"Две жизни" (ч. I, т.1-2) - Конкордия Антарова (Кора)

Много раз я слышал, что И. суров с теми, кто идёт подл него. Но вижу, что путь их — в утверждении в себе внутренней дисциплины — короче и легче.

— Кто-нибудь может говорить, что И. суров? — в полном негодовании закричал я. — Это всё равно, что сказать, что подле вас жизнь не сплошной праздник и счастье. О Ананда, я ещё ничего не знаю. Но то, что и вы, и И. помогаете людям обрести новое понимание ценности жизни, — это я знаю и весь полон благодарности и благоговения. Просыпаешься счастливым оттого, что целый день проведёшь подле вас. Я так рад, что я с вами, дышать мне подле вас так же легко, как рядом с И. И я ничуть вас не боюсь.

— И даже прощаешь мне дервишскую шапку. — засмеялся Ананда.

Но через минуту сказал очень серьёзно:

— Ты готов? Теперь подумай о Флорентийце, зайдём за твоей аптечкой и отправимся к княгине. Я думаю, что там всё не так-то просто.

Ананда отдал Верзиле твёрдый приказ никому не открывать дверей и никого не пропускать в его комнаты. Даже если кто-нибудь захочет проникнуть под предлогом подождать его или передать записку, — никому не открывать ни под каким видом и ничего ни у кого не брать.

— Есть не открывать, ничего не брать, — ответил моряк. — Если опоздаете к восьми с половиной — с меня капитан взыщет. Я отпущен до девяти.

— Есть, — улыбаясь, сказал Ананда, — отпущен до девяти. Если опоздаем — отвечать мне, отвезу тебя сам. — Есть отвечать вам, — и Верзила запер все двери. Мы зашли в мою комнату, где царила полная тишина. А ведь совсем недавно здесь раздавался смех капитана и всё было наполнено творческой жизнью, которая пульсировала благодаря И. Тишина показалась мне какой-то зловещей и мёртвой.

По дороге к княгине я поделился с Анандой своим впечатлением. Он кивнул головой и сказал:

— Когда идёшь на работу, приводи себя в рабочее состояние. Сосредоточь мысли на Флорентийце, собери всё своё внимание и всю полноту чувств и мыслей только на том, что собираешься делать сейчас.

Я вспомнил, что почти то же мне недавно говорил И. Но мы были уже у порога, я оставил всё, чего не додумал, "на потом" и вошёл в спальню княгини, неся в себе образ моего великого Друга.

Князь сидел у постели своей больной жены, будто не видя или не замечая её отталкивающей внешности. Он видел только её страдания, старался со всей нежностью их облегчить и страдал сам её мукой и своим бессилием.

Глаза княгини метали молнии. Они одни и жили на этом лице, превратившемся снова в маску, точь-в-точь такую же, какой я увидел княгиню в первый раз.

Заметив Ананду, княгиня жалобно замычала, и из глаз её полились слёзы.

Ананда подошёл к постели, передал мне свою аптечку, поставил меня рядом с собой и шепнул: — Стой близко, всё время ко мне прикасаясь. Он взял руку княгини и спросил у князя: — Кто дежурил у больной эту ночь?

— До двенадцати — сестра милосердия, а после полуночи — горничная княгини, — ответил князь. — Позовите сюда обеих сейчас же. Князь вышел выполнить приказание Ананды. — Возьми меня под руку и будь внимателен, — сказал мне Ананда, когда князь вышел.

Очень скоро он вернулся с обеими женщинами. Горничная вошла с обиженным видом и сразу же начала оправдываться. Вторая сиделка имела вид сконфуженный и даже печальный.

Ананда приказал обеим стать по другую сторону постели, продолжая держать руки больной в своих.

Несчастная выказывала все признаки страха при виде своей горничной и пыталась что-то сказать Ананде.

— Успокойтесь, княгиня. Ваши страдания скоро кончатся, — сказал он, поглаживая её руки. — Не бойтесь ничего, ведь я здесь. Потерпите.

— Вы дежурили первая? — спросил Ананда сестру. — Да, — тихо и робко ответила она, глядя ему кротко в глаза. — Почему вы ушли из спальни, тогда как обязаны были дежурить всю ночь?

— Я не хочу солгать вам и не могу сказать правду, так как обещала молчать.

— Так. Ну, а вы почему пришли, если дежурить вас никто не назначал? — обратился он к горничной.

— У сестры милосердия болела голова. Она сама вызвала меня и просила её сменить; а теперь боится потерять место и отговаривается, — нагло начала горничная; но, не выдержав пристального взгляда Ананды, опустила глаза и замолчала.

— Это вы, сестра, надели на княгиню этот чепец? — снова спросил Ананда.

— Чепец? — с удивлением сказала та, поглядев на княгиню. — Нет, я расчесала ей волосы, заплела косички и напоила молоком с лекарством, которое вы дали. Княгиня мирно заснула, и тогда меня вдруг вызвала Ольга. Помилуйте, да разве бы я надела на княгиню этот безобразный тюрбан?

— Не желаете ли вы на меня всё свалить? — закричала было горничная, но снова осеклась под взглядом Ананды.

— Следовательно, вы вышли, когда княгиня мирно спала, и на её голове не было этой вещи?

— Княгиня спала, хорошо выглядела, было около двенадцати, я точно не помню. И на голове у княгини ничего не было, — твёрдо ответила сестра. — Я так поражена этой ужасной переменой.

— Хорошо. Когда вы вошли, — обратился он к горничной, — княгиня спала?

— Спала. Я села у постели и, должно быть, заснула. Их сиятельство вошли в комнату, и от их шагов я проснулась.

— Зачем вы лжёте. Ольга? — возмущенно спросил князь. — Вас не было в комнате, вы с кем-то шептались у двери, а больная металась на постели, рискуя свалиться. — Вашему сиятельству показалось…

Князь был в бешенстве, какого от него я никак не ожидал. Он готов был броситься на наглую лгунью.

— Подойдите ко мне, князь. Сейчас вам нужно полное самообладание, если вы желаете спасти вашу жену, — раздался властный голос Ананды с неподражаемыми, ему одному свойственными переливами.

Князь был бледен до синевы; губы его дрожали. Он подошёл к Ананде и положил свою руку на его руку, как велел ему Ананда. Постепенно он успокоился, стал дышать ровно и синева исчезла с его лица.

Горничная повернулась, чтобы выйти из комнаты, но грозный взгляд Ананды точно приковал её к месту.

— Когда, в котором часу вы надели эту дрянь на голову княгини?

— Я ничего не надевала на неё и не понимаю, чего ко мне пристают. Я ведь не крепостная.

— Если вы не знаете, кто этот чепец надел, то вы его снимете сейчас.

— Ни за что не сниму. Да он, может быть, заколдован или отравлен.

— Как?! — не своим голосом закричал князь. — Я вам уже сказал: самообладание ваше так же необходимо сейчас, как и моё знание. Следите за ходом вещей и делайте только то, что я вам скажу. Времени терять нельзя, — снова остановил князя Ананда. — Снимите сию минуту чепец, — сказал он Ольге. — Или же я сам надену его на вас.

Что-то мерзкое, какой-то животный страх, ненависть, злоба мелькнули на лице горничной. Она готова была выцарапать глаза Ананде; её голова поворачивалась к двери, видимо, единственным её желанием было убежать, но непреодолимая сила Ананды удерживала её на месте.

— Позвольте мне снять чепец, доктор, — сказала сестра. — Я ведь главная причина несчастья; я позволила себя обмануть.

— Нет. Для вашей самоотверженности ещё настанет время. Не медлите, Ольга, или чепец очутится на вашей голове.

Извиваясь, как змея, повинуясь поневоле, несчастная подходила к постели княгини, с ужасом глядя на чепец с красными широкими лентами и чёрной, зигзагообразной каймой, напоминавший брошенный на мою постель платок.

Казалось, женщина никогда не подойдёт к постели. Руки её со скрюченными пальцами скорее готовы были удавить княгиню, чем снять чепец и облегчить её страдания.

— Скорее, или выбора для вас уже не будет, — и из глаз Ананды в сторону Ольги точно брызнули молнии. Я ощутил, как через меня прошёл словно электрический разряд, так сильно было напряжение его воли.

Мгновенно руки Ольги разжались, и в эластичных пальцах повис уродливый чепец.

Крик ужаса вырвался из наших уст: лоб княгини, уши и голова были в крови.

— Это не кровь, а краска, которой негодяи вымазали чепец изнутри, — остановил наше волнение Ананда. — Но краска эта — зудящее, ядовитое вещество и может довести страдальца до безумия и паралича. К счастью, мы вовремя здесь. Левушка, быстро раствори пилюлю Али в той жидкости, что лежит в моём кармане с твоей стороны.

Я сейчас же выполнил приказание, и Ананда сам влил княгине лекарство.

— Теперь из аптечки И. вынь, не отпуская моей руки, третий флакон. А вы, князь, сделайте тампон из ваты и тоже не отходите от меня.

Когда флакон и вата были ему поданы, он обмыл лоб, голову и уши больной и бросил вату в чепец, который, как мешок, держала на вытянутых руках Ольга.

Ещё и ещё оттирал он голову больной, пока от краски не осталось и следа. После каждого раза лицо княгини всё больше оживало, наконец стало совсем спокойным, и она заснула.

Тогда Ананда подозвал сестру, дал ей капель, вытер её руки той же жидкостью, которой обтирал больную, и сказал: