Творения - Лактанций

8. 1. Итак, есть одно высшее благо — бессмертие, для обретения которого мы изначально созданы и рождаемся. К нему мы стремимся, именно к нему обращена человеческая природа, к нему ведет нас добродетель. Поскольку мы открыли, в чем заключается благо, остается сказать нам также о самом бессмертии. 2. Доводы Платона, хотя и весьма способствуют делу, все же недостаточно прочны для достижения и доказательства истины, поскольку он ни смысла великой тайны не связал воедино, ни высшего блага не открыл. Ибо хотя он верно полагал о бессмертии души, все же рассуждал о нем не как о высшем благе. 3. Мы же можем вывести истину из более прочных доказательств, ибо обнаружили ее не благодаря шаткой догадке, но узнали ее из божественного наставления. 4. Платон рассуждал так: «Вечно то, что само себя знает и постоянно движется; поскольку же само начало начала не имеет, оно не будет иметь и конца, так как не может лишиться самого себя».[690] Этот аргумент дал бы и безмолвным животным вечность, если бы Платон не добавил о разумности. 5. Итак, чтобы избежать этой общности, он прибавил, что не может случиться так, чтобы душа человеческая не была бессмертной, удивительная способность которой к открытиям, быстрота мышления, легкость в постижении и обучении, способность помнить прошлое и предвидеть будущее, знание бесчисленных вещей и искусств, которого лишены прочие живые существа, являются божественными и небесными. 6. Так как начало души, которая принимает столько всего и столько содержит, не находится на земле, ибо в душе нет ничего смешанного или слепленного из земли,[691] то необходимо, чтобы в землю обращалось то, что в человеке тяжелое и подвержено разложению, а то, что тонкое, легкое и, конечно, не подвержено разложению, освобождаясь из обиталища тела, словно из темницы, отлетало на небо, к своей природе. 7. Это сжатое изложение мысли Платона, которая у него самого выглядит пространнее и богаче. Этой мысли еще раньше придерживались Пифагор и его учитель Ферекид, который, как говорит Цицерон, первым стал рассуждать о вечности души.[692] 8. Хотя все они отличались красноречием, все же в споре этом большим авторитетом обладали те, кто утверждали противное этой мысли, прежде всего Дикеарх, затем Демокрит и, наконец, Эпикур; настолько, что сам предмет, о котором они спорили между собой, подвергали сомнению. 9. В конце концов Туллий, представив все их суждения о бессмертии и смерти, пришел к выводу, что они сами не знали, что истинно. «Какие из их суждений истинны, — говорит он, — пусть рассудит какой‑нибудь бог».[693] И вновь в другом месте: «Поскольку каждое из этих положений высказано весьма просвещенным мужем, нельзя угадать, какое из них верное».[694] 10. Однако нам, кому истину открыло само божественное вдохновение [divinitas], не нужно угадывать.

9.1. Итак, вечность душ можно доказать и обосновать другими доводами, которые не приводили ни Платон, ни кто‑то другой. Мы укажем их кратко, поскольку речь наша стремится к истолкованию великого суда Божьего, который случится на земле с приближением конца времен. 2. Прежде всего, поскольку человек не может видеть Бога, Бог, чтобы все‑таки на этом основании не подумал кто, будто Он не существует, среди прочих чудесных творений Своих, — ибо сокрыт Он от смертных глаз, — сотворил также много таких вещей, сила которых хотя и очевидна, существо [substantia] же, тем не менее, не видно. Например, голос, запах, ветер, чтобы на основании и примере этих явлений мы, хотя Бог и недоступен взору, все же по Его силе, действиям и творениям увидели Творца. 3. Что яснее голоса, мощнее ветра или резче запаха? Поскольку же они переносятся по воздуху, достигают наших органов чувств и воздействуют на них своей силой, то различаются не зоркостью глаз, а воспринимаются другими частями тела. 4. Так же и Бог должен постигаться нами не через зрение или какое‑то другое немощное чувство, но должен постигаться глазами разума, когда мы видим замечательные и удивительные труды Его. 5. Тех же, кто утверждал, что нет никакого Бога, я не назвал бы не только философами, но и людьми, ибо они, подобно бессловесным животным, состоят из одного лишь тела, ничего не видя душой и относя все к чувству тела, ибо они полагали, что не существует того, что не видно глазам. 6. И поскольку они воспринимали то, что противно доброму и приятно злу, то верили, что все родилось случайно и что мир организован природой, а не Провидением. Отсюда уже они доходили до вздора, который необходимо приводил их к следующему суждению. 7. Если Бог бестелесен, невидим и вечен, стало быть, не потому, вероятно, душа умирает, что не видна после того, как покидает тело, ибо известно, что есть что‑то ощущаемое и действующее, что не воспринимается зрением. 8. Но потому, что трудно воспринять, как душа может сохранять чувство без тех частей тела, которые отвечают за чувствование. 9. Что же Бог? Неужели легко понять, каким образом Он остается полным сил без тела? Если они верят, что существуют боги, которые, если существуют, являются, как бы то ни было, бестелесными душами, то необходимо, чтобы человеческие души существовали по такому же принципу. Ибо на основе собственно разума и знаний становится ясно, что между человеком и Богом есть некоторое сходство.

10. Наконец, достаточно серьезен и тот довод, приводимый Марком Туллием, из которого можно сделать вывод о бессмертии души. «Ибо нет, — говорит он, — ни одного другого живого существа, которое бы имело хоть какое‑то представление о Боге, и религия является почти единственным, что отличает человека от бессловесных животных».[695] Поскольку она свойственна одному только человеку, она доказывает, что мы стремимся к тому будущему, того будущего жаждем, то будущее чтим, которое нам приятно и которое нам близко. 11. Неужели кто‑нибудь, когда бы рассмотрел природу прочих животных, которых Провидение Высшего Бога создало со склоненными и пригнутыми к земле телами для того, чтобы из этого можно было понять, что они не имеют ничего общего с небом, может не увидеть, что из всех один только человек является небесным и божественным животным? Его поднятое на ноги от земли тело, величественный лик, прямое положение указывают на его происхождение и устремляются, как бы презрев низость земли, ввысь. Ибо человек знает, что высшее благо для себя следует искать наверху, и, помня свое сотворение, в ходе которого Бог создал его исключительным, созерцает своего Создателя. Это созерцание [Гермес] Трис — мегист весьма справедливо назвал боголюбованием, которого нет ни у одного бессловесного животного. 12. Поскольку разумность, которая дана только человеку, является не чем иным, как познанием Бога, ясно, что душа не погибает и не разлагается, но сохраняется навсегда, так как ищет и почитает Бога, Который вечен, и [как бы] по принуждению [собственной] природы она знает, и откуда возникла, и куда вернется.

13. Крометого, немаловажным является тот довод в пользу бессмертия, что один человек пользуется небесным началом. Ведь в то время как природа [всех] вещей состоит из двух начал, которые борются и соперничают друг с другом, из огня и воды, первый из которых принадлежит небу, а второй — земле, прочие животные, поскольку являются земными и смертными, используют только земное и тяжелое начало, и лишь человек использует огонь, т. е. легкое, высшее, небесное начало. 14. Те элементы, которые являются тяжелыми, тянут вниз к смерти, а те, которые легкие, поднимают к жизни, ибо жизнь находится вверху, а смерть — внизу. И как свет не может быть без огня, так и жизнь не может быть без света. Огонь, стало быть, является [неотъемлемым составляющим] элементом света и жизни. Из этого становится ясным, что человек, который его использует, был создан бессмертным, ибо человеку свойственно то, что дает жизнь.

15. Добродетель, также данная одному лишь человеку, является великим аргументом в пользу того, что души бессмертны. Добродетель противоречила бы природе, если бы душа умирала. Ибо добродетели вредит сущая жизнь. Ведь эта земная жизнь, общая у нас с бессловесными животными, стремится к наслаждению, в разнообразных и приятных плодах которого она находит удовольствие, и избегает боли, суровость которой ранит природу живых существ неприятными ощущениями и способна привести к смерти, которая разрушает живое существо. 16. Так вот, если добродетель удерживает человека от тех благ, которые жаждутся по природе, и побуждает к перенесению боли, которая избегается по природе, стало быть, добродетель является злом и противна природе, и необходимо считается глупцом тот, кто ей следует, ибо он сам себе вредит, избегая сущих благ и стремясь к боли без упования на большую выгоду. 17. В самом деле, в то время как нам дано получать удовольствие от приятнейших наслаждений, не покажемся ли мы лишенными чувства, если предпочтем жить в унижении, в нужде, в презрении, в бесчестии, и даже не жить, а мучиться и угасать от боли, и если мы ничего более ценного от перечисленных тягот не добьемся, с чем бы могло сравниться отвергнутое наслаждение? 18. Если же добродетель не является злом и если она поступает правильно, что отвергает порочные и отвратительные наслаждения, и мужественно, что не боится ни боли, ни смерти, лишь бы выполнить долг, стало быть, неизбежно стремится к какому‑то большему благу, чем те, которые она отвергает. Но на какое еще благо можно надеяться после смерти, если не на вечность?