Энциклопедия Хулиганствующего Ортодокса - Иосиф Раскин

Ю.: Это замечательно. Что бы ты хотел, чтобы я у тебя спросил?

Р.: Больше всего мне хотелось бы, чтобы ты меня спросил обо всем, о чем ты хочешь меня спросить. И я клянусь, что я тебе говорил, говорю и буду говорить только правду и ничего, кроме правды.

Ю.: Как часто бывает у тебя ощущение легкости жизни, что все хорошо, что старость далеко, что книжку твою любят? Ведь это качественно новый отрезок твоей жизни - с тех пор, как ты издал книгу. А может быть, так бывало и до книги? Все хорошо, торгуешь хорошо, друзей много...

Р.: Ты хочешь спросить, страдал ли я от неудовлетворенности жизнью?

Ю.: Что преобладает - вот это ощущение подъема или ощущение неудобства жизни?

Р.: Трудно сказать. Каждый день, каждый час все по-разному. Все это очень сложно...

Ю.: С годами тебе все понятнее жизнь делается?

Р.: Нет.

Ю.: Запутываешься?

Р.: Конечно, все больше и больше запутываешься.

Ю.: Но впечатления растерянного человека ты не производишь. Или это маска? Маска человека, знающего, как жить, как выглядеть...

Р.: Это не маска. Это примитивное отношение к жизни, наверное...

Ю.: Кроме женщин, что всего загадочнее на свете? Умный человек сказал: "Звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас". Ну, эти слова примелькались. А что для тебя загадочно?

Р.: Человек. Животное в человеке и вообще человек. Хотя любое живое существо - это тоже, безусловно, загадка гораздо большая, чем все неодушевленное: звезды, небо... Все живое: муравей, собака...

Ю.: Какой тебя писатель больше занимает - мудрец, который доказывает, что жизнь трагична, или тот, который рассказывает тебе о прелестях существования?

Р.: Я думаю, скорее тот, который примитивно и популярно доказывает, что жизнь сложна и трагична, чем тот, который расписывает, как она прекрасна. Хотя "Кубанских казаков" я смотрел с огромным удовольствием.

Ю.: А как ты сформулируешь трагизм жизни? Что это такое, из чего он проистекает? Кроме того, что человек смертей.

Р.: Я думаю, что смерть - это не самое главное, в ней не трагизм, это что-то другое. А трагизм жизни - это все-таки когда тебя не понимают. И еще больший трагизм - когда не хера и понимать в тебе... Но я бы сказал наоборот: счастье жизни - в ее трагизме. Если бы жизнь не была трагична, она уже не была бы той ценностью, тем удовольствием, тем прекрасным, что она есть. А жизнь действительно прекрасна. Вот она грязная, сволочная, жестокая - но все-таки прекрасная. Слова "жизнь трагична" - это как "сахар сладкий".

Ю.: Ты любишь полежать в постели проснувшись?

Р.: Да.

Ю.: А сразу же вспоминаешь свое имя, свое место?

Р.: Я об этом не думаю. Иногда мне снятся сны, и я думаю о том, что мне приснилось. Иногда я лежу и думаю, что мне надо сегодня успеть. И просто - как хорошо в тепле полежать... Ну, не знаю... О своем месте под землей я не только когда просыпаюсь, я вообще никогда не думаю.

Ю.: Назначение прожитого дня - в чем оно?

Р.: Я думаю, что главное назначение жизни человека - хоть что-то делать для других людей. Но не просто для каких-то людей, а для конкретных людей, тебе дорогих, тебе приятных, тебе симпатичных. Главное назначение жизни - делать людям добро.

Ю.: От сумы да от тюрьмы... Предположим, посадили тебя, Иосиф. Посадили. Непонятно, как и почему. В тюрьме ты найдешь силы помогать другим?

Р.: Конечно.

Ю.: И анекдоты будешь рассказывать?

Р.: И анекдоты буду рассказывать. И помогать советами, мудацкими и примитивными. Со мной был такой случай. Я двое или трое суток просидел в КПЗ в Сухуми. Это было лет 25 назад. Ко мне ребята относились - невозможно себе представить, как к родному человеку. Они мне оставляли самый последний окурочек докурить. Я им обещал, что когда я выйду, - а за мной должна была приехать жена из Хосты, и мы должны были ехать в аэропорт, в Москву лететь, - что обязательно куплю сигарет и принесу. А получилось так, что некогда было, мы опаздывали на поезд, надо было ехать, денег на такси не было - и я не принес им сигарет. Когда я позже прочитал о подобной ситуации в книге "Жестокие игры", я в буквальном смысле заплакал. Это бывает страшно редко, чтобы я плакал, чтобы слезы текли. А тут заплакал. Вот и сейчас я с тобой говорю, а у меня комок в горле. Я не смогу себе этого простить никогда, что я им не принес сигарет.

Ю.: Иосиф, ты понимаешь, что это ложь, поза, когда ты говоришь, что ты с возрастом все больше запутываешься и что жизнь делается все таинственней?

Р.: Нет, нет!

Ю.: На самом деле тебе все понятно.

Р.: Нет, мне многое непонятно.

Ю.: А жить хочется все больше? Все больше пугает, что это кончится?

Р.: Да, конечно. Панически боюсь смерти. А еще больше - какой-нибудь болезни. Что я буду умирать в муках и буду Доставлять близким муку. Это очень страшно. Не дай Бог, будет у меня инсульт, и я буду лежать, и за мной должен будет кто-то ухаживать.

Ю.: А часто бывает у тебя ощущение, что ты ничтожную жизнь прожил? Недостойную какую-то. Тебе обидно?

Р.: С одной стороны, я прожил, безусловно, ничтожную жизнь, с другой стороны, я прожил страшно огромную и интересную жизнь. Я в 16 лет пошел работать на завод, три года служил в армии. Я первый раз женился, когда мне было 18 лет. В 10 лет я начал курить.

Ю.: Иосиф, ну разве это жизнь? Это биография. Жизнь - это мысли наши.

Р.: Ну, если жизнь - это мысли, то, конечно, я прожил ничтожную жизнь. А если жизнь - это биография, то я Прожил интересную жизнь. Я не жалею о том, как я ее прожил.

Ю.: Ты обыватель, ты мещанин, ты не мудрец. А тебе иногда кажется, что ты мудрец.

Р.: Нет. Я люблю чужие мысли. Ты мудрец, еще кто-то. Я иногда завидую таким людям доброй, хорошей завистью, это даже не зависть, а восхищение, преклонение. А я не мудрец.

Ю.: Ты давно примирился с тем, что звезд с неба не хватаешь?

Р.: А как я могу стать мудрецом? Этому не учатся. Или это есть, или нет. Тем более, в зрелом возрасте этому не научишься.

Ю.: Познай самого себя - говорят философы. А ты ведь себя совсем не познал. С другими людьми ты еще что-то можешь: составить представление, наслаждаться общением. А себя ты боишься, тебе с собой скучно, тебе трудно. Это тебя родители таким сделали? Или какие-то ужасные обстоятельства?

Р.: Жизнь. И родители, и окружение.

Ю.: Но если ты понимаешь, что это нужно, почему бы тебе с завтрашнего дня не начать изучать себя?

Р.: Я не знаю и не понимаю, что значит изучать себя.

Ю.: Любить свои собственные мысли, свои ощущения, разбираться...

Р.: Свои собственные мысли любить - это значит дарить их людям. А для чего они мне?

Ю.: Но ты же людям даришь не ощущения свои, не мысли, - а просто делаешь подарки.

Р.: Нет, я людям дарю и разговоры свои, и свое общение. Есть люди, которые интеллектуально еще ниже меня, и они что-то от меня воспринимают, и слава Богу.

Ю.: Я думаю, что это прекрасный конец. Остановимся на этом, Иосиф. Сделаем книгу "Беседы Юлиса с Раскиным", ты ее издашь... Мы ведь свободные люди...

Р.: Севела любит говорить, что свобода начинается с первого миллиона долларов. А я думаю, что истинная свобода - это свобода от всяческих связей с людьми, хотя, с другой стороны, это и большое несчастье. В этом смысле ты - свободен. Можешь сесть в самолет и лететь куда хочешь. Можешь поехать к цыганам, если знаешь, где они. Можешь пойти в бордель, чтобы узнать жизнь борделя. А у большинства людей есть жены, дети, родственники, соседи, наконец... Истинный художник, творец - он от всего этого свободен.

Ю.: Но для этого нужно от всего отказаться и стать попрошайкой.

Р.: Очень даже хочется, и я стараюсь...

Ю.: И готов для этого стать попрошайкой, как я?

Р.: Попрошайкой? Нет, никогда в жизни.

Ю.: Тебя пугает, что ты не сможешь заботиться о близких? Или просто не хочешь быть попрошайкой и жить, как живу я?

Р.: Да я не смогу быть попрошайкой. Просто не смогу. Может, последние год-два я чуть-чуть изменился, но до этого сколько я ни бывал в ресторанах, кого я ни водил в рестораны, какая бы ни была компания, я в жизни не мог позволить, чтобы кто-то заплатил за меня или я не заплатил за всех.

Ю.: Ну, представь себе, что книжка даст мне доход, и я скажу: "Иосиф, ты меня год кормил, а теперь я тебя буду кормить. Езжай, куда хочешь".

Р.: Нет, для меня это будет страшно унизительно.

Ю.: Ну, а если твоя книга будет тебя кормить, ты все равно будешь ходить в свою грязную темную комнатушку и считать приходы-расходы?

Р.: Я думаю, что еще несколько месяцев - и с долгами я рассчитаюсь. Надеюсь, по крайней мере. Ну, а если моя книга... Может, куплю себе брюки, если захочется. У меня ведь единственные брюки - это те, что на мне, даю тебе честное слово. Мне хочется, чтобы моя жена хоть как-то...

Ю.: А ездить, ты будешь ездить?

Р.: Конечно. Если у меня будут деньги? Мной заработанные? Для меня это счастье - ездить. Но один - никогда. Буду когото возить. Жену возить, сына, внука. Еще кого-то, не знаю.