Фэнтези-2005 - Ирина Скидневская

Он скинул с плеча лопату, спрыгнул в неглубокую яму, скрипнули камушки под лезвием…

Кто он? Зачем он здесь? Чем это пахнет?!

Директор, мужчина с опытом, вызвал физика к себе и плотно дверь закрыл. И в окошко глянул, не крутится ли кто поблизости.

— Да что же такое, а? Ганна запанела совсем, в школу носа не кажет… Обидели ее чем? И ты вот… с тела совсем спал, отощал, как скелет. И ходишь как сновида, отчеты вовремя не подаешь… Что там у вас творится, а?

Владислав Викторович молчал, сложив губы в презрительную ниточку уголками книзу.

— Мать ее побивается, — продолжал директор, не глядя на него. — Говорит, не узнает Ганну. Мать родная не узнает!

Владислав Викторович смотрел мимо.

— Вы, — сказал директор после паузы, легким холодком в голосе подчеркивая это непривычное «вы», — в бумагах-то порядок наведите… Говорил я с Марией Васильевной, она завучем пятнадцать лет была и еще согласилась побыть… Черт знает что такое! Биологию сам веду, так и за физику браться? Черт знает что такое!

Владислав Викторович кивнул, равнодушно глядя за окно.

Он шел по узкой аллее и нес что-то в узелке под рукой.

Содержимое узелка тихо постукивало в такт шагам. Он плотнее прижимал его к бедру.

Руки его были в земле и глине. И запах, запах…

Вот и клумба. В небе ни звезд, ни луны, только белеет неясно светлое женское платье…

Однажды на уроке бумажный самолетик клюнул его в лоб, выведя из задумчивости. Он огляделся: класс занимался посторонними делами, на доску не смотрел, но беда была не в том.

Он вдруг на секунду очнулся.

Последние месяцы слились в одну длинную ночь. Он засыпал все крепче, одурманенный запахом орхидей. Подобно тому, как стальная баба разрушила старый флигель, любовь к панночке разрушала его — и снова восстанавливала, но уже в другом каком-то качестве.

Ему виделись сны из чужой жизни.

Вечером поклялся себе, что не пойдет сегодня в гости к Анне Петровне.

И все равно — не удержался и пошел.

— Анна Петровна… Простите мою бестактность…

Панночка смотрела печально и беззащитно.

— Я прошу прощения, но… Не могли бы вы все-таки сказать, что случилось… тогда… во флигеле? Из-за чего произошла… трагедия…

Она подняла ко лбу тонкую, белую, почти прозрачную руку. Коснулась переносицы:

— Холопы оклеветали меня. Холопы… Зигмунд меня любил. Безответно, вы понимаете… платонически… Единственный светлый человек среди всей этой мрази. Провинция, дикие, жестокие нравы… Он любил цветы. Он называл меня своей орхидеей… Они оклеветали его… и меня.

Зависла пауза.

За стеклами оранжереи носились снежинки. Стекла, обмазанные замазкой сверх меры, подрагивали в рамах. Дремала орхидея под стеклянным колпаком, над ней бессонно горела, возмещая недостаток зимнего солнца, настольная лампа. Физик ежился, но не от холода.

— Вы писали письма? Кому?

— Себе, — устало улыбнулась панночка. — Потомкам… Кому я могла писать? Я знала, что живой меня не выпустят, письма не передадут, бежать не помогут…

Владислав Викторович нахмурился, вспоминая, как вот здесь же, в этой оранжерее, совсем другая девушка сказала эти же самые слова…

Будто прочитав его мысли, панночка встала. Шагнула ближе. Положила руки на плечи. Ее взгляд парализовал. От ее запаха сбивалось дыхание.

— Корни, Владислав. Корни во тьме… Для того, чтобы цветок видел солнце. А корни там… Где тлен…

Он понял, что не может сопротивляться.

«Существует около ста тысяч видов и сортов орхидей… Среди них есть наземные растения, лианы, эпифиты… Эпифитам не нужен грунт — только специальный субстрат, основными качествами которого являются достаточная влагоемкость, воздухопроницаемость и длительный период разложения… Из естественных компонентов для составления субстрата для орхидей используют мох-сфагнум, верховой торф, корни различных папоротников, кору хвойных деревьев и древесный уголь. Кора сосны — основной компонент универсального субстрата, ее предварительно необходимо проварить, а затем хорошо высушить и измельчить…»

Он склонился над свежей ямой. Трухлявые доски поддавались тем не менее неохотно.

Это нужно не ему — это нужно корням. Корням, питающим небывалый цветок. Это нужно его Орхидее…

— Чур тебя! Чур тебя! Спаси и помилуй… Вурдалак!

Чужие тени, вырастающие из-за крестов.

— Спаси и помилуй…

— Хлопцы! Это немец! Это немчура проклятая, попался, рыжий!

— Куда? Куда? Хватай!

Хлещут ветки по щекам. Плывет над кладбищем приторный запах.

— Остап Остапович, — сказал физик, стараясь не встречаться глазами с участковым, — а бумаги… Помните, сундучок, который во флигеле тогда нашли… где он?

— А в каморе, — беспечно отозвался участковый. — Хотели в район отправить… Так хлам ведь, а не бумаги, ничего не разобрать, черт ногу сломит — с таким возиться…

Владислав Викторович невольно поднял руку ко лбу. Опомнившись, сделал вид, что поправляет прилипшую к коже прядь волос.

— Как же в каморе, Остап Остапович… Мыши ведь поедят!

— На здоровьячко, — участковый пожал плечами. — Да что вы, Владислав Викторович, прямо лица на вас нет. На что вам эти бумаги?

— Для краеведческого музея, Остап Остапович. В школу…

— Ну так и берите. Так и запишем: переданы для хранения в краеведческий музей под личную ответственность…

Физик не слушал. Колотилось сердце, бухало в висках, и в прокуренном пыльном участке возникал и разливался запах орхидей.

От слипшихся бумажных листов веяло тленом. Стол был уставлен банками и кастрюльками, и надо всем этим возвышался баллончик с фрионом — остатки импортного дезодоранта, привезенного еще летом из Киева. С баллончиком ничего не вышло — Владислав Викторович, не сдаваясь, соорудил самодельный пульверизатор из двух алюминиевых трубок. Разводил белки яиц, растирал крахмал, готовил эмульсию из талька — детской присыпки, разбавлял молоком. Несколько листов от его экспериментов погибло окончательно, но потом Владислав Викторович наловчился все-таки покрывать бумагу защитной пленочкой, способной ненадолго остановить разрушение.

Листы высохли. Владислав Викторович убрал склянки со стола, развернул тугой лист ватмана, поставил сверху настольную лампу.

В клубе нашлись цветные фильтры — листы разноцветной пленки. Клятвенно пообещав завклубом, что вернет «цветомузыку» к ближайшей дискотеке, физик утащил добычу к себе домой и взялся просматривать листы в отфильтрованном свете.

Стали видны отдельные слова. Буквы наползали друг на друга, будто писавший был слеп или жил в темноте. «…Боже… будет… когда…» Еще какие-то слова и обрывки слов. Владислав Викторович смотрел и смотрел до боли в глазах. Текст по-прежнему невозможно было прочитать, но Владислава Викторовича беспокоило не это.

Тот, кто писал истлевшие от времени письма, пользовался современной Владиславу Викторовичу грамматикой — без «ятей». И начертания букв были знакомые. Иногда ему казалось, что…

Оставив работу и выключив лампу, он бросился в школу, в учительскую. Вытащил журнал шестого класса, развернул на первой странице — сентябрь, второе, тема урока…

У Владислава Викторовича потемнело в глазах. Он сел на шаткий скрипучий стул и просидел так, наверное, не меньше получаса. Из оцепенения его вывел возбужденный детский голос за приоткрытой дверью:

— Владислав Викторович! Идите! Там у вас уже все сгорело!

Баба Мотря, хозяйка, ругалась на чем свет стоит. По ее словам выходило, что Владислав Викторович, уходя, навесил на настольную лампу «какой-то мотлох», вот оно и загорелось. По счастью, сгорело все-таки далеко не все. Сгорел старый письменный стол, стул и пиджак на спинке стула. «Цветомузыка» сгорела с особенно вонючим дымом; бумаги, разложенные на столе, сгорели подчистую вместе с остатками чернил, вместе со словами, которые удалось прочитать…

Баба Мотря ругалась и причитала. Владислав Викторович отлично помнил, что, уходя, выдернул шнур от лампы из розетки.

«Корни должны быть во тьме, чтобы цветок видел солнце».

Был январь. Земля задубела. Учитель физики бил и бил заступом, и непривычные к такому труду ладони скоро взялись красными мозолями.

Здесь ли была клумба? Здесь, ее показывала панночка в тот самый первый их вечер…

Выбившись из сил и одновременно немного успокоившись, он натаскал хвороста и сложил костер — по кругу, кольцом. Прибежали любопытные мальчишки с соседней улицы: это что же за физический опыт?

Не стал их гнать. Не хватило сил, да и прогонишь ли? Сидели у огня, грели руки, рассказывали, какая елка была в районном доме культуры да какие конфеты были в подарке — тянучки, ириски, один «Красный мак» и один «Мишка»…