Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - Леонид Беловинский

21 ноября 1915 г. Война все продолжается… Работы для Государственной обороны… идут усиленно. Все граждане стараются что-либо сделать для обороны Государства и солдат. Прожитье стало очень дорого, но и недостаток почти во всем: хлеб 5 к. фунт, ситный 15 к. фунт, булки французские вес очень маленький, но и достать трудно, ждать в череду, мясо тоже в череду, достать можно два раза в неделю по 28 к. фунт, телятина 60 к. фунт, кура 2 р., баранина 40 к. фунт, колбаса вареная чайная 1 р. фунт, сахарный песок 20 к. фунт, сахар головной 22 к. фунт, но купить сахар нужно стоять в череду 5–6 часов и получить можно только 2 фунта, дрова березовые… за сажень 19 руб. 00, молоко бутылка в два чайных стакана 15 к. Вообще прожить очень дорого, ну зато себе не позволяешь лишнего и заботишься достать чего нет, чтобы дети не остались голодными.

12 декабря 1915 г. купил себе зимнее пальто на лисьем меху… за 145 р. 00 к.

…декабря 1915 г. куплено… синего тику детям на штанишки 5 арш. 3-75;… себе на 2 руб. холстинки по 44 к. 10 арш. 4 р. 40 к.

3 января 1916 г. куплена сукна на пальто Тае 4 арш. по 4 р. 00 к. арш., за шитье пальто 8-00 мех для пальто. Куплен пинжак… 3-00.

8 февраля 1916 г. куплено… 19 арш. холстинки на рубашки мне… 8 р. 70 к.; 6 1/2 арш. на костюмы детям по 75 к. 4-88. Тогда же чулок 5 пар детям 4 р. 00; игрушка Зине – 35 к.; сапоги хромовской кожи Тае механ. 13–00; галоши на байке мне 4-35.

26 февраля 1916 г. купил сапоги смазные с голенищами под брюки механич. 7 р. 30 к.; к ним галоши летние 3-00; 26 февраля купил себе теплое кашне 3 р. 00.

16 марта 1916 г. в среду в 1-20 с поездом, отходящим от Петрограда, поехал в деревню со всем семейством, т. е. я, Тая и дети Миня, Толя и Зина. Билеты на проезд II класса были взяты раньше в конторе. 2 билета по 16 р. и 1 билет детский 7 р. с плацкартами. Извозчик свез багаж до станции, был взят от конторы, где я служу, т. е. от Н. Н. Струка, извозчику уплатил за поездку 10 р. и на чай 1 р.» (50; 41–45).

Конечно, какой-то рабочий… не такой. Одни только покупки и мелочные расчеты. Ни о революции, ни о ненависти к самодержавию, ни о большевиках, ни о Ленине. То же самое и в деревне: сколько земли вспахал, чем засеял, сколько сена накосил, хлеба нажал, жердей навозил… Какая была погода… Например: «24. I/11. I, Четверг. Утром было собрание: пришла телеграмма из Москвы, помер Председатель республики тов. Ленин. 21 января в Горках близ Москвы. Привез воз сухих дров с Черемухово. Погода чистая, мороз» (50; 154–155). Ни холода на сердце, ни горячих слез на глазах, ни заявления о вступлении в партию коммунистов… Сухие дрова в один ряд со смертью вождя мирового пролетариата…

Вопрос о самосознании рабочих не прост. Еще не так давно историки, занимавшиеся историей рабочего класса и его революционного движения, это понятие ограничивали исключительно политическим самосознанием. За большевиков – значит, с высоким уровнем самосознания. Но в самосознание входит и «рабочая этика». Прогулы, появление на рабочем месте в пьяном виде, ленивая работа, воровство с предприятий – куда их отнести? Конечно, если очень хочется, то можно и к «классовой борьбе». Но автор, в 60-х гг. XX в. работавший в литейном цехе Челябинского трубопрокатного завода, во множестве наблюдал и сам не чуждался этого. Вряд ли рабочие 60-х гг. XIX в. были исправнее. Имеются косвенные данные о проступках рабочих: фиксация штрафов. Велась она, правда, только с 1886 г., когда появилась фабрично-заводская инспекция. При этом исследователь вопроса обоснованно утверждает, что количество наложенных штрафов далеко не достигает числа проступков: рабочих штрафовали в случае серьезных и неоднократных проступков. Так вот, в период 1901–1914 гг. «в среднем каждый из них за неоднократное нарушение внутреннего распорядка штрафовался свыше двух раз в год, в том числе 34 % рабочих ежегодно привлекались к ответственности за неоднократный прогул, 27 % – за неоднократное нарушение порядка и каждый – за неоднократные случаи неисправной работы, а треть из них – за многократные». Среди провинностей в целом по России резко преобладала неисправная, то есть некачественная работа (в 1901–1904 гг. – 73 % штрафов, в 1910–1914 гг. – 76,5 %), затем идут прогулы (15–13,5 %) и нарушения внутреннего распорядка (12–10 %) (112; 258). К этому следует добавить нарушения, не подлежавшие по закону штрафованию, например самовольный уход с работы до окончания срока найма, как правило, на полевые работы (76–81 % случаев); вторая причина жалоб администрации на рабочих в фабрично-заводскую инспекцию – ленивая работа в течение двухнедельного срока после предупреждения об увольнении (112; 261).

Кухня рабочей казармы

Кроме штрафов и жалоб в фабрично-заводскую инспекцию, предприниматели для повышения трудовой дисциплины рабочих пытались использовать так называемые рабочие книжки, где фиксировались правила поведения и взаимной ответственности рабочих и работодателей, штрафы, прогулы и пр. Рабочие были против таких книжек, и в ряде случаев их введение не удавалось; они соглашались лишь на введение книжек, в которых фиксировалась бы лишь заработная плата.

На первый взгляд, неграмотный и неквалифицированный рабочий выгоднее для работодателя: ему можно меньше платить, его легче штрафовать, он «робкий и забитый» и не способен на осознанный и организованный протест. Так нас учили в свое время. Но вот что свидетельствовал один московский предприниматель в 1910 г.: «Поведение грамотных рабочих и отношение их к делу выгодно отличается от поведения неграмотных – первые редко попадаются в мелких кражах, реже являются на работу в нетрезвом виде, строже придерживаются правил порядка и осторожности и вследствие этого сравнительно реже подвергаются несчастным случаям. Более бережливое отношение грамотных рабочих к орудиям производства также является выгодным для фабрики. Наконец, отношение грамотных рабочих к администрации отличается большей сдержанностью: вникая в смысл законов, они сознательнее относятся к правам своим и работодателя и поэтому при недоразумениях и конфликтах более склонны к решению их путем переговоров, не прибегая к крайним средствам» (Цит. по: 112; 265). Современники, в том числе и предприниматели, подчеркивали влияние «некультурности рабочих» на производственный травматизм, простои и брак в работе. К тому же низкий культурный уровень рабочих требовал больших расходов на поддержание дисциплины, надзор, контроль и организацию работ. «Рабочая аристократия» охотнее и лучше адаптировалась к правилам жизни, которые диктовал новый буржуазный строй. Недаром негодовал В. И. Ленин: «Этот слой обуржуазившихся рабочих или рабочей аристократии, вполне мещанских по образу жизни, по размерам заработков, по всему своему миросозерцанию, есть главная социальная опора буржуазии» (Цит. по: 112; 280). Это не предпринимателям-капиталистам, а Ленину и ленинцам для совершения революции нужен был малограмотный, неквалифицированный, низкооплачиваемый и некультурный рабочий. Чем малограмотнее и неквалифицированнее был рабочий, тем хуже было его положение, тем больше он был проникнут классовой ненавистью и тем легче было сподвигнуть его на революционные выступления.

Буржуазное мировоззрение индивидуалистично по своей сути. Попробуйте-ка распропагандировать высокооплачиваемого рабочего-индивидуалиста, дорожащего своим положением! А неквалифицированный малограмотный рабочий, по существу крестьянин вчерашний или даже еще сегодняшний, – коллективист. Видный впоследствии советский государственный и партийный деятель П. Г. Смидович, хорошо изучивший в свое время рабочий вопрос, писал: «Рабочие привыкли жить толпою; они чувствуют себя хорошо, если они в толпе, и не любят оставаться в одиночестве. Они и дома ищут «компанию», в праздник их тянет «на народ», «на улицу». К тому же они не дорожили своим положением: воистину, пролетариату нечего было терять, кроме своих цепей». «Рабочие, – писал Смидович, – дорожат деньгами гораздо менее, чем другие слои общества, хотя можно было бы ожидать противоположного, имея в виду тот труд, которым зарабатываются эти рубли» (Цит. по: 112; 274). Пропить зарплату было обычным делом: «Кончай, Ванька, водку пить, пойдем на работу, – пелось в старой рабочей песне. – Будем деньги приносить каждую субботу. Получил получку я: девяносто два рубля. Девяносто на пропой, два рубля принес домой». Да, тот нечеловечески тяжелый труд в душном и шумном помещении среди грохочущих машин и требовал крепкой выпивки, как компенсации. Дело доходило до того, что предприниматели заработки рабочих посылали к ним в деревню, сельским старостам или волостным старшинам, для уплаты податей и передачи семьям.

Конечно, далеко не все рабочие были высокооплачиваемыми, не все могли горжетки женам покупать. Кстати уж, нужно бы о самом термине «рабочий» кое-что сказать. Дело в том, что в XIX в. «рабочим» назывался человек неквалифицированного физического труда. Например, бурлак – это судорабочий. А квалифицированный работник именовался «мастеровым». И оплачивались они по-разному. Когда в 80-х гг., с появлением рабочего законодательства, на заводах весь работающий состав стали именовать «рабочими», квалифицированная часть фабричных усмотрела в этом ущерб своему положению и правам. Опасаясь снижения заработков, мастеровые зароптали, а потом стали увольняться с заводов. Тогда последовало указание властей: квалифицированным работникам фабрик и заводов присвоить наименование «рабочий», а неквалифицированным, выполняющим вспомогательные работы – «чернорабочий». Ну, и, разумеется, остались названия мастера, десятника и указателя.