Плененная королева - Элисон Уэйр

Алиенора представила себе эту сцену во всем ее ужасе: место турнира, выжженное безжалостным солнцем, трибуны до отказа заполнены зрителями, раздается убийственный лязг мечей, яростная схватка, кто-то наступает, кто-то отступает, рыцари сошлись в ожесточенном бое, ржание лошадей, крики раненых… и ее сын Жоффруа лежит на земле, залитой его кровью, тело переломано, искалечено…

Сердце Алиеноры разрывалось на части, она застонала от горя, принялась раскачиваться взад-вперед. Генри, который теперь не сдерживал слез, притянул ее к себе в неловком объятии, и в этой неистовой буре скорби они нашли хоть какое-то утешение друг в друге.

Наконец Генри смущенно отстранился от Алиеноры – он словно скомпрометировал себя, поддавшись чувствам или выдав свою потребность в ней. Хрупкое перемирие между ними оказалось под угрозой. Оно не допускало признания уз, которые вроде бы давно разорваны. Но Алиенора не думала об этом. Она была слишком убита горем, чтобы печься о муже. Он утешил ее в миг отчаяния? Что ж, она приписывает это его доброте. Ему нет нужды беспокоиться.

Они сидели в тихой близости, какая возникает после долгих лет брака, и Генри, запинаясь, рассказывал жене о похоронах Жоффруа в соборе Нотр-Дам в Париже.

– Филип прислал свои соболезнования и сообщил мне, что он построит ему в алтарной части пышную усыпальницу. Гонец сообщил, что Филип был очень опечален, и его пришлось удерживать силой – иначе он прыгнул бы в открытый гроб. – Дыхание у Генри перехватило, он замолчал.

– Если бы я была там, то сделала бы то же самое! – со страстью воскликнула Алиенора. – Ах, Генри, мы должны были находиться там.

– Известие пришло слишком поздно, – тяжело вздохнув, проговорил он. – Жаркая погода… – Голос его оборвался. – Что ж, Господь сохранил нам хотя бы двух сыновей. И Констанция снова беременна. Так что у Бретани еще может появиться наследник.

– Она, наверное, сильно переживает? – без особой убежденности спросила Алиенора.

– Хотелось бы верить.

На горестном лице мужа появилось ироничное выражение. Он не хуже Алиеноры знал, что Констанция не слишком будет скорбеть по Жоффруа.

– И что ты собираешься делать? – отважилась спросить Алиенора. – По-прежнему оставишь наследником Ричарда?

– Если он будет так же предан мне, – ответил Генрих. – Я послал за Иоанном. А завтра уезжаю в Гилдфорд.

Король вызвал своего любимого сына, рассчитывая найти в нем утешение. Он оставляет ее наедине с ее горем. Алиенора не могла поверить, что человек может быть настолько эгоистичным и бесчувственным.

– Позволь мне вызвать Ричарда, – попросила она.

Если он может призвать к себе своего любимчика, то почему нельзя ей?

Генрих посмотрел на жену так, будто она потеряла разум.

– Ричард нужен в Аквитании, – не терпящим возражений тоном сказал он.

Глава 65

Сарум, 1188 год

Генрих сделал наконец то, чем угрожал жене несколько лет: отправил назад в Сарум, а теперь и сам направлялся туда, предположительно для того, чтобы порадоваться ее трудному положению.

Что ж, Алиенора не могла его винить. Давняя неприязнь Ричарда к отцу привела его в конце концов в объятия Филипа, и результатом этого стала кровавая война, с одной стороны сражался Генрих, которого поддерживали Иоанн и канцлер бастард Джеффри, а с другой – Ричард и Филип.

– Филип хочет получить плацдарм в Бретани, – сказал Генри, дрожа от гнева и потребности действовать. – Он осмелился назвать себя опекуном маленького Артура. Не удивлюсь, если к этому приложила руку Констанция. С самого дня рождения этого сорванца она не перестает строить козни.

Так оно и было на самом деле. Все началось с имени младенца. Генрих хотел, чтобы сына Жоффруа нарекли в честь деда, но Констанция и ее советники из Бретани настаивали на имени Артур в честь легендарного короля-героя, который когда-то правил Бретанью. Кроме того, этим жестом подчеркивалось желание герцогства освободиться от правления Плантагенетов. Генрих был обижен… и взбешен.

– Я никогда не любила Констанцию и не доверяла ей, – заявила тогда Алиенора, и Генри тут же с ней согласился.

– Я найду ей нового мужа, который будет за ней приглядывать, – решил он.

И король сделал то, что обещал: граф Честер был одним из самых преданных его вассалов, и Констанцию, несмотря на все ее протесты, быстро передали в объятия графа.

Кроме того, существовала деликатная проблема Аделаиды. Филип снова и снова пытался вынудить Генриха обвенчать ее с Ричардом. Тот тянул, а Филип грозил забрать Вексен и Берри и разорвать обручение, требуя возвращения Аделаиды в Париж. Тогда Генрих предложил выдать ее за Иоанна, после чего Филип сорвался с цепи. Это оказалось последней каплей: он собрал армию и двинулся маршем на Берри, намереваясь захватить графство. И в это время Ричард отвернулся от отца и переметнулся на сторону врага.

Сообщения о том, что произошло затем, потрясли Алиенору, переживания продолжали терзать ее и сейчас, в темные предрассветные часы. Герцог Ричард прискакал в Париж, и Филип принял его с великими почестями: они ели за одним столом и делили одни и те же блюда. И по ночам кровать не разделяла их. Именно такими словами сообщил об этом шпион Генриха: «кровать не разделяла их».

До самого этого дня Алиенора не сомневалась в сексуальных наклонностях сына. Страшные откровения о жестокостях и насилии в Аквитании вполне подтверждали, что Ричард унаследовал похотливые наклонности своего рода. Мать знала, что в его жизни были женщины, потому что Ричард сам признал двух сыновей-бастардов. Неизвестных ей внуков назвали Филип и Фульк – последнее имя было одним из самых любимых среди старых графов Анжуйских. Алиенора с горечью догадывалась, в честь кого назвали Филипа. Она, конечно, не ожидала, что Ричард будет делиться своими амурными похождениями с матерью, но теперь поняла, что не знает ни одну из его любовниц по имени. Алиенора всегда думала, что это объясняется случайностью его связей – таких же, какими был известен и его отец. И еще она поняла, что Ричард никогда не испытывал ни малейшей тяги к Аделаиде или желания жениться на ней… Впрочем, в этом не было ничего странного: многие мужчины не собирались жениться на выбранных для них невестах. Для Ричарда имело значение лишь то, что Аделаида – французская принцесса. И это вполне можно понять.

Но Генрих показал ей конфиденциальный доклад, согласно которому Ричард делил кровать с Филипом. Сам он никак это не прокомментировал, а ее это мало взволновало. Что за чушь! – говорила себе Алиенора. Ричард и Филип, как ни посмотри, словно два брата, а братья часто спят в одной кровати. Но все же слова были тревожные, в них будто вкладывался какой-то зловещий смысл. У нее голова шла кругом. Королева не могла себе представить, что Ричард предпочитает заниматься любовью с представителями своего пола, что жизнь его пуста и он отвержен и презираем нормальными людьми, кроме того, рискует получить скандальное наказание от Церкви, а то и быть обвиненным в ереси за то, что поступает против заведенного Господом естественного порядка. Она не вынесет этого! Ричард – ее любимый сын, она его холила и лелеяла и хотела увидеть в счастливом браке с неугомонным выводком детей на коленях.

Днем Алиенора прогоняла страхи, а ночью они возвращались. Она говорила себе, что с ее стороны это глупо, иррационально, чисто по-женски. Но тревога не покидала ее. Алиенора не отваживалась поделиться своим беспокойством с Генри: помнила, как муж прореагировал когда-то на предположение, что он и Бекет – любовники, и могла себе представить, как Генри взрывается гневом и вымещает этот гнев либо на Ричарде, либо на ней. Или вообще выносит вопрос на публику, чем только усугубляет все дело. Поэтому она помалкивала, а ее тревоги росли и множились. И скоро Алиенора уже ловила каждый ничтожный слух, который подтверждал или усиливал ее страхи. Это изматывало ее, она сама себя загоняла в гроб.

– Меня беспокоит то, что происходит между Ричардом и Филипом, – сказал вдруг как-то Генри, подтверждая худшие опасения Алиеноры. Она затаила дыхание в мучительном ожидании: что последует за этим. – Меня тревожит, чту они там затеяли, – продолжал он, к ее счастливому облегчению. – Сообщения об их великой дружбе сильно меня заботят. Я хочу знать, что за этим кроется.

«И я тоже, – с отчаянием думала она. – И я тоже!»

– Филип надеется посеять разногласия между мной и сыновьями и таким образом ослабить меня.

«И ты думаешь, больше там ничего нет?» – хотела спросить Алиенора. Но мысли Генри были о другом.

– Чтобы отвлечь Ричарда, нужно восстание в Аквитании. Или, может быть, в Тулузе. Что ты скажешь, Алиенора? Я, пожалуй, смогу организовать такие восстания, чтобы увести Ричарда от Филипа.

– Да! – ответила она голосом, исполненным избыточного энтузиазма. – Да, это то, что нужно!