Роковые иллюзии - Олег Царев

Как показывает досье «Тюльпана», именно от Зборовского Сталин в январе 1937 года получил материал, который был признан основанием, чтобы возобновить обвинения против Троцкого. В рукописном сообщении «Тюльпана» говорилось: «22 января Л. Седов во время нашей беседы у него на квартире по вопросу о 2-м московском судебном процессе и роли в нем отдельных подсудимых (Радека, Пятакова и др.) заявил: „Теперь колебаться нечего, Сталина нужно убить"[606].

Смертельный страх Сталина перед убийством, таким образом, вспыхнул с новой силой, когда были получены более подробные сведения об этих намерениях Седова, которые Зборовский направил в Москву 11 февраля:

«С 1936 года «Сынок» (псевдоним Л. Седова в оперативной переписке НКВД. — О. Ц.) не вел со мной разговор о терроре. Лишь недели две-три тому назад, после собрания группы, «Сынок» снова заговорил на эту тему. В первый раз он только теоретически старался доказать, что терроризм не противоречит марксизму. «Марксизм — по словам «Сынка» — отрицает терроризм постольку, поскольку условия классовой борьбы не благоприятствуют терроризму, но бывают такие положения, в которых терроризм необходим». В следующий раз «Сынок» заговорил о терроризме, когда я пришел к нему на квартиру работать. Во время читки газет «Сынок» сказал, что так как весь режим в СССР держится на Сталине, то достаточно убить Сталина, чтобы все развалилось»[607].

Неподтвержденные другими источниками сообщения Зборовского о том, что Троцкий и Седов замышляли убийство Сталина, противоречат всем их публичным заявлениям и сведениям, содержащимся в личных документах Троцкого, которые были рассмотрены международной комиссией. Тот факт, что эти сведения вообще появились в документах НКВД, знаменателен сам по себе. Их достоверность находится под вопросом. То, о чем сообщил Зборовский, вполне могло быть просто эмоциональным всплеском, а не каким-то практическим планом. Его сообщение могло быть и чистой выдумкой самого «Тюльпана», чтобы ублажить Сталина. Оно было сделано перед смертью Седова во французской клинике, где его, по-видимому, успешно прооперировали по поводу аппендицита. Присутствие врачей из русских эмигрантов, причем в некоторых из них подозревали агентов НКВД, породило слухи о том, что Седов был убит по указанию Сталина. Самого Зборовского также заподозрили в причастности к этому, так как он был доверенным лицом в окружении Седова. Однако утверждение, что он принес больному отравленный апельсин, является, вероятно, надуманным, если учесть сообщение, содержащееся в его досье из архивов НКВД. В написанном вскоре после смерти Седова письме Зборовский предлагает Центру потребовать аутопсии, добавив при этом, что пока не подтвердится отсутствие доказательств преступления, помощники Седова будут находиться в паническом страхе. Он предложил начать распространять слух о причастности к этому Кривицкого, который незадолго до этого события порвал с НКВД и, найдя пристанище в окружении Седова, сбежал в Париж. Зборовский упоминал в письме псевдоним Кривицкого «Гроль».

Если бы Зборовский действительно отравил Седова, вряд ли бы он предложил аутопсию. Он был уверен в том, что никакого яда в трупе не будет обнаружено. В противном случае это навлекло бы на него подозрение. Сейчас косвенные доказательства убийства Седова представляются значительно менее убедительными, чем те, которые показывают, что Зборовский помогал группе советских агентов выкрасть архивы Троцкого из института Николаевского в ноябре 1936 года[608].

Весной 1937 года НКВД было приказано активизировать кампанию против сторонников Троцкого за границей и, не ограничиваясь контролем за их деятельностью, приступить к их ликвидации. Под руководством Ежова началось физическое устранение тех, кто был не согласен со Сталиным, и таким образом его политическая вендетта перекинулась за границу. Поскольку не было возможности инсценировать сенсационные судебные процессы и фальсифицировать признания за пределами тщательно охраняемых границ СССР, Сталину приходилось придумывать другие методы, чтобы разделаться с реальной и мнимой оппозицией.

Во всей переписке Орлова с Центром можно найти лишь отрывочные упоминания об этих операциях по ликвидации в виде условных слов и сообщений с пропуском слов, указывающих, когда, каким образом и кем была осуществлена ликвидация сталинских политических противников. Выдержка из письма Орлова в Центр, касающегося убийства австрийского социалиста Курта Ландау, сочувствовавшего ПОУМ, предоставляет редкую возможность бросить взгляд внутрь механизма «мокрых дел», как их впоследствии будет именовать КГБ в период «холодной войны».

«Литерное дело (ликвидация. — О. Ц.) Курта Ландау (видный австрийский троцкист. — О. Ц.) оказалось наиболее трудным из всех предыдущих, — сообщал Орлов Центру 25 августа 1937 г. — Он находится в глубоком подполье, и, несмотря на то что мы уже больше десяти дней ведем неусыпное наблюдение за виднои анархисткой, которая, по ее же заявлению нашему источнику, является его связисткой и видается с ним ежедневно, мы его обнаружить не смогли еще». Орлов сообщал Москве, что, если наблюдение не даст результатов «через два иди три дня», он организует с ним встречу, но не будет его «брать», потому что Ландау, «без сомнения, является центральной фигурой в подпольной организации ПОУМ. Если бы ликвидировали его во время встречи, то началось бы полицейское расследование и был бы подставлен агент НКВД. Вот почему предлагаю Ландау со свидания не брать, а проследить его до его местожительства и взять его уже позже — через день-два. Как Вам известно, Ландау, в отличие от прочих иностранцев-литерников, теснее сросся с местными троцкистскими организациями»[609].

«Несмотря на накаленную атмосферу, я считаю, что, учитывая важность Ландау, нам колебаться не следует, и надеюсь, что мы и этот литер проведем так, как Вы этого от нас требуете», — писал Орлов в заключение своего сообщения, от которого и сейчас, почти шесть десятков лет спустя, пробегает мороз по коже[610]. Это сообщение, наряду с другими аналогичными документами НКВД, дает неопровержимые косвенные доказательства того, что Орлов был непосредственно связан с аппаратом боевиков, которые уничтожили Ландау и других «иностранных литерников», таинственным образом исчезавших в Испании в то лето.

Из последнего предложения письма Орлова следует, что, проводя ликвидации лиц, сочувствующих ПОУМ, он выполнял секретные приказы Центра, что означает — Сталина. Необходимо отметить то зловещее хладнокровие, с которым Орлов выполнял порученные ему «литерные» задания. Тщательное планирование этих убийств дает основание предполагать, что он без колебаний руководил этими экзекуциями. Подобно многим советским офицерам разведки, чьи моральные нормы формировались в бурное время революции и гражданской войны, Орлов, по-видимому, был готов уничтожать политических противников во имя того, что он считал высочайшими идеалами коммунизма.