Хроники Червонной Руси - Олег Игоревич Яковлев

Мысли повернули на другое. Княгиня Ирина... Вот здесь они с ней встретились, на этом гульбище, в день свадьбы Василька... Она стояла в платье синей парчи как раз возле этих ступеней, как наяву, слышит Володарь её нежный голосок. Он благодарит её за спасение, они стоят и любуются друг другом, прекрасно понимая оба, что никогда не быть им вместе, что разная у них обоих жизнь и разными дорогами идут они по ней. Редкие встречи и расставанья — вот и всё, что было, что ждало их... Теперь у неё новый муж, дочь Матильда, у него — княгиня и чада...

«А может, она сейчас молит Господа о нас всех? Она такая. Может, она вымолит нам спасение от новых ратей и бед?! Неведомо. Но надо верить, что так». — Володарь смотрел в усеянное звёздами небо.

Вот одна звёздочка упала, на мгновение озарила небесную чернь светом, прочертила яркий след и тотчас погасла, навсегда исчезнув в необъятных просторах.

«Так и жизнь наша», — успел подумать Володарь.

Громкий взрыв смеха откуда-то снизу, из-за ворот заставил его невольно вздрогнуть.

«Парни с девками гуляют. Продолжается жизнь», — пронеслось в голове.

Взяв в десницу свечу, Володарь стал спускаться по узким ступеням на нижнее жило...

Осенью, после кровавых событий на Вагре, он заложит в Перемышле белокаменную одноглавую божницу и посвятит её святой великомученице Ирине.

ГЛАВА 78

Союзник Володарю отыскался, и такой, какого он никак не ожидал. На стол перед князем лёг харатейный свиток, на котором красовалась свинцовая печать Игоревича и было начертано, что он, князь Давид, кается в грехах, в том, что поступил неправо, но что всё то в прошлом. В злодеянии виноват более всех Святополк, он есть ворог первый и Володаря, и его, Давида. Вот и предлагает Игоревич оставить у Володаря в Перемышле свою жену, сестру Ростиславича, Елену, сам же он готов выехать в степь и уговорить половцев помочь Володарю и Васильку управиться с уграми. Чай, не откажут степняки, поскольку знают, что у угров можно взять богатую добычу.

Грамоту Игоревича Володарь показал Васильку. Нелегко было братьям согласиться на предложение врага. Понимали, что могут они с Давидом быть союзниками только временными, на один день и час. Володарь собрал в горнице боярский совет, вместе решили они принять в Перемышле Елену Ростиславну. С Давидом же Володарь намеревался встретиться сам у стен города.

...Не сразу владетель Перемышля узнал в зарёванной несчастной жёнке с трясущимися руками некогда надменную, гордую своим положением волынской княгини сестру. Хотелось прижать её к груди, заключить в объятия, успокоить. Но вспоминалось обезображенное лицо Василька с пустыми глазницами, и становилось не по себе, думалось с раздражением: «Знала ведь, ведала обо всём. Не остановила, не воспротивилась даже и не покаялась. Позволила, чтоб несчастного Василька под стражей целых четыре месяца держали! Нечего нюни здесь передо мной распускать!»

Елену провели в светлицу на верхнее жило. Мать видеться и говорить с дочерью не пожелала. Когда же узнала старая княгиня Ланка о грядущих переговорах с Игоревичем, вспыхнула, топнула гневно ногой и накричала на Володаря:

— Сегодня с Давидкою, ворогом, заедин ты станешь, а заутре с самим чёртом сделку заключишь, душу продашь?! Тако, что ли?! С ума совсем спятил ты?! Давидка половцев приведёт, всю землю испоганят, испустошат! Не так деять надобно!

Крики матери долго звенели у Володаря в ушах. Становилось не по себе. Душу терзали сомнения.

Сестра, шурша платьем чёрной парчи, села на лавку в светлице. Плакала, громко сморкалась, посматривала на Володаря жалобно красными воспалёнными очами. Наконец выдавила из себя:

— Невиноватая я! Жёнка, шо содеять могла? Не слухал он мя!

Володарь криво усмехнулся:

— Ты, яко баба простая, Елена, — заметил он с презрением в голосе. — Вижу, и сейчас не понимаешь ничего. Игоревич тебя ко мне отправил, яко заложницу, аманатку! Не обману, мол, тебя, князь Володарь, приведу половцев, помогу тебе против угров, против Коломана со Святополком. Залог тому — моя жена! Вот предаст меня твой Давидка в очередной раз, и я с тобой тогда что угодно сделать волен буду. В монахини постригу, и не увидишь ты никогда больше сыновей своих!

Елена снова разревелась, громко, со всхлипами, прокричала сквозь слёзы:

— Звери вы дикие! От сыночков мя оторвать! Да лучше убейте сразу! Изуверы!

— Да успокойся ты! Вытри слёзы! Что я, не брат тебе? Не сделаю ничего худого. И чад своих увидишь в скором времени. Бог даст. — Володарь досадливо поморщился.

Нет, не надо было ему так говорить с сестрой. Всё-таки родная кровь. Может, воистину, ни в чём она не повинна.

Он взял Елену за ладонь, огладил её, сестра руки не отняла, смотрела на него жалобно, сдерживая рыдания, словно защиты искала от приключившихся со всеми ими бед.

Володарь не выдержал, обнял, прижал её мелко подрагивающую голову в чёрном повое к своей груди, поцеловал в чело.

— На мать не обижайся. Сама понимаешь, каково ей всё это вынести, — сказал тихо, вполголоса. — Останешься тут, со мной, в Перемышле. Княгиню с чадами в Тустань я отвёз. Место крепкое, туда угры не сунутся. Твои чада, верно, у ляхов остались?

— Король Герман сказал: в обиду их не даст.

— Может, и так. Хотя нет у меня ляхам веры. Ну да ничего. Схлынет лихолетье, вернёшь обоих. Даст Бог, и без столов княжеских не останутся. Много городов на Волыни.

Мало-помалу Елена успокоилась. Снова громко сморкалась она, вытирая нос и глаза цветастым платом, затем внезапно слабо улыбнулась и пообещала брату:

— С мамою я сама побаю. Шо деять. Прощенья испрошу.

«Ах ты, дурочка! Запуталась, сама не ведаешь, где правда, где ложь!»

Кроме жалости и нежности, ничего Володарь к сестре не испытывал. Вспоминал, как они с Рюриком возились и играли с ней, совсем крохотной, как замарала Елена в песке своё розовенькое платьице и как мать отчитывала своих старших, что плохо следили за маленькой и не углядели,