Солдаты мира - Борис Леонов

Обойдя растянувшуюся колонну, Делавархан сделал сам несколько медленных глотков теплой, чуть подсоленной воды. Влага медленно сняла сухость во рту, блаженно разлилась внутри. Этих глотков было мало, совсем мало для обезвоженного, выделившего почти всю соль организма, но прежние походы научили Делавархана пуще всего беречь в горах воду. Беречь даже в том случае, если знаешь, что через час-полтора они будут у колодца с холодной, свинцово поблескивающей глубоко внизу водой.

Главарь приметил один из камней, поднялся к нему, пристроил голову в короткую тень. Вытащил тщательно нарисованную схему Кабула и его северных пригородов.

Задание, полученное Делаварханом, было новым, но, если судить по авансу, равному плате за два первых похода, прибыльным.

Делавархан провел пальцем по коричневой нитке шоссе из Кабула на север и, не доходя до одного из провинциальных центров, остановился. Здесь. Это его район. С сегодняшнего вечера, а окончательно с завтрашнего утра все северные дороги, ведущие в столицу будут перерезаны отрядами муджахиддинов. Полетят в воздух мосты, лягут в разбитый, занесенный пылью асфальт и в грунтовку мины, поджидая автомобили, замрут в засадах отряды. Парализовать жизнь Кабула с севера, перекрыть все артерии, дающие столице продукты, топливо, энергию, — таких операций Делавархан еще не видел.

Этим он занимался раньше и думал, что неплохо зарабатывал. А оказывается, за политику сейчас дают намного больше, чем просто за убийство. Все-таки господа из-за океана знают толк в этих делах: практика, черт возьми! Первому, кажется, эта мысль пришла в голову Амир Джану. Впрочем, он всегда утверждал, что идти с оружием на власть глупо. Он работал ночами: поджигал, травил, взрывал — и ведь в самом деле держал уезд в своих руках. А когда ему подкинули идею с переодеванием, он тут же достал форму царандоя и «командос».

Говорят, в последнее время жители кишлаков, когда видят, что через селение идут правительственные войска, выставляют фотографии родственников, которые за новую власть, идут муджахиддины — фотографии мятежников. Амир Джан, переодевшись в капитана «командос», лично застрелил пять женщин, которые поспешили вынести портреты близких людей в такой же форме, как у капитана. Теперь каждый мужчина кишлака считает своим долгом убить царандоевца или парашютиста правительственных войск.

Вот и его сегодняшнее дело — политическое. Главное в нем — достать советскую форму и советское оружие. Потом все просто. Останавливают автобус, в него заходят два-три человека, переодетых под шурави, обыскивают пассажиров, забирают найденные деньги, оскорбляют женщин, а для гарантии какого-нибудь почтенного аксакала недалеко, на глазах у всех, расстреливают. И все. Пусть автобус катит дальше. Делавархана убедили: полдня такой работы — и к вечеру весь Кабул будет знать о зверствах шурави. Спичку зажгут другие, которые около центрального стадиона на угнанном советском «уазике» собьют на дороге какого-нибудь мальчишку-оборвыша. И то, что не удалось в феврале восемьдесят первого года и много раз потом, должно вспыхнуть сейчас. И сжечь все дотла. И тогда он, Делавархан, получит то, что должен иметь, — власть, деньги, землю и людей.

Что ж, он готов ради этого сбивать сапоги, глотать пыль, неделями не мыться, спать на камнях. Но он возьмет свое. Он возьмет столько, сколько посчитает нужным. И за это, сегодняшнее, он сполна отыграется на шкурах этих же людей, которые лежат сейчас под камнями у его ног и которые сами потом подставят спины.

Делавархан свернул схему, вложил во влажный от пота целлофановый мешок. И вдруг резко поднял голову, почувствовав на себе чей-то взгляд. «Так, это ты, Саид. Следи, следи, недолго осталось. Не нравишься ты мне — и аллах меня за это простит».

Главарь отыскал взглядом Содика Урехела: тот еще в Пакистане получил свою тысячу афгани за досмотр Али и Саида и теперь не должен был оставлять их наедине. Содик угодливо закивал, но Делавархан выразительно положил руку на кобуру. Содик замер, что-то быстро зашептал, но поднялся из-за своего укрытия. Покачиваясь от усталости, он прошел вперед, сел между Саидом и Али. Здесь все камни были заняты, и Содик, проклиная в душе солнце, Делавархана и его деньги, вынужден был сидеть на сорокаградусной жаре.

«Неужели такие, как они, управляют сейчас страной? — думал главарь. — Как аллах посмел допустить подобное? На что они способны, кроме как ползать у ног? Что может этот трусливый Али? Или жадный Урехел? А Саид? Хотя, впрочем, поднять взгляд на хозяина — и то уже чересчур много для дехканина. Но ничего, ничего…»

Делавархан провел ладонью по уже заросшим щетиной щекам, увидел ногти с набившейся под них грязью и, словно желая как можно быстрее избавиться от реальности, решительно поднялся, начал собираться в путь.

Стали подниматься и мятежники, зная, что Делавархан ждать не будет, а догонять в дороге — это всегда труднее.

И Али уже через несколько минут ходьбы начал мечтать о воде и отдыхе, будто и не было привала. Взгляд, не удерживаясь на спине впереди идущего мятежника, скатывался в еле приметную тропку под ногами. Али чувствовал, как на бедре плещется вода во фляге.

Кому нужны эти муки, похожие на пытку, размышлял Али. Почему на его долю выпало такое? Зачем эта революция, перевернувшая все вверх дном? Она отняла Фазилу! Из-за нее погибла мама и потерялась сестра! Революция заставила его быть беженцем, а теперь вот — бандитом. Из-за нее он должен убивать своих соотечественников. Пять раз не убьет — убьют его. О-о, милосердный аллах, покарай того, кто зажег эту братоубийственную войну. Где переждать ее? Кто вернет то, что у него было, — родителей, сестру, Фазилу, дукан, спокойную жизнь, наконец!

Вдруг Али почувствовал, что колонна ускорила шаг. Он сделал над собой усилие: приподнял, расправил плечи, оторвал взгляд от пыльных, иссеченных галькой сандалий и сразу же увидел долину. И первое, что отметил Али, — в ней много зелени и домов. Значит, там вода и отдых. Дошел. До-шел!

Неожиданно резко, словно сорвавшись с вершин, с каждой минутой усиливаясь, подул ветер. Со склонов, с которых, казалось бы, уже на тысячу лет вперед все смыто и где все прочищено дождями и ветрами, поднялась и понеслась на отряд, на долину пыль.

Хорошо, подумал Делавархан, теперь нечего бояться, что их появление в долине будет замечено.

Торопясь, почти бегом он начал спускаться с горы. Внизу, не давая людям ни минуты отдышаться или сорвать по пути гроздь винограда, узкими проходами, вдоль небольшой речушки он вывел отряд к дому Карима.

Обитые цинком ворота распахнулись почти сразу после стука, словно отряд уже ждали. Войдя в просторный двор, мятежники тут же садились, ложились вдоль стены, не снимая оружия и не обращая внимания на бродивших телят, несущуюся пыль, ветер. Тут можно было отдохнуть и вдоволь напиться воды.

Молодой худой афганец, открывший ворота, молча провел Делавархана в дом. Указав на узкую лестницу, ведущую наверх, поклонился и исчез.

По скрипучим стертым у перил ступенькам Делавархан поднялся в комнату Карима. Он отметил про себя появление в ней шкафа и двух новых сундуков, которых в последнюю встречу не было.

Карим стоял посреди комнаты и радостно протягивал навстречу пухлые короткие руки. Однако с места не трогался, и Делавархан вынужден был подойти сам.

«Все такой же сытый, хитрый и жадный», — подумал он, прикладываясь щекой к щеке.

— Как прошел путь? — усадив гостя на подушки, женским голоском спросил Карим. Не дождавшись ответа, закивал головой: — Слава аллаху, что все хорошо. Да не знай больше усталости. Вот, отведай чаю, а я сейчас.

Он выглянул за дверь, кого-то окликнул. Вошла женщина в бледно-сиреневой парандже, поклонившись, замерла у порога.

— Абида, у меня гость. Он долго шел. Окажи ему почесть, принеси воды и помой ноги.

Девушка замешкалась при выходе, обернулась на Делавархана.

— Иди, иди, гость ждет, — повторил Карим.

Абида вышла, по ступенькам застучали ее туфли, и Карим кивнул:

— Прислужница моей жены. Тринадцать лет, а уже строптивая. Нехорошо, нехорошо, — покачал он головой, словно это Делавархан был строптивым и не слушался своего хозяина, — Уже наслышалась про революцию, бедняжка. Я ее подобрал в Кабуле в феврале, после того неудачного мятежа. У нее не было родителей, и куда-то исчез ее брат Али…

— Постой, Али? — переспросил Делавархан, вспоминая биографию одного из своих мятежников. — Не Гандж Али?

— Гандж Али, — удивился и Карим.

В это время вошла с тазиком воды Абида, медленно подошла к Делавархану, расшнуровала ему ботинки, и тот с удовольствием сунул потные ноги в прохладную воду. Опустившись перед ним на колени, девушка несмело, осторожно начала мыть ноги. Прикосновения ее дрожащих рук напомнили Делавархану о его шести женах, которых он не видел уже пять месяцев. О-о, как бы они его вымыли!