Дневник 1905-1907 - Михаил Кузмин

8_____

Ездил в банк за деньгами, заказывал платье, купил пальто, отдал долг, почти ничего не осталось. Дома все веселее с деньгами. Сапунов обедать не пришел. Нувель сердился, что я не принес дневника. Приехал Павлик; он отморозил себе нос и в повязке, что, конечно, его не красит. Просидел до театра, помогая мне одеваться, завязывая галстух, слегка кокоточно. В театре была скука адская, глупая захолустная пьеса, невозможная постановка, за кулисами никого, я был бы очень рад, если б она не делала сборов, хотя бы и с В<ерой> Ф<едоровной>; невозможно объяснить такое позорное явление, как постановка этой вещи{541}. Чулков просил меня написать об этой гадости, т. к. сам не мог, но и я отказался. С тех пор как в театре погасло увлечение и начались интриги, он меня значительно меньше интересует. В зале было много знакомых, но все разъехались, и я, не хотя ехать домой и не имея куда идти, попал в «Вену», где оказались Вилькина, Зин<аида> Аф<анасьевна>, Гайдебуров, Брауде, сестра Ком<миссаржевской?>, Дымов, Каменский и пр. Кажется, теперь идут сплетни уже обо мне с Сапуновым, это ни на что не похоже, но, м<ожет> б<ыть>, ничего. Людмила Ник<олаевна> была очень дружественна, они, в сущности, премилые и забавные женщины. Сережа в театре не был.

9_____

Поехал к Соловьевой, туда же приехала Манасеина; сговорились относительно музыки; они страшно торопят{542}. Приехал к Ник<олаю> Н<иколаевичу>, он дома и здоров, нашел, что у меня фривольный вид, делал эскиз, угостил Curaçao. Поехали к нам обедать; Брюсов прислал мне «Земную ось» с надписью. Я горд, хотя и написано «Александровичу»{543}. Играл «Куранты», «Зима» привлекла Ник<олая> Ник<олаевича>, особенно Амур; обсуждали мушки, жилеты, maquillage. Пришел Павлик; вздумали поехать в Нар<одный> Дом. Ехали втроем весело, как летом; в Доме было скучновато, был Юсин, Путц, на меня почему-то пялили глаза. В ужасе от чая и пирожных Нар<одного> Д<ома>, мы поехали в «Яр», знакомый Павлику и Сапунову{544}. В зале, очень напоминавшей хорошие рестораны в провинции и, в частности, ярославский на бульваре, было очень холодно; редкие и добродетельные посетители слушали добросовестно какую-то садовую канитель со сцены. Наш слуга, бестолковый или пьяный, предлагавший подогреть мозельвейн (который он называл «вазелином»), опрокидывал 2 раза лампочку от кофе и сжег 2 салфетки. Болтали, шутили, пили Ko-Hi-Noor. Павлик поехал ко мне. Будто летом, пробирались тихонько в комнату, будто летом, раздевались, напевая, будто летом, я провожал его в поддевке на голом теле, будто летом, я вернулся к <перерытой?> постеле, но это было не лето. Городецкий прислал мне отличные стихи{545}.

10_____

Встал рано; ездил к портному, там меня считают за художника, искал жилетов. Дома заболела голова. Вилькина сказала, что дома не будет, что вчера она с Сомовым и Нувель была в «Вене», думая, что и я там буду. Приехал Павлик. Сережа в театр не поехал. «Балаганчику» не шикали, хотя народу было немного. Мейерхольд просит музыку к «Зобеиде»{546}, которую ставит Анисфельд. Утром отдал в переписку свои вещи и был у Гржебина, сказавшего, что задержка за Сомовым, не присылающим корректур. Пришел Ник<олай> Ник<олаевич>, несколько расстроенный, не в духе, дружественный. После театра пошли к Ивановым, там была Веригина. Было скучно. Вечером тепло. В субботу затевается вечер.

11_____

Тепло, ясно, весенне, разнеживающе печально. Был у портного, у Вальтера, у Сомова, он действительно корректур не вернул, чудак! Позвал его завтра. После обеда пошли к Ивановым, там был Нувель и Гофман. «Эрос» с простой надписью; стихи Городецкого нашли под меня и нежными ко мне. Диотима трогательна, просвет<левшая?>, молодая, расположенная. Пришел Троцкий и Леман, у первого манеры совершенной тетки, и я уверен, что это он и был тот, который приходил к Иванову с признанием{547}. Л<идия> Дм<итриевна> его предположила в Гафиз. Пошли к Гофману. Там была куча офицеров и барышень, игравших в 4 р<уки> симфонии кучкистов. Мы читали «Воз{548}врат» Белого18. Грубейшая безвкусица. Добужинский зовет во вторник.

12_____

Письмо от Соловьевой и от Ан<дрея> Ив<ановича>. Тетя больна, просит приехать <подписать?>. Сейчас после завтрака поскакал к ней; болезнь почек и печени; дружественна, мила; поговорили об делах, желания тети очень скромны, хотя она тут же меня обсчитала на 25 р., сказав, что я должен 50 р., хотя я брал всего 25 в долг. Поехал искать мимозу, чтобы послать к Сапунову с письмом, где я прошу его прийти вечером. Нашел в четвертом магазине. Делал закупки. После обеда ездил к Баксту приглашать и к парикмахеру. Толковал о пороке. Дома застал уже Павлика; он мне опять повязал эпатантно галстух. Присел писать «Черемуху»{549}, как пришел Мосолов, пел ему французов и Debussy, пришел Нувель, Ник<олай> Ник<олаевич> с веточкой мимозы в петлице. Были Ремизовы, Сомов, Бакст, Леман и Городецкий, неожиданно пришедший, любезный и оживленный. Читали «Табак»{550}, молодежь возмутилась. Со мной хотят познакомиться «Сириус’ы»{551} после «Крыльев»; в среду это состоится. «Пеллеас» ставит Бакст, на будущий год ждут Бенуа, который все приведет в порядок, всех поставит на свои места. Леман, Мосолов и Сапунов оставались дольше, прося «Курантов». Сапунов мне придумал костюм для маскарада. Кажется, старички обижались на меня. Бакст все тащит ко мне Аргутинского.

13_____

Поехал к переписчице, переписано кое-как, на двух страницах, 3 р. в печку бросил. У портного все очень благополучно; почему-то принимают меня за художника. Прекрасно, тепло и солнечно. Сапунов меня писал красками. Мимоза стояла желтая. Беляшев раскладывал пасьянс. Поехали на выставку, скучновато, 2–3 отличные рисунка, 2–3 порядочн<ых> лица, остальное — подкрашенные картинки. Рыскали, отыскивая материи на жилет, у Шутова, Кольцова, Торотина, Погребова или тонко, или крупен рисунок{552}. Взяли у Хаджаина какую-то дрянь голубоватую с оранжев<ым>; искали пуговиц у Писарева, у Адольфа — опять ничего. Поехали обедать к Палкину{553}. Играл оркестр, потом неаполитанцы, ели биск, форель, индюшку, Ник<олай> Ник<олаевич> немного развеселился, болтал о Москве, о Судейкине, о своем вчерашнем сне и т. п. Заехали к Нувелю, оставили карточки, поболтавшись на Невском, в Пассаже, поехали в театр. У актрис отложено, это прямо невозможно — не известить. Мейерх<ольд> предлагает Судейкину ставить всего «Тентажиля» — конечно, чистый шантаж, никакой постановки не будет. От «Зобеиды» я откажусь carrement, м<ожет> б<ыть>, я имею право вести себя капризно. Видел Бердяевых, Никитина. Не прощаясь уехали. Бедный Сережа поехал на Мастерскую. Беседовали с Варей.