в праздничные дни, баба и дети тоже чище всех одеты и едят сытно.

И кружил, и кружил Ларион по тайге, редко заходил дважды в одно зимовье, ничего не выпытывал, а лишь смотрел, оценивал.

Ларион вернулся из тайги, вернулся радостный, чуть возбужденный. Зазвал в гости Ваську Силова, угостил конфетами, напоил чаем. Но о руднике пока ни слова, как бы не спугнуть птичку. Между прочим сказал:

— Твой отец-то бросил вас. С ним в зимовье Софка. Как теперича жить-то будете? Ить ты старшой в семье, на тебя все заботы лягут.

— Неправда ваша, дядя Ларион, тятька любит нас.

— А че мне врать-то? Может, вас и любит, а вот мамку нет.

Васька метнулся в дверь. Это не то чтобы его оглушило. Он уже давно приметил, что отец с матерью живут не так, как все: молчат, сторонятся друг друга, Но в то же время заставило сжаться детское сердце. Он долго бродил по деревне, раздумывая, сказать или не сказать правду матери. Решил не таиться.

— Отец бросил нас. Живет в зимовье с Софкой. Видели их люди.

— Дело его, — как-то равнодушно ответила мать — Не сладилась у нас с ним жисть. Пусть живет с другой. Знаю я Андрея, голодными вас не оставит.

— А если оставит?

— Ты уже большенький, Андрейка на крыло поднимается, там Митька подойдет… Проживем, Ларион не унимался:

— Ты, Васятка, не бойся. Ты уже большой. Ежли бросит вас отец, а он бросит, — Софка-то была моей первой бабой, оставил я ее, как неродиху, — так мы вас не бросим. Ты ить мой племяш. А это большая родня. В беде не оставим. Галя, корми дорогого гостя! — шумел Ларион — Хорошо корми, чтобы быстрее рос, мужал, а там мы вместе о ним будем ходить по тайге, торговать, деньгу наживать. Обойдемся без отца-перевертыша.

И так день за днем прикармливал мальчонку, называя его сиротой. Кажется, созрел племянник для серьезного разговора. Посадил его рядом, спросил:

— Вася, расскажи-ка мне, как вы хаживали в прошлом году в тайгу? И зачем? Ты хоть помнишь туда дорогу?

— Ходили мы в Кабанью падь. Анисим, Алексей и отец мой…

— Не зови его отцом, он бросил вас.

— Чтобыть при случае бежать туда, ежли отца будут ловить. Еще мы там смотрели старые печи, Алексей Тинфур рассказывал, что там, давно, будто плавили люди серебро. Показывал дыры в сопке. Я хотел забраться в одну дыру, но меня не пустили, мол, может придавить камнями.

— Мог бы ты показать мне туда дорогу?

— Хошь завтра. Идти и идти морем, а потом подняться до скал по речке. Там и серебро лежит.

— Добре. Если покажешь, где тот рудник, плюнем мы на твоего отца и заживем безбедно. Возьму тебя в пай. Будешь возить серебро. Согласен ли?

— Ага. А когда пойдем?

— Окажу. Только молчи, никому ни слова.

— Но дядя Тинфур тоже нас просил, чтобыть мы никому то место не показывали, мол, придут хорошие люди, тогда покажете.

— А разве я плохой человек?

— Нет, ты добрый.

— Тогда считай, что хорошие люди уже пришли. По рукам, и молчок. Пока в торговлю тебя не беру, могут худое заподозрить, живи и жди.

Пристав Харченко метался по тайге с маленьким отрядом казаков. Рушил лудевы, эти страшные орудия лова, ямы, в которые падали звери и умирали медленной смертью. Таких лудев уже были тысячи. Заставлял самих же хозяев засыпать их. А разбой шел во всех уголках тайги. Но тайга велика, а пристав один.

26

Вернулся Андрей Силов с охоты. Снял тяжелую ношу с плеч. Долго вытирал грязь с ичигов. Дети видели его, но никто не бросился ему навстречу. Не закричали дети, как это было раньше: "Тятя пришел!" Вошел в дом. В доме гробовая тишина. Поздоровался, но на приветствие никто не ответил. Дети смотрели на отца волчатами, Стало больно в груди, враз обвисли плечи. Варя оторвалась от печи, тихо спросила:

— Пошто не ушел туда? Не виноватю тебя, сама во всем виновата. Пойду затоплю баню. А ты разболокайся пока… На детей не таи обиды, им многого не понять.

Андрей сел на лавку и задумался. Что сказать детям? Оправдываться? А в чем? Сказать, что во всем виновата мать? Что она его не любит? Что последние годы для них обоих была жизнь в тягость? Софка пришла и отвела ту тягость. А так ли уж отвела? Если отвела, то почему сразу не ушел с ней? Кувшин разбит — не склеить. А не ушел, потому что не смог оторваться от детей. Они его, они ему были и будут дороги.

Господи, как это все оказать им!

— Ты плохой тятька, — зло пробурчал Андрейка — Мы тебя не любим. Ты обманул маму. Уходи от нас.

От каждого слова Андрей вздрагивал, напрягался.

— Мы все тебя не любим! — закричали девчушки с полатей — Ты плохой, ты злой.

Андрей откинулся к стенке, сжался в тугой комок. Вот она, расплата за обретенное счастье. Так просто, так легко отказались от него дети. Поднялся, обвел избу отсутствующим взглядом и медленно пошел к двери. Ждал, что кто-то его окликнет, позовет. Но все молчали. Молчала и Варя, она стояла у бани с поленом в руке и пристально смотрела в спину Андрея.

Навстречу Иван Воров. Обнял Андрея, спросил:

— Ты что как в воду опущенный? Родные дети отвергли отца? Знакомо. Видывал. Варька отвергла, а уж потом дети. Минет срок, и разберутся дети. Пристав тебя Кличет. Чтой-то хочет сказать.

— Снова разговор о каторге? Сейчас-то уж я пойду. Надоело жить!

— Не дури, Митяй и Марфа почили в бозе. Ты следом за ними?

Иван коротко рассказал про беду. Андрей вздохнул и сказал:

— Смеялись мы над их нескладной любовью-то. А ить она была настоящая. Поди брось пушнину в дом, все детям. А нам с Софкой и того пая хватит.

Андрей оседлал коня, тронул его по дороге в Ольгу. Ехал не спеша. А куда спешить? Рванул ворот рубахи, застонал. Чего говорить: жизнь прошла, стоит ли за нее цепляться? А Софка, разве с ней нельзя начать новую жизнь? Людям не скажешь, что накипело на душе. Понимает его только Варя, сама испытала всю тягость такой жизни. Дети всегда будут на стороне матери, потому они прощены за такой прием. Да другого не могло и быть, изменил семье, чего же хуже!