Очерки Боза, Наш приход - Чарльз Диккенс

Мистер Уоткинс Тотл долго жил в состоянии блаженного одиночества, как выражаются холостяки, или проклятого одиночества, как думают старые девы, но мысль о супружестве никогда не оставляла его. Стоило ему предаться размышлениям на эту неизменную тему, как фантазия преображала его тесную квартиру на Сесил-стрит (Стрэнд) в уютный загородный домик; полцентнера угля, сложенного под черной лестницей, внезапно превращались в три тонны отборного уолсендского антрацита; узенькая кроватка превращалась в двуспальное супружеское ложе под балдахином, а в пустом кресле, стоявшем по другую сторону камина, воображение рисовало ему прелестную молодую леди, не отличающуюся ни сильной волей, ни какой-либо независимостью, за исключением независимости финансовой, каковою наделила ее последняя воля родителя.

— Кто там? — спросил мистер Уоткинс Тотл, когда однажды вечером легкий стук в дверь прервал нить его размышлений.

— Как поживаете, друг мой? — произнес вместо ответа чей-то грубый голос, и в комнату ворвался низенький пожилой джентльмен.

— Я ведь говорил вам, что забегу как-нибудь вечерком, — сказал низенький джентльмен, вручая свою шляпу Тотлу после нескольких попыток уклониться от его услуг.

— Очень рад вас видеть, — проговорил мистер Уоткинс Тотл, жалея про себя, что его гость, вместо того чтобы вваливаться к нему в гостиную, не провалился на дно протекающей в конце улицы Темзы: двухнедельный срок подходил к концу, и средства Уоткинса — тоже.

— Как поживает миссис Габриэл Парсонс? — осведомился Тотл.

— Благодарю вас, превосходно, — отвечал мистер Габриэл Парсонс — так звали низенького джентльмена.

Вслед за тем наступило молчание. Низенький джентльмен глядел на левый угол камина, мистер Уоткинс Тотл сверлил глазами пустоту.

— Превосходно, — повторил маленький джентльмен по истечении пяти минут, — я бы сказал — отлично. — И он принялся потирать руки с такой силой, словно посредством трения собирался высечь огонь.

— Не велеть ли вам чего подать? — осведомился Тотл с отчаянной решимостью человека, которому известно, что вряд ли можно велеть подать гостю что-нибудь, кроме его же собственной шляпы.

— Право, не знаю. Нет ли у вас виски?

— Видите ли, — ответил Тотл очень медленно, стараясь выиграть время, на прошлой неделе у меня было превосходное, чрезвычайно крепкое виски, но оно все вышло, и потому его крепость…

— Не подлежит сомнению, или, иначе говоря, ее уже невозможно подвергнуть таковому, — подхватил низенький джентльмен и весело рассмеялся, по-видимому чрезвычайно довольный тем, что виски выпито. Мистер Тотл улыбнулся, но это была улыбка отчаяния. Перестав смеяться, мистер Габриэл Парсонс деликатно намекнул, что за отсутствием виски не откажется от бренди. Мистер Уоткинс Тотл с важным видом зажег свечку, извлек огромный ключ от парадной двери, время от времени исполнявший роль ключа от воображаемого винного погреба, и отправился умолять хозяйку поставить им бутылочку, а стоимость оной поставить ему в счет. Просьба увенчалась успехом, и вожделенный напиток возник перед ними на столе — не из таинственной бездны, а всего лишь из ближайшего погребка. Оба низеньких джентльмена приготовили себе грог и уютно устроились возле камина, словно пара башмаков-недомерок, выставленных для просушки поближе к огню.

— Тотл, — начал мистер Габриэл Парсонс, — вы ведь меня знаете. Я человек простой, откровенный, говорю, что думаю, что думаю, то и говорю, терпеть не могу скрытность и ненавижу всякое притворство. Скрытность подобна плохому домино, которое скрывает наружность добрых людей и не придает красоты дурным, а притворяться — все равно что красить нитяный чулок в розовый цвет, стараясь выдать его за шелковый. А теперь послушайте, что я вам скажу.

Тут низенький джентльмен остановился и отхлебнул порядочный глоток грога. Мистер Уоткинс Тотл в свою очередь отпил немного из своего стакана, помешал огонь в камине и изобразил на лице своем глубочайшее внимание.

— Давайте говорить без околичностей, — продолжал низенький джентльмен. — Вы ведь хотите жениться.

— Как вам сказать, — уклончиво отвечал мистер Уоткинс Тотл, ощутив дрожь во всем теле и звон в ушах. — Как вам сказать… пожалуй, я бы не прочь… по крайней мере мне кажется…

— Так не пойдет, — отрезал низенький джентльмен. — Отвечайте прямо — да или нет, — а не то и говорить не о чем. Деньги вам нужны?

— Вы же сами знаете, что нужны.

— Вы поклонник Прекрасного пола?

— Разумеется.

— Хотите жениться?

— Конечно, хочу.

— В таком случае вы женитесь. Дело в шляпе. — С этими словами мистер Габриэл Парсонс взял понюшку табаку и смешал себе еще стакан грога.

— Не будете ли вы, однако, любезны объясниться толком, — сказал Уоткинс. — Право же, я, как главное заинтересованное лицо, не могу согласиться, чтобы мною распоряжались подобным образом.

— Извольте, — отвечал мистер Габриэл Парсонс, разгорячаясь как предметом разговора, так и грогом. — Я знаю одну даму — она сейчас гостит у моей жены, — которая как раз вам пара. Получила отличное воспитание, говорит по-французски, играет на фортепьяно, знает толк в цветах, раковинах и тому подобное и имеет пятьсот фунтов годового дохода с неограниченным правом распорядиться ими по своему духовному завещанию.

— Я засвидетельствую ей свое почтение, — сказал мистер Уоткинс Тотл. Надеюсь, что она не очень молода?

— Не очень. Я ведь сказал, что она как раз вам под пару.

— А какого цвета волосы у этой дамы? — осведомился мистер Уоткинс Тотл.

— Вот уж, право, не помню, — хладнокровно отвечал Габриэл. — Впрочем, мне следовало вам сразу сказать: она носит накладку.

— Что носит?! — воскликнул Тотл.

— Да знаете, такую штуку с буклями, вот тут. — В пояснение своих слов Парсонс провел прямую линию у себя на лбу над самыми глазами. — Накладка черная это я заметил, ну, а про ее собственные волосы ничего определенного сказать не могу, не стану же я, в самом деле, подкрадываться к ней сзади и заглядывать ей под чепец, но, по-моему, волосы у нее гораздо светлее накладки — пожалуй, какого-то сероватого оттенка.

На лице мистера Уоткинса Тотла изобразилось сомнение. Заметив это, мистер Габриэл Парсонс решил, что следует незамедлительно предпринять новую атаку.

— Послушайте, Тотл, вы были когда-нибудь влюблены? — спросил он.

Робко признавая себя виновным, мистер Уоткинс Тотл залился румянцем от подбородка до корней волос, и на лице его заиграли самые разнообразные сочетания цветов.

— Я полагаю, вам не раз случалось делать предложение, когда вы были молоды… виноват, моложе, — сказал Парсонс.

— Никогда в жизни! — отвечал Уоткинс, явно возмущенный тем, что его могли заподозрить в таком поступке. — Никогда! Дело в том, что я, как вам известно, имею на этот счет особые понятия. Я не боюсь дам ни старых, ни молодых, — совсем напротив, но мне кажется, что, по нынешним обычаям, они позволяют возможным претендентам на их руку слишком много вольности в разговоре и обращении. Я же никогда не выказывал подобной свободы в обращении и, постоянно опасаясь зайти слишком далеко, прослыл человеком черствым и чопорным.

— Ничего удивительного в этом нет, — отвечал Парсонс серьезно, решительно ничего. Но в настоящем случае это как раз уместно, ибо сдержанность и деликатность этой дамы далеко превосходят ваши. Вы только послушайте: когда она приехала к нам, у нее в спальне висел старинный портрет какого-то мужчины с большими черными глазами. Так представьте себе она наотрез отказывалась ночевать в этой комнате до тех пор, пока портрет не сняли, считая это совершенно неприличным.

— Я тоже так думаю, — сказал мистер Уоткинс Тотл. — Разумеется, это неприлично.

— Но это еще не все. На днях — я в жизни так не смеялся, — продолжал мистер Габриэл Парсонс, — на днях, когда я ехал домой, дул сильный восточный ветер, и у меня страшно разболелась голова. И вот, в то время как Фанни, то есть миссис Парсонс, эта ее подруга, я и Фрэнк Росс вечером играли в вист, я в шутку сказал, что, когда лягу спать, закутаю голову фланелевой нижней юбкой Фанни. И представьте себе — она тут же бросила карты и вышла из комнаты.

— Совершенно справедливо! — заявил мистер Уоткинс Тотл. — Она не могла поступить более достойным образом. Что же вы сделали?

— Что сделали? Стали играть с болваном, и я выиграл шесть пенсов.

— И вы не извинились перед нею?

— Черта с два! На следующее утро мы говорили об этом за завтраком. Она утверждала, будто всякое упоминание о фланелевой нижней юбке неприлично мужчины вообще не должны знать о существовании подобных предметов, а я оправдывался тем, что я человек женатый.

— И что же она на это сказала? — с глубочайшим интересом осведомился Тотл.