Менделеев - Михаил Беленький

То, что хозяин увлекся, поняли сразу все три женщины — сама Анна, тоже начавшая чувствовать нежность к этому странному человеку, Екатерина Ивановна и Надежда. Но ситуация пока вызывала только улыбку — пару называли Фаустом и Маргаритой, — и никто еще не мог представить, что 43-летний профессор влюбится настолько, что это чувство станет угрожать его жизни. Между тем время шло, приближался последний экзамен в Академии художеств, после которого Анна Попова собиралась ехать домой, на Дон. «В памятный мне вечер, — вспоминала она, — Дмитрий Иванович пришел с шахматами и сел со мной играть. Надежды Яковлевны не было дома. Мы с Дмитрием Ивановичем были одни. Я задумалась над своим ходом. Желая что-то спросить, я взглянула на Дмитрия Ивановича и окаменела — он сидел, закрыв рукой глаза, и плакал. Плакал настоящими слезами; потом сказал незабываемым голосом: «Я так одинок, так одинок». Мне было невыразимо жаль его. «Я одинок всегда, всю жизнь, но никогда я этого не чувствовал так болезненно, как сейчас». Видя мою растерянность: «Простите, — продолжал он, — простите, вас я смущать не должен». Он вышел».

Ни у Менделеева, ни у Анны пока не было и мысли, что они когда-нибудь могут стать мужем и женой. Однако, приехав домой к родителям, она поспешила встретиться с молодым человеком, который считался ее женихом, объявила ему, что между ними всё кончено, и вернула когда-то полученный от него подарок. Когда Анна возвратилась в Петербург, Феозва Никитична с Ольгой всё еще были в Боблове, и семья Капустиных продолжала жить в менделеевской квартире. Она снова вернулась за свою ширму, снова стала ходить по утрам на лекции, а вечером — в рисовальные классы, «но всё изменилось, как меняется природа, когда налетает буря, сгустятся тучи и сверкнет молния». Дмитрий Иванович уже не мог скрывать своих чувств. Анне казалось, что она утопает в их потоке. Екатерина Ивановна поняла, что дело зашло слишком далеко, и, махнув рукой на упущенную экономию, срочно увезла семью вместе с Аней на 4-ю линию… Но это уже ничего не может изменить. Менделеев находит возможность видеть Аню и там, приходя в гости чуть ли не ежедневно, а у себя в квартире, что ни пятница, начинает устраивать вечера для молодых художников — для нее, конечно, для нее одной; но ведь одна она не придет, а так — придет, ей тут будет и хорошо, и полезно… Она приходила с Надей, и еще какие-то студенты приходили, а Дмитрий Иванович заранее всё узнавал о выставках и о том, что новенького в мастерских его друзей-художников, и всегда рассказывал своим юным гостям что-то важное и интересное — он называл это «служить ступенью». И в этом молодом кругу он был моложе всех, поражая гостей своей энергией и непрекращающейся душевной бурей.

Потом эти пятницы станут средами, и к Менделееву потянутся лучшие русские художники всех, даже враждующих, направлений. Но никаких споров среди них не будет, поскольку ссоры сгорали, едва начавшись, в огне, который исходил от хозяина. А если какая-то вражда все-таки прорывалась сквозь огненную преграду, то вид приобретала жалкий, ненужный и некрасивый. Зато хорошие разговоры тянулись ввысь, и мысли рождались на удивление точные. Здесь обсуждались художественные новинки, сюда из художественных магазинов доставлялись самые последние издания, здесь великолепно дурачились, и Анна уже почти перестала смущаться, когда Менделеев говорил, что всё это — для нее. И все вокруг понимали, что он делает это для нее.

А как она могла ответить на эти дары? Что она могла дать ему в ответ на пожиравшую его страсть? Она решилась лишь позволить ему написать обо всем ее отцу, спросить у него разрешение. На что? На брак, на адюльтер, на сожительство? Они не знали на что. Отец, урядник Иван Евстафьевич Попов, конечно, немедленно приехал. Он был чувствительным и довольно образованным человеком (хотя так и не осуществил мечту своей молодости стать врачом), очень любил своих дочерей и ничего для них не жалел. Отец разобрался в деле спокойно и сердечно. После долгого разговора с Дмитрием Ивановичем, откровенных бесед с дочерью и Екатериной Ивановной он решил забрать Аню из семьи Капустиных (причем сделал это без всякой для госпожи Капустиной обиды). Менделеева же он сумел убедить в необходимости справиться со своим чувством и не искать больше встреч с Анной. Дмитрий Иванович дал слово. Иван Евстафьевич также пообщался с подругой дочери Александрой Синегуб и предложил ей снять квартиру на двоих, чтобы она могла поселиться вместе с Аней. Добрейшая Синегуб сразу согласилась и, более того, взяла на себя все хозяйственные заботы, а Аня была тем более согласна на всё, потому что до того момента была уверена, что отец заберет ее домой.

Всё было решено умно и правильно, да только ничего из этого не получилось. Какое-то время Анна жила спокойно, если не считать чувства вины по отношению к Дмитрию Ивановичу и семье Капустиных. Особенно она скучала по Наде, которая, будучи девушкой современной, конечно, ожидала другой развязки этой истории, а потому стала относиться к своей подруге с подчеркнутой холодностью. Синегуб опекала Аню как могла, старалась не оставлять одну и даже повезла на Рождество на свой родной хутор в Полтавскую губернию. Там гостью ожидала настоящая зимняя Малороссия, с поющими дивчинами и парубками, колядками и тихими снежными полями. Отец Александры — седой как лунь старик в бархатном синем халате с белым воротником из ангорской козьей шерсти, с длинной-длинной трубкой, большую часть времени проводивший в большом кресле возле камелька, — был настоящим, «щирым» украинцем. После приезда гостей он буквально расцвел, к тому же девушки охотно рассказывали ему о Петербурге, об Академии художеств и консерватории, о спорах студентов и чудачествах художников… Старик не смеялся и не хмурился, знай покуривал свою трубку и едва заметно улыбался.

Через две недели, вернувшись в Петербург, Аня убедилась в том, что Дмитрий Иванович не в состоянии сдержать данного ее отцу слова. Он почти открыто, иногда неловко прячась за колоннами, искал ее в академии или на глазах у всех ожидал у входа после занятий… Его здесь многие узнавали, вокруг раздавались смешки, потом слухи дошли до университета. Но Менделеев был словно не в себе. Ему казалось: если он немедленно ее не увидит, то дальше никакая жизнь невозможна. Желая помочь девушке материально, а может быть, чтобы просто протянуть к ней хоть какую-нибудь связующую нить, он через ее педагога Павла Петровича Чистякова анонимно заказывает Анне Поповой копию картины Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Анна выполнила работу, но Чистяков остался недоволен и заставил начать всё заново. Менделеев понял, что вместо помощи и духовной связи получается еще одна неприятность. Пришлось сказать Анне, что это он заказал «для кого-то» и этот «кто-то» картиной доволен и готов сию минуту расплатиться… Однако художница, уже получившая указание мастера, все равно выполнила новую копию.