Простаки за границей или Путь новых паломников - Марк Твен

Бродя в полумраке по Храму святого гроба Господ­ня, мы подошли к маленькому приделу, высеченному в скале, — место это испокон веков было известно под названием «Темница Христова». Предание гласит, что здесь был заключен Спаситель перед распятием. Под алтарем, у входа, стоят каменные колодки для ног. В них был закован Спаситель, и они так и называются по сей день — «узы Христа».

Греческий придел просторнее, богаче и пышнее всех остальных в Храме святого гроба Господня. Алтарь его, как и во всех греческих церквах, отделен от осталь­ного храма высоким иконостасом, который тянется поперек всего придела и так и сверкает золотом и дра­гоценными каменьями богатых окладов. Перед ним висит множество лампад, все они из золота и серебра и стóят больших денег.

Но гордость этого придела — невысокая колонна, поставленная посреди мощенного мрамором пола в знак того, что это и есть центр земли. Самые до­стоверные предания рассказывают, что это было изве­стно давным-давно, и когда Христос пребывал на зем­ле, он раз и навсегда рассеял все сомнения на этот счет и сам сказал, что так оно и есть. Помните, сказал он, что эта колонна возвышается над самым центром земли. И если центр переместится, то соответственно сдвинется и колонна. Колонна трижды сама собою меняла место. Происходило это потому, что трижды, в разное время, при великих потрясениях в природе громадные массы земли — по всей вероятности, целые горные гряды — улетучивались в пространство, и та­ким образом диаметр земли уменьшился, и центр ее сместился пункта на два. Это чрезвычайно любопыт­ное и интересное обстоятельство — сокрушительный удар по тем философам, которые хотят нас уверить, будто никакая, даже самая малая частица земли не может улетучиться в пространство.

Чтобы убедиться, что это и есть центр земли, некий скептик однажды за щедрую плату получил разреше­ние подняться на купол храма и, стоя под солнцем, ровно в полдень поглядеть, отбросит ли он тень. Вниз он спустился совершенно убежденный. День был пас­мурный, и солнце не показывалось, не было и тени; но скептик твердо уверился, что если бы солнце вышло и появились тени, у него самого тени не было бы. Сколько бы ни празднословили маловеры, подобных доказательств им не опровергнуть. Те, кто не закоснел в упрямом скептицизме и готов прислушаться к слову убеждения, черпают в этих доказательствах уверен­ность, которую уже ничто и никогда не поколеблет.

Если упрямцам и глупцам нужны еще более веские доказательства, что это и есть подлинный центр зем­ли, — вот они. Прежде всего — из-под этой самой ко­лонны взят был прах, из которого Бог сотворил Адама. Это, конечно, решающий довод. Ведь маловероятно, чтобы первый человек был сотворен из земли низшего качества, когда имелась полная возможность достать первосортную землю из самого центра. Это очевидно для всякого, кто способен мыслить. Бесспорно Адам был слеплен из праха, добытого именно в этом месте, это доказано хотя бы тем, что за шесть тысяч лет никто не сумел доказать, что он добыт не здесь, а где-нибудь в другом месте.

По удивительному совпадению под сводами этого великого храма, неподалеку от этой знаменитой ко­лонны, и погребен наш прародитель Адам. Не может быть сомнений, что он действительно похоронен в мо­гиле, которую нам показали, да и о чем тут спорить, ведь никто никогда не доказал, что он погребен не здесь.

Могила Адама! Как умилительно здесь, в чужом краю, вдали от дома, от друзей, от всех, кому ты дорог, вдруг увидеть могилу кровного родственника. Правда, далекого, но все же родственника. Я безоши­бочно почуял это кровное родство и затрепетал. Ис­точник моей сыновней нежности заволновался до са­мых глубин, и я дал волю бьющим через край чувст­вам. Я прислонился к колонне и залился слезами. По-моему, ничуть не стыдно рыдать на могиле бед­ного, милого сердцу родича. Пусть тот, кому смешно мое волнение, закроет эту книгу, ему не придутся по вкусу мои странствия по Святой Земле. Благородный старец — ему не довелось увидеть меня... ему не до­велось увидеть свое дитя. А я... мне... увы, мне не довелось увидеть его. Подавленный горем и обману­тый в своих надеждах, он умер, не дождавшись моего рожденья... за шесть тысяч кратких весен до того, как я появился на свет. Но перенесем это мужественно. Будем верить, что ему лучше там, где он теперь. Утешимся мыслью, что если он и потерял на этом, то мы безусловно выиграли.

Потом гид повел нас к алтарю, воздвигнутому в честь римского солдата, одного из стражей, поддер­живавших порядок во время распятия. Когда в насту­пившей кромешной тьме разодралась завеса храма; когда землетрясение раскололо Голгофу надвое; когда загрохотала небесная артиллерия и при грозных вспышках молний мертвецы в саванах хлынули на улицы Иерусалима, этот страж задрожал от страха и сказал: «Воистину он был сын Божий!» На том месте, где стоит сейчас алтарь, стоял тогда этот солдат, и прямо перед ним был распятый Спаситель, и от его взора и слуха не ускользнуло ни одно из чудес, случив­шихся на Голгофе или вокруг нее. И на том же самом месте первосвященники обезглавили его за эти кощун­ственные слова.

В этом алтаре прежде хранилась одна из самых поразительных святынь, какие когда-либо видел чело­век, — она обладала таинственной притягательной си­лой, от нее часами нельзя было оторвать глаз. Это не что иное, как медная табличка, которую Пилат прибил на крест Спасителя и на которой он написал: «Сей есть царь иудейский». Наверно, эту удивительную релик­вию нашла святая Елена, мать Константина, когда побывала здесь в третьем веке. Она объездила всю Палестину, и ей всегда везло. Стоило этой доброй старой ревнительнице веры обнаружить в Библии, будь то Ветхий или Новый завет, упоминание о каком-либо предмете, и она тотчас отправлялась на поиски — и не отступалась, пока не находила его. Ей понадобил­ся Адам — пожалуйста, вот он; ковчег — вот вам ков­чег; Голиаф или Иисус Навин — она и их разыскала. Я уверен, что это она отыскала и надпись, о которой я только что говорил. Она нашла ее именно здесь, рядом с тем местом, где стоял пострадавший за веру римский солдат. Эта медная табличка теперь хранится в одной из церквей Рима. Всякий может увидеть ее там. Надпись видна очень ясно.

Мы прошли еще несколько шагов и оказались пе­ред алтарем, возведенным на том самом месте, где, по словам почтенных католических патеров, солдаты де­лили одежды Спасителя.

Потом мы спустились в пещеру, которая, как говорят педанты и придиры, была некогда просто водоемом. Однако теперь здесь церковь — Церковь святой Елены. Она пятидесяти одного фута в длину и сорока трех в ширину. В ней сохранилось мраморное кресло, на котором сиживала Елена, надзирая за рабочими, когда они трудились, откапывая подлинный крест. Тут же воздвигнут алтарь святого Димаса, раскаявшегося разбойника. Здесь стоит и новая брон­зовая статуя — статуя святой Елены. Она напомнила нам о бедняге Максимилиане, столь недавно убитом. Он преподнес эту статую в дар церкви, когда уезжал в Мексику, чтобы занять там престол.

Из водоема мы спустились на двенадцать ступеней в большой, грубо высеченный в скале грот. Он об­разовался после раскопок, которые производила Еле­на, разыскивая крест. Ей пришлось изрядно потру­диться здесь, но труды ее были щедро вознаграждены: она добыла терновый венец, гвозди с креста, честный крест и крест раскаявшегося разбойника. Она уже ре­шила, что тут больше ничем не разживешься, но во сне ей было указание потрудиться еще денек. Это оказа­лось как нельзя более кстати. Она так и сделала — и нашла крест второго разбойника.

Стены и свод этого грота все еще льют горькие слезы в память события, случившегося на Голгофе, и когда эти слезы падают с мокрой скалы на головы благочестивых паломников, они тоже рыдают и пла­чут. Монахи назвали этот грот «Храмом измышления честного креста», — название весьма неудачное, ибо ведь профаны могут принять его за молчаливое при­знание, будто рассказ о том, что Елена нашла здесь честный крест, — просто вымысел. Но какое счастье сознавать, что люди просвещенные не усомнятся ни в одном слове этой истории.

Священнослужители любой секты, из любого при­дела Храма гроба Господня могут приходить в этот грот и плакать, и молиться, и возносить хвалы крот­кому искупителю нашему. Однако представителям двух различных вероисповеданий не разрешается при­ходить сюда одновременно, иначе не миновать драки.

Мы еще побродили по древнему храму среди по­ющих монахов в длинных грубых рясах и сандалиях; среди паломников всех цветов кожи и многих наци­ональностей в самых диковинных одеждах; под сум­рачными сводами, между закопченных пилястров и ко­лонн, в угрюмом полумраке собора, еще более густом от дыма и ладана, где мерцают десятки свечей, то появляясь, то вдруг исчезая, то проплывая взад и впе­ред в отдаленных приделах, словно волшебные блуж­дающие огоньки, — и наконец подошли к маленькой часовне, называемой «Часовня осмеяния». Под алта­рем хранится обломок мраморной колонны; на него усадили Христа, когда, ругаясь над ним, в насмешку объявили его царем иудейским и венчали терновым венцом, а вместо скипетра дали ему в руки трость. Здесь завязали ему глаза, и били его по ланитам, и, издеваясь, говорили: «Прореки, кто ударил тебя?» Предание о том, что это и есть место осмеяния, очень древнее. Гид сказал нам, что первым об этом упомянул еще Сеавульф[206]. Я с ним незнаком, но как же не считать­ся с его свидетельством? Никто из нас на это не решится.