Замок Ист-Линн - Генри Вуд

Она лишь кивнула, не решаясь говорить. Мистер Карлайл внимательно вгляделся в лицо этой женщины, сидевшей с низко опущенной головой. Она казалась не слишком общительной, и он повернулся к сыну, который все так же резвился на руках у матери.

— А Вы, сэр, что здесь делаете, хотел бы я знать, в столь поздний час?

— И не спрашивай! — сказала Барбара. — Я велела принести его сюда, поскольку тебя не было, пологая, что он сразу же уснет. Ты только посмотри: у него глаза ничуть не более сонные, чем мои.

Она пыталась укачать его, говоря это, но юный джентльмен решительно воспротивился подобным действиям. Он издал протестующий крик и снова высвободил голову и ручку, после чего торжествующе и дерзновенно возопил во всю мощь полугодовалых легких.

— Бесполезно, Барбара: сегодня тебе его не убаюкать.

Он подбросил малыша своими сильными руками, поднял его к люстре, дал ему стукнуться лбом с его двойником в зеркале трюмо, чем привел маленького бунтаря в полный восторг. И, наконец, исцеловал милое личико, как это раньше делала Барбара, которая в этот момент позвонила.

Вы представляете, читатель, что творилось в душе у леди Изабель? Он так же подбрасывал, так же целовал ее детей, а она стояла рядом — любящая, гордая, счастливая мать — такая же, как Барбара. М-р Карлайл подошел к ней.

— А Вам, мадам, нравятся такие маленькие непоседы? Этот парень весьма неплох, не так ли?

— Даже очень хорош. Как его зовут? — ответила она просто для того, чтобы хоть что-то сказать.

— Артур.

— Артур Арчибальд — вставила Барбара. — Мне так хотелось, чтобы его звали просто Арчибальдом, но это имя уже занято. Это Вы, Уилсон? Не знаю, что Вы станете делать с ним, но он, похоже, и к полуночи не угомонится.

Уилсон позволила своему любопытству небольшую добавку в виде еще одного долгого взгляда на мадам Вин, приняла ребенка из рук м-ра Карлайла и удалилась. Мадам Вин тоже встала. Она тихим голосом извинилась и попросила разрешения удалиться, сославшись на усталость. Разумеется, радушные хозяева отпустили ее, напомнив, что она может позвонить, если ей захочется подкрепиться. Барбара тепло пожала ей руку на прощание, а м-р Карлайл прошел через всю комнату, чтобы открыть ей дверь, и проводил ее поклоном и вежливой улыбкой. Она сразу же отправилась в свою комнату. До отдыха ли ей было теперь? Изабель пыталась убедить свою истерзанную раскаянием душу, что этот крест, оказавшийся куда тяжелее, чем она могла представить, был ею самой возложен на свои плечи, и теперь она не может сбросить эту ношу. Что же, это верно, однако же, кому из нас захотелось бы влачить ее?

— Ну не чудно ли она выглядит? — спросила Барбара, оставшись с мистером Карлайлом. — Никак не могу понять, зачем она носит эти зеленые очки. Дело явно не в слабом зрении, и кроме того, они такие уродливые!

— Она мне напоминает… — задумчиво начал м-р Карлайл.

— Кого?

— Я имею в виду ее лицо, — продолжал он, думая о чем-то своем.

— Его не очень-то разглядишь, — ответила миссис Карлайл. — Так кого она тебе напоминает?

— Право же, не знаю. Не могу припомнить, — сказал он, поднимаясь. — Давай пить чай, Барбара.

Глава 3

СЕРДЕЧНАЯ ТОСКА

На следующее утро леди Изабель, прежде чем выйти из комнаты и проследовать в серую гостиную, долго стояла у двери и прислушивалась: одна мысль о встрече с мистером Карлайлом приводила ее в ужас. Прошлым вечером, когда он пристально вглядывался в ее лицо, ей показалось, что он ее узнал. Кроме того, он был мужем другой женщины, и для нее было бы неблагоразумно слишком часто видеться с ним, ибо теперь он ей стал дороже, чем когда-либо ранее.

Вдруг из дальней комнаты, детской, выбежал стройный розовощекий мальчик, благородной осанкой напоминающий отца, и припустился по коридору верхом на каминной щетке. Это был ее сын, Арчибальд: сходство с мистером Карлайлом было столь велико, что она узнала бы его и в том случае, если бы в ней не заговорил материнский голос. Сердце ее защемило от нежности; она схватила мальчугана вместе с его «лошадкой» и внесла в свою комнату.

— Мы должны познакомиться с тобой, — сказала она ему. — Я люблю таких маленьких мальчиков.

Она села в низкое кресло, держа малыша на коленях, и покрыла его лицо поцелуями; слезы хлынули у нее из глаз, слезы, которых она не смогла бы сдержать, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Подняв глаза, она вдруг увидела Уилсон, бесцеремонно вошедшую в комнату. Леди Изабель едва не сделалось дурно; она чувствовала, что выдала себя. Что ей теперь оставалось? Придумать хоть какой-нибудь предлог. Как она могла настолько забыться?

— Он напомнил мне моих собственных детей, — сказала она Уилсон, стараясь овладеть собой и не показать слез.

Арчибальд, которого она уже выпустила из рук, стоял рядом, положив палец в рот, изумленно разглядывая ее очки.

— Когда потеряешь своих детей, начинаешь любить всех малышей!

Уилсон, почти столь же изумленная, как и Арчибальд, ибо ей подумалось, что новая гувернантка внезапно сошла с ума, проговорила что-то в ответ и переключила свое внимание на Арчи.

— Ах ты, непослушная маленькая обезьянка! Ты зачем убежал со щеткой Сарры? Вот что я Вам скажу, сэр: Вы сделались слишком дерзким и шумным для детской. Я расскажу об этом Вашей маме.

Она схватила ребенка и хорошенько встряхнула его. Леди Изабель бросилась к ней, воздев руки, с мольбой в голосе.

— Ах, не бейте, не бейте его! Я не могу видеть, как его бьют.

— Бьют! — эхом отозвалась Уилсон. — Хорошая трепка пошла бы ему на пользу, но он ее никогда не получает! Я могу лишь встряхнуть или шлепнуть его, а этого явно недостаточно. Вы не поверите, мадам, что за упрямец этот мальчишка — он переходит все границы! Двое других детей не натворили и четверти того, что сумел сделать он один. Подумайте только! Мне придется поставить засов на двери детской, на самом верху — и тогда он станет карабкаться по дверному косяку, чтобы отворить ее.

Последнюю фразу Уилсон адресовала гувернантке перед тем, как потащить Арчи в детскую. Леди Изабель рухнула в кресло в самом подавленном настроении. Подумать только: это ее дитя, и она даже не может сказать служанке: «Не смейте бить его!» Она спустилась в серую гостиную, где ее ожидали накрытый завтрак и двое других детей. Когда она вошла, Джойс вышла из комнаты. Грациозная девочка восьми лет и хрупкий мальчик, годом моложе, с красивыми чертами лица, как у нее когда-то, с ее ярким и нежным румянцем, с большими, кроткими карими глазами. Как же она истосковалась по ним! Однако сцена, происшедшая только что наверху, не должна была повториться. Она все-таки наклонилась и поцеловала их обоих по одному разу, совершенно бесстрастно на вид. Люси была от природы молчаливой, а Уильям любил поболтать.

— Вы наша новая гувернантка, — сказал он.

— Да. Мы должны стать хорошими друзьями.

— Почему бы и нет? — ответил мальчик. — Мы были хорошими друзьями с мисс Мэннинг. Я скоро начну учить латынь — как только пройдет мой кашель. Вы знаете латинский язык?

— Нет. Не настолько, чтобы преподавать его, — сказала она, тщательно избегая всяких ласковых обращений, готовых сорваться с губ.

— Папа сказал, что Вы почти наверняка не знаете латинского, поскольку это — редкость среди женщин. Он сказал, что ему придется попросить мистера Кейна позаниматься со мной.

— Мистера Кейна? — повторила леди Изабель, внезапно вспомнив это имя. — Учителя музыки?

— Откуда Вы знаете, что он был учителем музыки? — воскликнул проницательный Уильям, и у леди Изабель кровь прилила к лицу от ее очередной оплошности. Еще больше заставили нашу героиню покраснеть ее собственные уклончивые слова о том, что она когда-то слышала про него от миссис Латимер.

— Он действительно учит музыке, но, поскольку на этом много не заработаешь, он еще преподает классические языки. Он учит нас музыке с тех пор, как уехала мисс Мэннинг: мама сказала, что мы не должны терять времени даром.

Мама! Это слово резало ей слух, ибо он применил его по отношению к Барбаре.

— Так кого же он учит? — поинтересовалась она.

— Нас обоих, — ответил Уильям, показывая на себя и на сестру.

— Вы всегда на завтрак пьете молоко с хлебом? — спросила она, заметив, что стоит на столе.

— Иногда оно нам надоедает, и тогда нам дают разбавленное молоко и хлеб с маслом или же мед; а потом мы снова завтракаем хлебом и молоком. Тетя Корнелия считает, что мы должны есть именно их: она говорит, что папа только этим и завтракал, когда был маленьким мальчиком.

Люси подняла голову.

— Папа дал мне яйцо, когда я завтракала с ним, — воскликнула она, — а тетя Корнелия сказала, что это не пойдет мне на пользу, а папа все равно дал мне его. Я раньше все время завтракала с ним.