Брат мой, враг мой - Митчел Уилсон

– Стоило мне остановиться, чтобы перевести дух, – говорил Кен, – как тотчас же кто-то, словно камнем, бросал в меня каким-нибудь вопросом. Все по очереди. Ты спрашиваешь, как это было? Видишь ли, так продолжалось довольно долго; и тем не менее, я заметил, что среди всей этой компании одному Констэблу было, по-видимому, интересно слушать. Ей-богу, я готов был сказать ему «спасибо»!

– Но он вовсе и не должен был говорить, – досадливо возразил Дуг. – Другие знали, что он считает нужным сказать, ну и говорили вместо него. Черт возьми, старик прав! Констэбл почему-то боится заключать договор. Но что его пугает? Деньги? Возможно. Сама идея? Нет сомневаюсь. Вероятнее всего, он боится…

Дуг внезапно умолк и включил сцепление, но так резко, что выдал этим движением свою злость.

– Чего же он, вероятнее всего, боится? – спросил Кен.

Дуг чуть повернул голову.

– Меня, конечно. – Мотор заработал, и машина рванулась вперёд. – Ну, с этим справлюсь я сам. Вы занимайтесь лабораторией, а я займусь правлением – и мистером Констэблом!

– Ну его к шуту, – лениво произнес Кен. – Так или иначе, всё кончилось благополучно. Поедем, куда вы предлагали, – туда, где есть музыка. Мне кажется, я не танцевал сто лет Как ты считаешь, Вики? Первый танец с тем, кто нес знамя, да?

Вики медленно кивнула.

– Хорошо.

Длинная открытая машина отошла от заводских ворот, набрала скорость и помчалась сквозь ночную тишину по булыжной мостовой. Теплый ветер бил Вики прямо в лицо и развевал волосы. Она откинула голову на спинку сиденья и, закрыв глаза, чуть заметно улыбалась, потому что вот уже сколько времени в ней, как медленное; непреодолимое пламя, разгоралось ощущение счастья, такого немыслимого, что она прислушивалась к себе с блаженным изумлением. Это началось с крохотной сверкающей искорки, вспыхнувшей в ту секунду, когда Вики поняла, что она вправду замужем за Дэви; с тех пор пламя росло и росло, без формы, без очертаний, без видимых причин. И Вики знала, что в ней происходит какая-то перемена, что за последние недели она, по крайней мере в душе, перестала быть прежней Вики. Неожиданные озарения позволяли ей многое постигать по-иному; она казалась себе выше ростом, умнее, добрее и в тысячу раз красивее. Какой она будет, когда завершится внутренняя перемена, Вики, не знала, и не могла ни ускорить, ни замедлить этот скрытый процесс. Оставалось только следить за ним с тайной радостью и волнением и ждать дня, когда то, что зреет в её душе, станет таким огромным, что его уже не спрячешь в себе. И тогда звездным ливнем оно хлынет наружу и зажжет восторг в ней самой, во всех других – быть может, во всем мире.

А пока пусть только в ней струится мерцающий поток, нарастая с каждым мгновением, делая её восприимчивой к тысяче маленьких радостей. За последние часы, с тех пор как Кен и Дэви вернулись с совещания, одержав частичную победу, ещё одна радость расцвела рядом с прежней. В эти дни новые и новые радости расцветали в ней быстро, как полевые цветы весной.

Она безвольно покачивалась в такт движению машины, которая, вдруг сделав такой крутой поворот направо, что завизжали покрышки, промчалась мимо высоких темных зданий, тянувшихся несколько кварталов, и, опять свернув направо, выехала на гладкий асфальт бульвара. Цепочка фонарей, напоминавшая сверкающее ожерелье на волнистых складках черного бархата, уходила вдаль, в будущее, где каждое мгновение станет прекрасным.

Спереди доносился низкий грудной смех Кена – он разговаривал с Дугом. Рядом с ней был Дэви. Вики нащупала его руку и тихонько пожала. Она старалась припомнить, была ли она когда-нибудь так же счастлива, как сейчас, – обрывки воспоминаний замелькали в её памяти, словно выцветшие фотографии из давно забытого альбома. Вики проглядывала их сквозь легкую дремоту, уносившую её неведомо куда.

– Дэви! – тихо сказала она, не открывая глаз и точно боясь спугнуть это странное очарование. – Дэви, ты помнишь своего отца?

– Отца? – Секунда молчания, и Дэви снова заговорил медленно, словно ещё не оправился от удивления. – Его помнила только Марго.

– А я своего отца хорошо помню. – Вики перебирала пальцы Дэви, один за другим. Она еле слышала собственный голос. Ветерок холодил её закрытые веки. – Хотя я не думала о нем уже целые годы. Мне было десять лет, когда он ушел на войну, но сейчас мне кажется, будто это было совсем недавно. Я обожала отца, – добавила Вики, словно находя тихую радость в воспоминаниях о детской любви.

Дэви молчал, но она и не ждала от него ответа.

– Я обожала его, – повторила она, будто сквозь сон. – И мне вдруг вспомнилось так много – дом, в котором мы жили, и то, как я возвращалась в морозные дни домой из школы, а у мамы уже были наготове персиковый джем, молоко и хлеб, и как тепло и уютно казалось в доме, когда прибежишь, бывало, с улицы, где мы играли до самых сумерек. Помню, я становилась на колени у окна, прижималась лбом к стеклу и всё смотрела, не покажется ли вдали под фонарями мой отец. Боже мой, какой я была счастливой в те времена! – сказала она нежно и пылко. – Я не сознавала, до чего я счастлива, пока всё это не кончилось и отец не уехал на войну. И не знала, какое это счастье иметь семью, пока от семьи не осталась только половина. Отец так и не вернулся, а через несколько лет умерла мама, и семьи у меня не стало совсем. Я очень тосковала, из-за этой тоски я приехала к дедушке и встретила там тебя.

– Я помню только, что, не успев приехать, ты тут же решила не оставаться у деда.

– Я и не осталась бы, если бы не ты, Кен, Марго. Правда, я ещё никогда не видела, чтобы мои сверстники жали так, как вы. Но вы трое были семьей, а мне так хотелось быть поближе хоть к чужой семье, если нет своей! Только это совсем не одно и то же; – грустно добавила она. – В конце концов я сказала себе; что ощущение семьи знакомо только детям; оно дается лишь раз в жизни, если повезет, а потом ты не имеешь права надеяться на это – никогда. Но вот это чувство пришло ко мне опять – оно возникло сегодня вечером. Ты, Кен и Дуг – моя семья. Да, даже Дуг. И мне кажется, у них тоже такое ощущение. – Вики приоткрыла глаза и повернулась к Дэви. Фонари на шоссе быстро проносились мимо. – Ведь и ты это чувствуешь, Дэви? – молящим тоном спросила она.

Дэви смотрел на неё сверху вниз, и в глазах его было странное испытующее выражение. Он медленно кивнул.

– Ты уже давно не видела Кена таким, правда?

Вики лениво перевела взгляд на Кена, который говорил что-то Дугу; слова его уносило ветром. Она глядела, как он поворачивал голову, жестикулировал, кивал, улыбался, слышала его прежний жизнерадостный смех и в ней подымалась новая глубокая нежность к нему; впервые за долгое время у неё вдруг мелькнула мысль: «Не удивительно, что я была влюблена в него!» Вопрос, который, по-видимому, случайно задал Дэви, неожиданно открыл ей причину сегодняшнего счастливого настроения. Весь вечер Кен разговаривал с ней, смотрел на неё, поддразнивал и смеялся вместе с нею – точно так он в свое время держал себя с Марго. Это Кен принял её в их семью!

– Да, – безмятежно-счастливым голосом ответила Вики, закрывая глаза. – Давно.

Дэви взглянул ей в лицо; с чувственным удовольствием опустив веки, она словно отгородилась от него и ушла в какие-то свои мечты. И говорила-то она не с ним, а скорее сама с собой, и, как он ни напрягал слух, свистящий воздух заглушал половину её слов.

Дэви отвернулся и стал глядеть на пробегавшие мимо фонари. Совсем недавно сильнее всего на свете ему хотелось вернуть Кена к жизни; теперь же он понял, что тосковал по тому Кену, с которым работал, – иными словами, по идеальной частице живого, сложного человека; но вместе с жизненной энергией и непреодолимой уверенностью возродился и другой Кен, движимый неутолимым голодом. Эта часть его существа никогда не могла найти удовлетворения, потому что он искал пищи в таких тупичках и закоулках, где его наверняка ждала голодная смерть. И воскресший Кен стал не только товарищем, с которым так увлекательно работать, но и тем, другим Кеном, обрекшим себя на вечное несчастье. Вики ничего ни знала о таком Кене. Она радовалась тому, что наконец-то нашла новую семью; но это совсем не та семья, которую она наивно представляла себе, и Дэви не знал, как сказать ей правду.

У него никогда не хватит духу спросить её: «Понимаешь ли ты, почему вы с Кеном разошлись?» Если бы он задал такой вопрос. Вики только посмотрела бы на него растерянным взглядом или ответила бы с ужасающей честностью: «Потому что Кен потерял ко мне всякий интерес». Или: «Потому что Кен не из тех, кто может долго любить одну и ту же».

И тот и другой ответ был бы неправдой. Даже Кен не понимал, почему он поступает так, а не иначе. Это знала только Марго, ибо каждая женщина чутьем догадывается, когда её любят, даже если мужчина никогда не осмелится признаться в этом чувстве самому себе. И Дэви постепенно открылась вся правда, потому что любой человек, живущий в такой тесной близости с другим, как Дэви с Кеном, не может не знать, когда и отчего страдает этот другой, даже если тот никогда ни словом не обмолвился о причине своей боли. Марго была неизмеримо больше, чем сестра, неизмеримо больше, чем мать, – и для сестры и для матери она была слишком молода; прелестная и страстная женщина, она всегда привлекала к себе мужчин немногим старше Кена. И каждый новый поклонник заставлял Кена очертя голову бросаться на поиски другой, более достижимой Марго среди льнувших к нему девушек, но так как ни он сам, ни девушки не догадывались, чего он ищет, то каждая новая попытка кончалась горестным разочарованием.