Сердце хирурга - Федор Углов

Характерной особенностью русских ученых, поставленных на высшую административную должность, всегда являлась их скромность, глубокая внутренняя культура. Чем большими правами наделен такой ученый, тем скромнее он себя ведет. Это настолько вошло в традиции русской медицины, что всякого рода отклонения вызывают недоумение медиков.

К счастью для нашей хирургии, в руководстве здравоохранением страны у нас долгое время стояли настоящие ученые, скромные люди с умом и сердцем государственных мужей.

1950 год… Меня несколько месяцев назад избрали заведующим кафедрой 1-го Ленинградского медицинского института. Звонок из министерства: просят приехать, имея на руках доклад по хирургии легких.

Только появился в знакомом здании, министр Ефим Иванович Смирнов принял сразу же. Приятно было слышать, с каким знанием министр говорил о моей работе, подчеркивая при этом, как она важна и какие надежды возлагаются на меня как на ученого… Я узнал, что должен поехать в Италию для ознакомления с тем хорошим и новым, что достигнуто в развитии грудной хирургии итальянскими специалистами, в частности профессорами Долиотти и Вальдони. Вместе со мной поедет профессор Павел Евгеньевич Лукомский.

Напутствуя, Ефим Иванович давал полезные советы, говорил, что если в ходе поездки возникнут какие-либо затруднения, нужно, не стесняясь, звонить сюда, в министерство. Поддержка будет оказана. Всю заботу о нашем путешествии он возлагал на своего первого заместителя Александра Николаевича Шабанова…

И действительно, Александр Николаевич сделал все, чтобы наша научная поездка за границу прошла как нельзя лучше, принесла пользу делу.

Конечно же, это памятно, и можно лишь желать, чтобы всегда был такой стиль работы с научными кадрами, чтобы в министерстве умели видеть далеко и были бы осведомлены о том, кто что делает, чем кому можно помочь…

Мы, хирурги того времени, нередко спорили между собой: не лучше было бы, если бы руководителем Министерства здравоохранения был тот или иной узкий специалист? Скажем, крупный ученый-терапевт, хирург или представитель другой специальности? Спорить спорили, однако на этот вопрос, по-видимому, нельзя дать определенного ответа. Все зависит от личности, от масштаба мышления человека. Если он мудрого незаурядного ума и совестлив (в большом значении этого слова!), при нем гармонично будут развиваться все разделы. Ведь мы знали, как тягостно бывает, когда администратором даже среднего звена становится специалист, влюбленный в себя, который хочет быть первым или, что еще хуже, единственным в какой-то области знания. Под руководством такого человека будет процветать в основном лишь подведомственное ему лично учреждение. А чтобы кто-то, не дай бог, не превзошел его, он, не будучи в состоянии сам подняться до высокого уровня, станет глушить и угнетать каждого соперника, лишь бы действительно выглядеть первым!

Так же удручающе действует на медиков и на развитие науки в целом тот факт, если во главе учреждений становятся безграмотные в медицинском отношении администраторы, без которых, к сожалению, мы почему-то еще не научились обходиться…

Советская медицина может гордиться, что сам социалистический строй, мудрые мероприятия партии и правительства создали все условия для ее развития и процветания. Наши достижения тут общеизвестны, признаны всем миром.

В работе хирурга трудности заложены не только в сложности самой операции, но и в том еще, что лечение больных требует больших затрат на дорогостоящие лекарства, Когда больных один-два на хирургическое отделение – это не так заметно. Но если их много – половина или даже больше, как бывало у нас в клинике, затраты ложатся тяжелым бременем и на отделение, и на всю больницу в целом. Сразу же назревает конфликт между хирургом и главным врачом.

Если в лечебном учреждении главным врачом работает, как подразумевает само название должности, наиболее образованный, знающий и авторитетный клиницист, разбирающийся в вопросах лечения не только не хуже, но и лучше многих специалистов, он, конечно, найдет возможность и изыщет средства, чтобы помочь развитию нового, прогрессивного начинания. И мы помним немало таких главных врачей, чью подвижническую деятельность можно назвать образцовой. Такими в свое время были Г. Ф. Ланг, Ю. Ю. Джанелидзе, А. А. Нечаев. По стилю работы, по эрудиции и клиническому подходу к решению административных вопросов близко к ним стоял П. К. Булатов, много лет работавший главным врачом больницы имени Эрисмана. Много и сейчас подобных энтузиастов. Однако порой можно видеть и другое, когда эту должность занимают лица, которые сами давно перестали быть врачами. Освободив себя от прямой ответственности за судьбу больных, они волей-неволей теряют ту мягкость, гуманность и бережное отношение к заболевшему человеку, без чего врач становится просто чиновником, для которого главное – бумажки, цифры, проценты, бесстрастные показатели разграфленных ведомостей… И если чиновник-бюрократ нежелателен и даже опасен на любом месте, в медицине он нетерпим совершенно!

Хирургу, которому доверяют жизнь сотен людей, почему-то не могут доверить разумного права принимать тех больных, которых ему же предстоит спасать. Тут – принять или не принять – решает тот, кто порой ничего не понимает в болезни пациента, не знает, как делать операцию, руководствуется лишь инструкцией, да еще по-своему, по-бюрократически читает ее.

В одной крупной больнице был хороший главный врач-клиницист, понимавший нужды клиники, ставивший интересы больных, как и положено, на первое место. Внезапно сорокапятилетним он скончался. Это была большая потеря и для коллектива больницы, и для медицины вообще… Год там жили без главного врача, полагая, что если долго подбирают человека на эту должность, то хотят найти достойную замену. И каково же было удивление всех, когда в качестве главного появился Владимир Абрамович Крамолов, человек малой квалификации, с невысокими моральными устоями, не имеющий понятия о благородстве – столь важном свойстве врача. Он не был хорошим специалистом ни в одной области: немного занимался хирургией, немного – лечением ожогов, любил бывать на подхвате у какого-либо крупного администратора. И вдруг стал главным врачом большой больницы!

Поскольку он не обладал достаточной клинической подготовкой, высокой внутренней культурой, беспокойство врачей, их переживания за тяжелых больных ему были чужды и непонятны. На просьбу хирурга заменить оборудование для разработки новой проблемы, на одного-двух человек увеличить штат он ответил: «Вы не можете без этого делать больших операций? А зачем их делать? И койко-день будет хороший, и экономия по всем статьям!» Тогда хирург спросил: «А что же будут делать больные с болезнями сердца и легких? Их куда?!» На это Крамолов во всеуслышание заявил: «За всех больных я не собираюсь сам болеть. Здоровья не хватит!»

Когда же днями позже хирург заметил ему, что в нынешних условиях вообще оперировать невозможно, Крамолов предостерег: «Если еще раз так скажете, мы совсем запретим вам оперировать тяжелых больных, пока не будут созданы соответствующие условия. Раз нет условий – не оперируйте! Я не настаиваю, между прочим… Ждите, когда эти условия у вас будут!»

Не подумайте, что здесь автор в плену художественной фантазии. Нет, Крамолов, к сожалению, не литературный образ, а реальный, живой субъект.

Только фамилия несколько видоизменена.

К счастью, крамоловы – не везде! Даже можно сказать – они редки. Но там, где они есть, неуютно чувствуют себя и врачи и больные…

В той же клинике особенно не повезло уже немолодому, опытному хирургу. Хорошие хирургические способности сочетались в нем с огромной любовью к своему делу, и поэтому у него сразу же начались стычки с новым главврачом: ведь так много нужно было для больных, а попробуй добейся чего-нибудь у Крамолова!

Тот же, почувствовав неприязнь к хирургу, старался теперь возбудить ее в других, не стеснялся в присутствии остальных врачей, но, конечно, за спиной самого хирурга, говорить о нем таким примерно образом: «А что, он уйдет из клиники, так всем легче будет! На этом месте какой-нибудь безграмотный, бездарный фельдшер лучше, чем капризный талант!» Ему робко возражали: «Кто же тогда будет делать сложные операции, учить других?» Крамолов пожимал плечами: «А зачем нам это? Вам-то лично лауреатской медали все равно не дадут, чего переживаете? Не о чужом дяде думайте, о себе!» Когда же ему сказали, что хирург настойчив, не отступится, добьется, чтобы хирургическое отделение привели в надлежащий вид, главврач нашел «соломоново решение»: «А мы, пожалуй, препятствовать этому не станем. Поставим отделение на ремонт и будем ремонтировать четыре года! И договоримся с кем надо: пусть он даже все это время зарплату получает, а оперировать не дадим…»

И понятно, что крамоловы особенно резко нападают на тех, в ком заметны проявления способностей и самостоятельности. Вспомним хотя бы нашего гениального Пирогова Николая Ивановича. В каких только грехах его не обвиняли, чего ему не приписывали!