Менделеев - Михаил Беленький

Здесь мы ненадолго прервем жизнеописание Менделеева, чтобы пролистать некоторые страницы его «националистического» досье, собранного без нашей помощи, но фигурирующего в ряде взвинченных статей и книг последних десятилетий. Особенно цитируются те места из менделеевских текстов, которые «позволяют» авторам считать великого ученого своим соратником в борьбе «с засильем евреев». Оставим без комментариев импровизацию полубольного профессора про «коганов» — революционеров и театралов, о которой он сам явно сожалел, и обратимся к пассажу из книги «Нефтяная промышленность в североамериканском штате Пенсильвания и на Кавказе»: «Одно скажу — Америка представляет драгоценный опыт для разработки политических и социальных понятий. Людям, которые думают над ними, следует побывать в С.-А. Соед. Штатах. Это поучительно. А оставаться жить там не советую никому из тех, кто ждет от человечества чего-нибудь, кроме того, что уже достигнуто, кто верит в то, что для цивилизации неделимое есть общественный организм, а не отдельное лицо, словом — никому из тех, кто развились до понимания общественных задач. Им, я думаю, будет жутко в Америке. Там место другим. Из России туда и едут, там и остается много евреев, они преобладают между русскими эмигрантами. В этом отношении Штаты полезны для России, и это переселение достойно покровительства».

Как известно, Менделеев пережил в Америке разочарование, в том числе по поводу ее безыдейности, социальной раздробленности и отсутствия единого народного духа. Дмитрий Иванович приходит к мысли, что по тем критериям, которые он считал важнейшими, именно Россия покажет миру пример нового, «нелатинского» пути развития. Естественно, что в этой связи он не испытывал никакой симпатии к тем, кто, устав «ждать от человечества чего-нибудь, кроме того, что уже достигнуто», решил сменить земскую Россию на заморскую страну дельцов и политиканов, ускоренным шагом идущую к общему с Европой закату. Раз они не видят, не понимают, страну каких возможностей они покидают, значит, пусть катятся, пусть все, кто готов покинуть Россию, уезжают. И пусть правительство подумает, как можно облегчить им эту задачу. Есть, конечно, в этой цитате подспудный намек на то, что евреи хорошо подходят для американской жизни именно в силу неких свойств своей натуры. Возможно, Менделеев делал его сознательно. Однако никакого ярлыка, исходя из всего этого, к Дмитрию Ивановичу приклеить невозможно. Написано лихо, однако где же здесь юдофоб Менделеев? Ехали бы буряты или водь — он бы и бурятов с водью припечатал.

Несколько рассуждений, где упоминаются евреи, содержится в книге Менделеева «К познанию России», которая будет написана им по следам Всероссийской переписи населения 1897 года. Отмечая места компактного проживания евреев на карте империи (в то время на территории России, включавшей в свой состав Украину и Польшу, проживало более пяти миллионов представителей этого народа — немногим менее четырех процентов от всего населения), Менделеев пишет: «Известно, что ни в одной стране нет такого абсолютного количества и такого процента евреев. Лишенные своего отечества, они рассеялись во всём мире, преимущественно же по берегам Средиземного моря и в Европе, хотя и азиатские страны не лишены евреев. Уживаются они у нас, как известно, благодаря юркости и склонности к торговле. Всем известно, что, преимущественно по религиозным причинам, нигде народ не любит евреев, хотя народец этот обладает многими способностями и свою пользу странам приносит, конечно, не своими кагальными и масонскими приемами и политиканством, а своим торговым посредничеством, которого очень недостает в России, как о том скажу далее. Мне кажется, что евреям у нас предстоит легко доступный выход: ассимилироваться с преобладающим населением, отказавшись от кичливой заносчивости, и встать в ряды обычных тружеников, так как, по мне, русские люди охотно и подружатся даже и с евреями».

Что ж, если читатель на данный момент уже освоил особенность извивающейся, как щупальца осьминога, менделеевской мысли, то в этой цитате и вовсе не найти ничего обидного для российских евреев. Наоборот, этот строгий пассаж построен не без менторской приязни. Кого-то смущает слово «юркость», но в его употреблении в этой книге нет ничего исключительного — тут же рядом можно найти «шустрых» армян. А слово «народец» употреблено по отношению к другим этносам здесь никак не меньше десятка раз. «Нигде народ не любит евреев» — это деловитое сообщение Менделеева и вовсе не нуждается в мягчительных примочках: как было, так и написал. Что же касается «кагальных приемов», можно предположить, что ученый имел в виду способность кагала в любых ситуациях держать дистанцию с окружающим миром и пользоваться сложившейся веками системой взаимопомощи. Правда, с масонством совершенно непонятно. Течение это в России могло коснуться многих, но только не евреев внутри кагала. К сиятельным русским масонам мог примкнуть кто угодно, но только не катальный еврей, даже если бы он надел пасхальный лапсердак и спросил разрешения у раввина. «Кичливая заносчивость»? Вполне возможно, Менделеев действительно наблюдал это качество у достигших благосостояния одесских и петербургских евреев, но не исключено, что он подразумевал под этим нечто другое — например, уверенность иудеев в своей богоизбранности. Менделеев с этим не мог согласиться, поскольку был убежден, что для высших целей человеческой истории избран именно русский народ со всеми «народцами», способными в него влиться полностью и без национального остатка. Ветхий Завет, конечно, тут свидетельствует в пользу евреев, однако еще князь Владимир, как мы помним, засомневался: «Но где же земля ваша? И там ли вы ныне?» И все-таки, скорее всего, речь идет о бытовой национальной кичливости, которая не устраивала Менделеева и в сознании горячо им любимого русского народа. В том же источнике читаем: «…национализму необходимо более всего принять начало терпимости, то есть отречься от всякой кичливости, в которой явная бездна зла, а потому в этого рода делах практичнее всего терпеливо ждать течения совершающегося». (Примем во внимание, что термин «национализм», который Менделеев использовал в безусловно положительном значении, еще не был непоправимо загажен практикой его применения в XX веке. Для Менделеева национализм как синоним, во-первых, природного ощущения народа и, во-вторых, защиты вообще всех российских интересов, существовал в противовес интернационализму отрекшихся от своего рода-племени бомбистов.) Тут тем более не оказывается никакой предвзятости, ведь речь идет об общем для многих национальностей недостатке. Правда, не вполне понятен призыв Менделеева к евреям встать «в ряды обычных тружеников», ведь он же только что определил, что именно торговлей они приносят наибольшую пользу. Может быть, Дмитрий Иванович хотел увидеть их хлебопашцами? Но ведь евреям было запрещено владеть землей, а батраков в каждой общине и без них хватало. Возможно, он хотел, чтобы они перестали помышлять о своей избранности и не срывались от обиды в бунтовщики — или таким образом требовал равноправия для еврейского населения… Теперь мы этого уже не узнаем. А вот усиление «даже и» в конце фразы «русские люди охотно подружатся даже и с евреями» в свете нашего нехитрого анализа приобретает совершенную безобидность. Пусть в последнюю очередь, но охотно подружатся. Или — подружатся, хотя упрямые кагальные евреи, ясное дело, придут дружить в последнюю очередь. Какая, собственно, разница? Главное, что это правда.