Берлинский дневник (Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента) - Уильям Ширер

Мирные переговоры прошли гораздо быстрее, чем ожидалось. Было множество телефонных переговоров и многократный обмен телеграммами между французами, находящимися здесь, и теми, кто в Бордо. Одним из маленьких чудес этой войны была линия телеграфной связи с Бордо, которая шла прямиком через обе линии фронта, где до сих пор ведутся бои.

А вчера поздно ночью немцам и французам удалось установить и телефонную связь между полномочными представителями здесь в Компьене и французским правительством в Бордо. Несколько минут назад я слушал запись первого, после того как была установлена связь, разговора. Это интересная, если не печальная, запись для истории.

Немцы протянули телефонную линию до Тура на реке Луаре. Там немецкие инженеры перебросили провода по мосту через реку, где линию подключили каким-то хитрым образом к французской телефонной станции, которая соединила ее с Бордо. Слышно, как немецкий телефонист говорит: "Привет, Бордо! Привет, французское правительство в Бордо!" Он сказал это и по-французски, и по-немецки. Жутко прозвучало, и для французов, должно быть, тоже, когда он сказал по-французски: "Говорит штаб германской армии в Компьене, вызываем французское правительство в Бордо". Связь была отличная, и мы очень хорошо слышали телефониста. Потом линию предоставили французскому правительству и его представителям здесь.

Так и продолжались переговоры о прекращении войны всю прошлую ночь и сегодняшний день. Французская делегация периодически возвращалась из своей палатки в вагон для дальнейших переговоров с генералом Кейтелем. Около полуночи переговоры прервали, и немцы отвезли французских делегатов, хотя у них и были приготовлены койки в палатке, в Париж, расстояние до которого примерно пятьдесят миль, где они и провели ночь. Наверное, город показался им чужим.

Утром французские представители вернулись в Компьенский лес. Около половины одиннадцатого мы увидели, как они заполняют старый пульмановский вагон маршала Фоша. Они сидели около получаса, потом приехал генерал Кейтель. Мы видели сквозь стекла, что они беседуют и просматривают разные документы. В половине второго устроили перерыв, чтобы французы смогли в последний раз связаться со своим правительством в Бордо.

И вот наступил великий момент. В восемнадцать пятьдесят находящиеся в вагоне джентльмены начинают ставить свои подписи под германскими условиями перемирия. Генерал Кейтель поставил подпись от имени Германии, генерал Хюнтцигер - от имени Франции.

Через несколько секунд все было кончено".

А потом я ухожу из эфира, чтобы предоставить слово Керкеру, который должен провести свою часть передачи. Мне известно, что у немцев в вагоне перемирия есть скрытые микрофоны. Разыскиваю в лесу машину с громкоговорителем. Меня никто не останавливает, поэтому задерживаюсь, чтобы послушать. Как раз момент перед подписанием перемирия. Слышу утомленный, дрожащий голос генерала Хюнтцигера. Записываю его точные слова по-французски. Они произносятся медленно, с большим усилием, по одному. Он говорит: "Я объявляю, что французское правительство приказало мне подписать эти условия перемирия. Я желаю зачитать личное заявление. Вынужденная силой оружия прекратить борьбу, в которой мы участвовали на стороне союзников, Франция осознает навязанные ей весьма жесткие условия. Франция имеет право рассчитывать, что на будущих переговорах Германия проявит дух, который позволит двум великим соседним странам мирно жить и трудиться".

Затем я слышу скрипение перьев, несколько приглушенных замечаний на французском. Позднее кто-то из наблюдавших через окно рассказывал мне, что, когда подписывали документ, адмирал Ле Люк с трудом сдерживал слезы. Потом звучит низкий голос Кейтеля: "Прошу всех членов германской и французской делегаций встать, чтобы выполнить долг перед храбрыми немецкими и французскими солдатами, которые это заслужили. Давайте почтим вставанием память всех, кто пролил кровь за свое отечество, и всех тех, кто погиб за свою страну". Все встают, и наступает минута молчания.

Как только я закончил говорить в микрофон, мне на лоб упала капля дождя. Сквозь деревья я видел на дороге беженцев, медленно и устало тянувшихся мимо - пешком, на велосипедах, в повозках, немногие на грузовиках - нескончаемой вереницей. Они были измождены и находились в каком-то оцепенении, у тех, кто шел пешком, сбиты ноги, и они не знали еще, что теперь война очень скоро закончится.

Я вышел на поляну. Небо затянуло, начинался дождь. Целая армия немецких саперов с веселыми криками уже начала двигать вагон перемирия.

- Куда? - спросил я.

- В Берлин, - ответили они.

Париж, 23 июня

Кажется, мы вчера всех опередили. Раньше всех сообщили о заключении перемирия, не говоря уж о том, что подробно его описали. Некоторые из тех, кто нам помогал, получают нагоняй. До сегодняшнего утра я понятия не имел, что мы были первыми. Утром Уолтер Керр рассказал мне, что прошлой ночью поймал несколько американских радиопередач. Часа два-три, говорит он, мы были единственными с этими новостями. Кое-кто из наших комментаторов уже начал нервничать, когда время шло, а подтверждения все не было. Они, наверное, вспоминали преждевременное сообщение UP о подписании перемирия 7 ноября 1918 года.

Первый раз за неделю ночью поспал и чувствую себя немного лучше. Позавтракал в полдень в "Cafe de la Paix" с Джо Харшем и Уолтером. Пили кофе со сливками и бриошами, солнце на террасе было теплым и ласковым. В час дня отправились к "Филиппу", где у нас был приятный ланч, первый приличный ланч со дня приезда.

Потом мы с Джо совершили небольшое "сентиментальное путешествие". Пешком, потому что ни машин, ни автобусов, ни такси нет. Мы шли по Вандомской площади и рассуждали о Наполеоне. Потом продолжили свой путь через Тюильри. Мне стало как-то легче, когда увидел, как много там детей. Они качались на качелях. Крутилась заполненная детьми карусель, пока какой-то разгневанный ажан не закрыл ее неизвестно почему (выслуживался перед немцами?).

Был великолепный июньский день, и мы остановились, чтобы полюбоваться из Тюильри (я - точно в миллионный раз) видом на Елисейские Поля с силуэтом Триумфальной арки на горизонте. Вид был хорош как всегда. Потом пошли через Лувр и пересекли Сену. Рыболовы, кал обычно, свесили с берега свои удочки. Я подумал: "Наверняка так будет до скончания Парижа, до скончания мира... люди с удочками на Сене". Остановился, чтобы в тысячный раз посмотреть, - после всех пережитых лет, - может, удастся стать свидетелем хоть небольшой поклевки у кого-нибудь из них. Однако, хотя они без конца дергали свои удочки, никто ничего не поймал. Я никогда не видел рыбы, пойманной в Сене.