Хоровод воды - Сергей Кузнецов

Говорит тогда мельник:

– Ну, коли так, доченька, заходи ко мне, я тебе гостинец подарю.

Пошла к нему Марфушка и видит: во дворе у него черный петух ходит. А она раньше никогда таких петухов не видала, вот и спрашивает:

– Зачем вам, дедушко, черный петух?

А он ей отвечает:

– Как придет ко мне водяной чорт – я ему черного петуха отдам, он от меня и отстанет.

Вошла к нему Марфушка в дом, видит – у печки черный кот греется. Она и спрашивает:

– Зачем у вас, дедушко, черный кот? Люди говорят, черный кот сатане служит.

Рассердился мельник, стукнул палкой и говорит:

– Никому он не служит! А вот придет ко мне водный чорт – я ему черного кота отдам, он от меня и отстанет.

Достал мельник всякие гостинцы, стал Марфушку угощать, называть доченькой. Понравилось у него Марфушке, стала она к нему захаживать. Говорит ей однажды мельник:

– Стар я уже стал, живу один. Начну помирать – никто воды не поднесет, одна ты мне подружка и помощница. Попрошу я тебя об одной вещи, поклянись мне Христом Богом, что все исполнишь.

Марфушка и поклялась.

А мельник говорит ей:

– Если умру я в поле – не вноси меня в избу, а коли умру в избе – пускай меня выносят не ногами вперед, а головой, а у реки остановитесь, подрежьте мне подколенные жилы.

В другой раз говорит он:

– Стар я уже стал, живу один. Станет мне худо – что делать буду?

Марфушка и говорит:

– А как вам худо станет, дедушко, вы весточку мне пошлите.

Подумал мельник, подумал и сделал из дерева колесико на палочке. Дал Марфушке и сказал:

– Ты колесико это хорошенько спрячь, Кондратьевне не показывай, а сама проверяй: если колесико само закрутится – значит, худо мне. А если в него вода польется – значит, совсем уже помираю.

Марфушка так и сделала, колесико домой принесла, в овине спрятала да каждый день смотреть ходила – не вертится ли, не течет ли с него вода.

Пошел Марфушке шестой годок, пришла пора пшеницу жать. Кондратьевна утром Марфушку с собой на поле брала в подмогу себе. Целый день Марфушка по полю ходит, бабушке помогает. Устала под вечер, домой вернулась, спать уже собралась, да вспомнила про колесико. Побежала в овин, видит – колесико на палочке вертится, будто сила какая его крутит.

Побежала Марфушка к запруде, вошла на мельницу, мельник ей и говорит:

– Спасибо тебе, доченька, что пришла, долго я ждал тебя, думал, не увижу. Но не пора мне еще помирать, не пора. Спасибо, и вот тебе гостинец сахарный. Беги, доченька, домой и не забывай про колесико.

Вышла Марфушка на крыльцо, видит – нет во дворе черного петуха. Она и спрашивает:

– Дедушко, а где твой черный петух?

А мельник ей отвечает:

– Кошка задрала.

Вернулась Марфушка домой, бабушка ее спрашивает:

– Внученька, ты куда это бегала на ночь глядючи?

А Марфушка ей отвечает:

– С ребятами в прятки-догонялки играла.

Не поверила ей бабушка, но ничего не сказала.

Долго ли, коротко, но однажды опять вернулась Марфушка с поля, побежала в овин и видит – вертится колесико. Она бабушке ничего не сказала, побежала на мельницу. Смотрит – мельник исхудал совсем, глаза ввалились. Говорит он Марфушке:

– Ох, доченька, совсем мне худо пришлось сегодня, думал – не дождусь я тебя. Но не пора мне еще помирать, не пора.

Дал он ей опять гостинец и снова заповедовал на колесико глядеть. Спрашивает его Марфушка:

– Дедушко, а где твой черный кот?

А он ей отвечает:

– В лес убежал.

Воротилась Марфушка домой, бабушка ее спрашивает:

– Внученька, ты куда это бегала на ночь глядючи?

А Марфушка ей отвечает:

– С ребятами в городки играла.

Бабушка не сказала ничего, но смекнула, что внучка-то каждый вечер в овин ходит. Легла Марфушка спать, а Кондратьевна пошла в овин и нашла колесико.

Взяла она его и отнесла к столяру, сделал ей столяр такое же колесико – не отличишь. Кондратьевна это колесико в овин положила, а заколдованное – за околицу бросила.

Вот ходит Марфушка в овин, колесико не крутится, не вертится. Только посмотрела она однажды за околицу – а там лужица маленькая.

А стояла в тот год осень сухая, дождей никаких не было. Удивилась Марфушка, а потом позабыла, побежала играть с подружками.

На следующий день смотрит: там где лужица была – лужа разлилась. Подивилась Марфушка, но тут позвала ее бабушка, она и забыла.

А на третий день видит: воды разлилось столько, что не перепрыгнуть. Вот на этот раз пошла Марфушка, да и нашла на дне лужи свое колесико.

Поняла она, что бабушка сделала, но ничего не сказала, побежала на мельницу.

Входит Марфушка, видит: мельник на пороге лежит, бьют его судороги, посинел весь, язык раздутый наружу высунулся, в рот не лезет. Говорит он Марфушке:

– Видишь, как мне худо, я на лавке улежать не могу, колотун меня на пол бросает. Который день помираю, никак не помру, что ж ты не шла так долго.

Стала Марфушка рассказывать, да мельник не дослушал, просит ее:

– Принеси мне воды, доченька!

Марфушка пошла, зачерпнула воды ковшиком, понесла мельнику, да испугалась – такой он стал страшный. Поставила она ковшик на пол, а сама отскочила. Мельник и говорит:

– Худо мне, доченька, ой как худо. Кончаюсь я. Подойди ко мне, я тебе прощальный гостинец дам.

А в смертный час стал он такой страшный, что Марфушка подойти к нему боится.

Кондратьевна о ту пору хватилась внучки, засуетилась, туда-сюда забегала, а соседка-кума ей и говорит:

– Твоя Марфушка к реке побежала.

Кондратьевна ноги в руки – и ну догонять Марфушку.

А мельник все трясется, корежит его всего, больно ему, умирать не хочется. Бьется он головой о порог, всю в кровь разбил. Снова он Марфушку просит:

– Подойди ко мне, доченька, у меня для тебя гостинец – такой, что во всем свете не сыскать.

Марфушка стоит, не шелохнется, страшно ей.

Прибежала Кондратьевна на реку, а там бабы белье стирают. Говорят:

– Побежала твоя Марфушка на мельницу.

А мельник опять Марфушку упрашивает:

– Разве я тебя не любил, не баловал, не дарил гостинцев сахарных? Подойди ко мне, протяни руку, дам тебе гостинец на память, некому мне его отдать, только тебе, доченька ты моя кровная. Возьми его – и тогда умру я спокойно.

Стало Марфушке интересно, она и спрашивает:

– Что это за гостинец?

Говорит ей мельник:

– Он гостинец невидимый, нечуянный, руками его не потрогать, глазами не увидеть, словами не назвать. Подойди ко мне поближе, я руку протяну, скажу: На тебе на память! – а ты мне руку пожми, тогда он твой и будет.

Подошла к нему Марфушка, протянул ей мельник пустую руку, говорит:

– На тебе на память! – а тут Кондратьевна во двор вбежала да как закричит:

– Отдай тому, у кого взял!

Застонал мельник пуще прежнего, начало его бить-корежить, руки все скрючило, кровь изо рта пошла. Говорит он:

– Зря ты, Марфушка, не взяла у меня гостинец. Не будет теперь покоя ни тебе, ни детям твоим, ни внукам, пока не найдут меня, пока не заберут гостинец.

Испугалась Марфушка, отскочила. Говорит ей Кондратьевна:

– Беги, внучка, к столяру, пусть топор берет и сюда спешит.

Побежала Марфушка, а Кондратьевна говорит мельнику:

– Мучайся, старый колдун, мучайся, это тебе наказание за мою доченьку Марью! Ты ее загубил-обрюхатил!

Еще пуще застонал мельник, язык прокушенный высунул, слова сказать не может, совсем кончается.

Привела Марфушка столяра, тот на крышу полез, стал конек снимать – как снял его, так мельник и помер.

Оставили его в избе на ночь, утром приходят – нет тела, а на полу следы мокрые, нечеловеческие – к запруде ведут.

Стала снова жить Марфушка вдвоем с бабушкой, а через год прискакали в деревню злые люди, все зерно забрали, лошадей увели, и полдеревни зимой с голоду померло, и тож старая Кондратьевна. И пошла Марфушка в город, а дошла или нет – кто ж о том знает?

Эх, грехи наши тяжкие.

96. Как влитое

Меня звали Марина, теперь зовут Вика. Я говорю – в честь викканства, ведовства. Я – ведьма, у меня такая работа.

Старым друзьям я говорю:

– Ведьма – это только слово. Многие люди никогда не обратятся к психотерапевту, не будут заниматься медитацией и йогой – одни пойдут в церковь, другие придут ко мне. У меня самая обычная хелперская профессия, никакой мистики.

Хелпер – тот, кто помогает. Врач, священник, терапевт. Люди приходят ко мне за помощью. Разные люди, и у каждого своя жизнь. Что значит: чем я могу им помочь? Ну да, они не знают себя, не знают своей жизни. Но я по крайней мере пытаюсь, пытаюсь помочь, пытаюсь вместе с ними рассказать их историю.

Это женское дело – рассказывать истории. Мужчины создают эпосы и романы – женщины рассказывают истории. И я рассказываю свою тысячу и одну историю, словно боюсь, что когда замолчу – мне отрубят голову, как Шехерезаде.

Старые друзья слушают и кивают, успокоенные, а потом рассказывают про работу и семью – и, бывает, я рассказываю вместе с ними.