Главная улица - Синклер Льюис

— Уил писал мне, что мистер Блоссер уехал. Как у него шли дела?

— Великолепно! Великолепно! Большая потеря для города. Настоящий общественный деятель, что и говорить!

Кэрол вдруг обнаружила, что мистер Блоссер ей совершенно безразличен, и сочувственно спросила:

— А вы будете продолжать кампанию за процветание?

Гарри замялся:

— Ну, мы пока приостановили ее. Так уж… но, конечно… Скажите, доктор писал вам, как удачно мистер Гауджерлинг поохотился в Техасе на уток?

Когда новости были исчерпаны и восторги начали остывать, Кэрол огляделась, с гордостью указала гостям на какого-то сенатора и объяснила, как замечательно устроен зимний сад. Ей показалось, что господин в смокинге и с нафабренными усами презрительно оглядел сидевший слишком в обтяжку светло-коричневый костюм Гарри и шоколадное платье Хуаниты, чуть-чуть выцветшее вдоль швов. Она ответила сердитым взглядом, защищая своих и бросая вызов миру, который смеет не уважать их.

А потом она махала им рукой, потеряв их из виду на длинном перроне. Она постояла, читая список станций: Гаррисбург, Питсбург, Чикаго. А что там, за Чикаго?.. Она видела озера и сжатые поля, слышала стрекотание насекомых и скрип шарабана, и ее приветствовал голос Сэма Кларка: «А-а, как поживаете, хозяюшка?»

В Вашингтоне не было никого, кто принимал бы ее грехи так же близко к сердцу, как Сэм.

Зато вечером у них в гостях был человек, только что приехавший из Финляндии.

Кэрол сидела с капитаном на крыше ресторана Поухатен. Неподалеку, за другим столиком, кто-то громко заказывал прохладительное для двух кудрявых девиц. Могучая спина этого человека показалась Кэрол знакомой.

— О, я, кажется, знаю, кто это! — шепотом сказала она.

— Кто? Вон там? Да это Брэзнаган, Перси Брэзнаган!

— Да, да. Вы знакомы с ним? Что он за человек?

— Добродушный простак. Мне он даже нравится. Думаю, что там, где дело идет о торговле автомобилями, ему нет равных. Но в отделе авиации от него житья нет. Из кожи вон лезет, чтоб быть полезным, а сам ничего не понимает — ну, ровно ничего!.. Довольно трогательная фигура: богач, который во все суется и хочет всем помочь. Вы хотели бы поговорить с ним?

— Нет, нет! Я только так…

Кэрол сидела в кинотеатре. Шел широко рекламируемый фильм, глубокомысленнее творение, смесь из болтливых парикмахеров, дешевых духов, салонов с красной плюшевой мебелью в подозрительных переулках и самодовольных толстых женщин, жующих резинку. Считалось, что в фильме показана жизнь богемы. Главный герой написал портрет, который оказался шедевром. Кроме того, в дыму трубки ему являлись видения. Он был беден, честен, благороден и носил кудрявую шевелюру, а его шедевр удивительно смахивал на увеличенную фотографию.

Кэрол собралась было уходить.

На экране в роли композитора появился актер по имени Эрик Вейлор.

Она вздрогнула, она не поверила своим глазам, сердце у нее защемило: прямо на нее смотрел Эрик Вальборг, в берете и бархатной куртке.

У него была бледная роль, которую он провел не хорошо и не плохо. Она подумала: «Ведь я могла так много из него сделать!..» — и не докончила мысли.

Придя домой, она перечла письма Кенникота. Они были несколько сухи, без подробностей, но из них выступала личность, несравнимая с этим томным молодым человеком в бархатной куртке, который играл на немом рояле в комнате с холщовыми стенами.

Первый раз Кенникот навестил ее в ноябре, через тринадцать месяцев после ее приезда в Вашингтон. Когда он сообщил, что собирается приехать, она вовсе не была уверена, что хочет его видеть. И только обрадовалась, что он не спрашивал ее мнения.

Она взяла на два дня отпуск.

Она смотрела, как Кенникот шел по перрону — солидный, уверенный в себе, с тяжелым чемоданом в руке, — и почувствовала какую-то робость. Он был такой огромный! Они нерешительно поцеловались и одновременно воскликнули:

— Ты отлично выглядишь! Как маленький?

— Ты выглядишь прекрасно, дорогой! Как идут дела?

Потом он пробурчал:

— Я не хочу мешать каким-нибудь твоим планам, навязывая себя твоим знакомым и все такое, но если у тебя есть время, я хотел бы покататься по Вашингтону, побывать в ресторанах и театрах и не думать пока о своей работе.

Сидя с ним в такси, Кэрол заметила, что на нем мягкий серый костюм, мягкая легкая шляпа и кокетливо завязанный галстук.

— Нравятся мои обновки? Купил все это в Чикаго.

Мне казалось, что это в твоем вкусе.

Они провели полчаса в ее квартире с Хью. Кэрол разволновалась, но Кенникот не выказал желания поцеловать ее вторично.

Когда он расхаживал по ее маленьким комнатам, она заметила, что его новые желтые ботинки начищены до медного блеска. На подбородке у него виднелся свежий порез. Очевидно, он брился в поезде, перед самым Вашингтоном.

Они пошли в Капитолий, и ей было приятно, что она занимает какое-то положение, знает здесь многих людей; приятно было объяснить Кенникоту (он спросил, а оца немедленно ответила наугад), какова высота купола; приятно было показать ему сенатора Лафоллета и вице-президента, а потом с видом завсегдатая повести гостя по подземному ходу в ресторан сената.

Она заметила, что Кенникот еще немного полысел. Его пробор на левую сторону, такой знакомый, почему — то взволновал ее. Она взглянула на его руки, и то, что ногти у него были так же неаккуратно подстрижены, как всегда, тронуло ее еще больше, чем начищенные ради нее башмаки.

— Хочешь, проедемся в машине на Маунт-Верион? — спросила она.

Он как раз думал об этом и обрадовался, что это оказалось вполне столичным и тонным развлечением.

В машине он робко держал ее руку в своей и рассказывал новости: в Гофер-Прери рыли фундамент для новой школы; на Вайду тошно смотреть — ни на шаг не отходит от своего майора; бедный Чет Дэшуэй погиб в автомобильной катастрофе на побережье.

Кенникот не взывал к ее прежним чувствам.

Когда они приехали з Маунт-Вернон, он любовался библиотекой и реликвиями Вашингтона.

Кэрол знала, что он захочет устриц, и повезла его в хороший ресторан. За обедом в его веселом праздничном тоне явственно проступила некоторая натянутость, нервозность: он очень хотел бы выяснить для себя кое-что, например, все ли еще они муж и жена. Но он не задавал вопросов и ни словом не обмолвился о ее возвращении. Он только откашлялся и сказал:

— Взгляни-ка, я пробовал свой старый аппарат. Вот ати снимки как будто неплохи.

Он подвинул к ней тридцать снимков Гофер-Прери и его окрестностей. Кэрол была беззащитна. Она вспомнила, как в дни ухаживания он тоже соблазнял ее фотографиями. Она мельком подумала о его постоянстве, о его приверженности старым, когда-то оправдавшимся методам; но она забыла об этом, разглядывая знакомые места. Она видела обрызганные солнечным светом папоротники меж берез на берегу Минимеши, волнующиеся под ветром необозримые пшеничные поля, крыльцо их дома, где прежде играл Хыо, Главную улицу, где она знала каждое окно и каждое лицо.

Кэрол вернула ему снимки и похвалила их. Он заговорил о линзах, о выдержке, о чувствительности пластинок.

Обед окончился, и они сидели, разговаривая о ее знакомых, но с ними словно сидел кто-то третий, назойливый, неотступный. Кэрол не выдержала и, запинаясь, сказала:

— Я предложила тебе оставить чемодан на вокзале, потому что не знала наверно, где ты остановишься. Мне страшно жаль, что у нас в квартире так тесно и мы не можем устроить тебя с нами. Нам следовало заранее подыскать для тебя комнату. Не позвонить ли тебе в отель «Виллард» или «Вашингтон»?

Он с грустью взглянул на нее. Потом спросил без слов, и она без слов ответила на вопрос, поедет ли она с ним в «Виллард» или «Вашинттон». Но она старалась принять такой вид, будто они ничего подобного и не обсуждали. Ей было бы очень неприятно прочесть в его взгляде робкую мольбу. Но он не умолял и не сердился, как ни раздражала его ее холодная любезность. Он ответил с готовностью, как ни в чем не бывало:

— Да, пожалуй. Извини меня на минутку… А потом, не взять ли нам такси и не съездить ли ненадолго к тебе? Черт возьми, до чего быстро здешние шоферы делают повороты! Куда смелее меня! Так вот, я хотел бы познакомиться с твоими подругами — это, верно, очень интересные женщины — и посмотреть, как спит Хыо, как у него дыхание. Конечно, аденоиды у него в порядке, но лучше, пожалуй, проверить, а?

Он похлопал ее по плечу.

В квартире они застали обеих ее сожительниц и девушку, недавно сидевшую в тюрьме за суфражизм. Неожиданно Кенникот сумел взять удивительно верный тон. Он смеялся над юмористическим рассказом девушки о том, как она объявила голодовку, дал совет ceKpeTapj ше, что нужно делать, когда глаза устанут от пишущей машинки; а учительница расспрашивала его — не как мужа своей знакомой, а как врача, — имеет ли смысл делать прививку против насморка.