Главная улица - Синклер Льюис

— В чем дело? Неужели ты хочешь, чтобы я тратил время на его болтовню?

— Отчего же нет?

— Прежде всего ему следует немного привыкнуть к дисциплине. Пора уже начать воспитывать его.

— Я научилась от него дисциплине и сдержанности гораздо больше, чем он от меня.

— Что это такое? Новомодная теория обращения с детьми, усвоенная тобой в Вашингтоне?

— Может быть. Думал ли ты когда-нибудь о том, что дети — тоже люди?

— Безусловно. Поэтому я и не намерен терпеть, чтобы он только один и разговаривал за столом.

— Само собой разумеется. И у нас есть свои права. Но я хочу вырастить из него человека. У него не меньше мыслей, чем у нас с тобой, и я хочу, чтобы он развивал их, а не принимал на веру взгляды Гофер-Прери. Теперь моя главная забота — не позволять ни себе, ни тебе «воспитывать» его.

— Ладно, не будем из-за этого ссориться. Но избаловать его я не дам.

Кенникот забыл об этом через десять минут; она забыла тоже — на этот раз.

Кенникоты и Кларки поехали на север, охотиться на уток на перешейке между обоими озерами. Стоял осенний день, весь окрашенный в голубые и медные тона.

Кенникот подарил Кэрол легкое охотничье ружье. Это был ее первый урок. Она училась сосредоточиваться, не визжать при выстреле и, прицеливаясь, пользоваться мушкой на конце ствола. Кэрол сияла; она готова была поверить Сэму, убеждавшему ее, что это она убила чирка, по которому оба они выстрелили одновременно.

Она сидела на берегу заросшего камышом озера и отдыхала, равнодушно разговаривая с миссис Кларк. Тихо опускались сумерки. Позади тянулось темное болото. Пахло свежей землей. Озеро было гранатовое и серебряное. Голоса мужчин звонко раздавались в прохладном воздухе.

— Бери левее! — протяжно крикнул Кенникот. Высоко над головами, вытянувшись в линию, быстро летели три утки.

Грянули ружья, и одна из птиц кувырком полетела вниз. Мужчины взялись за весла, и лодка, скользнув по блестящей, как вороненая сталь, поверхности озера, исчезла в камышах. Оживленные голоса и мерный плеск весел долетали до Кэрол из мглы. В небе огненная равнина полого спускалась к безмятежной гавани. Вот она растаяла. Озеро было теперь белое, как мрамор.

— Ну, старушка, теперь самая пора домой, а? — крикнул Кенникот. — Агтпетит нагуляли изрядный!

— Я сяду вместе с Этел, — сказала Кэрол, когда они подошли к машине.

В первый раз она назвала миссис Кларк просто по имени, в первый раз Кэрол, остепенившаяся обитательница Главной улицы, охотно расположилась на заднем сиденье.

«Я голодна; хорошо так проголодаться!» — думала она в пути.

Она взглянула через тихие поля на запад. Ей мерещились непрерывные просторы до Скалистых гор, до Аляски; страна, которая достигнет беспримерного величия, когда другие государства одряхлеют. Но она знала, что до этого времени сотни поколений таких Кэрол будут стремиться вперед и погибать в трагедии, в которой нет ни мантий, ни торжественных песнопений, — в неизбежной будничной трагедии борьбы с косностью.

— Пошли-ка завтра вместе в кино. Идет такая увлекательная картина! — предложила Этел Кларк.

— Хорошо. Я хотела прочесть одну новую книгу, но… уж ладно, пойдем! — ответила Кэрол.

— Несносные люди! — со вздохом говорила Кэрол Кенникоту. — У меня появилась мысль о ежегодном общем празднике, чтобы весь город забывал на один день свои дрязги и чтобы люди вышли на улицу, веселились, развлекались, устраивали пикники, танцы. Но Берт 1 айби — и зачем только вы избрали его в мэры! — взял и перехватил мою идею. Он тоже хочет устраивать общий праздник, но непременно с выступлением какого-нибудь политикана. А мне как раз вот этой ходульности и хотелось избежать. Он спросил мнения Вайды, и она, конечно, согласилась с ним.

Кенникот отнесся к ней со вниманием, заводя часы и поднимаясь по лестнице.

— Д-да, тебе, конечно, неприятно, что Берт влез в это дело, — сочувственно сказал он. — И много ты собираешься хлопотать с этим праздником? Не надоело тебе волноваться, суетиться, что-то все время придумывать?

— Надоело? Да я еще только начинаю. Взгляни! — Она подвела его к двери детской и указала на растрепанную русую головку дочки. — Видишь ты вот это на подушке? Ты знаешь, что это такое? Это бомба, которой предстоит взорвать обывательское самодовольство! Если бы вы, консерваторы, были мудры, вы не арестовывали бы анархистов; вам следовало бы арестовать всех этих детей, спящих в своих колыбельках. Подумай, чего только этот ребенок не увидит, чего только не натворит, прежде чем умрет в двухтысячном году! Он может увидеть экономическое объединение всего мира, может увидеть воздушные корабли, отправляющиеся на Марс.

— М-м-да, перемены, наверно, будут, — зевнул Кенникот.

Она присела на край его кровати, а он в это время рылся в комоде в поисках воротничка, которому полагалось быть там, но которого постоянно не оказывалось на месте.

— Я не отступлюсь никогда! И я счастлива. Но этот случай с праздником только показывает всю глубину моего поражения.

— Проклятый воротничок, куда его черти унесли! — пробормотал Кенникот и добавил громче: — Да, по-видимому, ты… Я плохо расслышал; что ты сказала, дорогая?

Она взбила ему подушки, заправила простыню и при этом думала вслух:

— Но в одном я одержала победу: какие бы неудачи ни выпали на мою долю, я никогда не насмехалась над собственными идеалами, не притворялась, будто я стала выше их. Я по-прежнему считаю, что Главная улица недостаточно красива! Я по-прежнему не признаю, что Гофер-Прери значительнее и великодушнее Европы! Я не признаю, что такого занятия, как мытье посуды, довольно, чтобы удовлетворить всех женщин! Я, может быть, плохо боролась, но я сохранила мою веру.

— Ясное дело, — сказал Кенникот. — Ну, спокойной ночи! Сдается мне, что завтра будет снег. Пора, пожалуй, вставлять зимние рамы. Скажи, ты не заметила, куда служанка положила отвертку?

ЛЬЮИС ПРОТИВ ГОФЕР-ПРЕРИ

В одном из писем Синклер Льюис признавался: «Моя литературная карьера начинается с «Главной улицы». И, действительно, роман имел сенсационный успех. Выход книги стал событием не только литературным, но и общественным. Даже провинциальные газеты помещали на нее рецензии. В несколько дней Льюис превратился из малоизвестного беллетриста в знаменитость. На его имя шли поздравительные телеграммы от его коллег: Уолдо Фрэнка, Скотта Фитцджеральда, Вэчела Линдсея. Роман произвел сильное впечатление в Европе. Об этом ему писали из Англии Джон Голсуорси, Герберт Уэллс и Комптон Меккензи.

Синклер Льюис работал над «Главной улицей» дольше, чем над каким-либо другим произведением, и, как спортсмен, штурмующий непокорную высоту, написал свою книгу с «третьей попытки». В 1905 году он, двадцатилетний студент Иельского университета, приехал на побывку в свой родной городок Соук — Сентр, штат Миннесота, и впервые стал серьезно размышлять о романе, посвященном провинциальной жизни, ее скуке и пошлости. Были сделаны первые наброски романа и даже придуман для него заголовок: «Яд провинции».

Вновь писатель вернулся к своей рукописи лишь одиннадцать лет спустя, когда вторично приехал в Соук-Сентр в 1916 году и увидел, что там за это время ничего не изменилось. Он слышал все те же разговоры и шутки, почти физически ощущая знакомый с детских лет однообразный, равномерный ритм жизни. К этому времени Льюис имел уже многолетний опыт журналистской работы, был автором романов «Наш мистер Ренн» (1914) и «Полет сокола» (1916) и только что оставив место в издательстве, стал профессиональным писателем. Но в глазах своих земляков он оставался человеком весьма подозрительной и «несолидной» профессии, на которого местный лавочник и хлеботорговец могли смотреть с сожалением, как на заблудшую овцу.

С удивлением наблюдали они, как Льюис заносил что-то в свои записные книжки: это были «заготовки» для его нового романа И уж, конечно, никто из них не мог предположить, что через несколько лет они предстанут перед всей Америкой в лице обитателей Гофер-Прери.

На этот раз Льюис написал несколько сот машинописных страниц и снова отложил рукопись в сторону.

В третий раз он вернулся к ней летом 1919 года, оставив все побочные дела, в том числе и писание рассказов «ради денег». Льюис впервые почувствовал себя созревшим для этого произведения. Он работал легко, с увлечением; книга писалась быстро, «сама собой». Летом 1920 года роман увидел свет.

«Главная улица» была наиболее автобиографичной из книг Льюиса: в основу ее легли воспоминания о Соук-Сентре. В этом тихом заштатном городке прошло детство нескладного рыжеватого подростка Гарри Синклера Льюиса. Второе имя-Синклер — было ему дано в честь друга отца, дантиста, жившего неподалеку. В студенческие годы он подписывался под статьями в литературных журналах, отбросив первое имя — Гарри: так появился Синклер Льюис. Друзья же звали его просто Хэл или чаще Ред, то есть «Рыжий» — за цвет его волос. Кэзалось, среда, окружавшая будущего романиста, меньше всего могла стимулировать его «писательский зуд». От своего отца, человека сурового педантичного, он редко слышал о чем-нибудь, кроме аппендицитов и кровопускании; жители были заняты маслобойками, ценами на пшеницу и постройкой элеваторов. Соук-Сентр был удивительно похож на тысячи ему подобных «близнецов» в прериях Среднего Запада. Его прорезала неизменная Главная улица с рядами скобяных лавок и магазинов, с выцветшими занавесками на окнах, точно такая, по которой пришлось бродить его Кэрол Кенникот. «Моделью» для нее послужила Грейс Хеггер Льюис — первая жена писателя, которая оставила о нем интересную книгу воспоминаний «С любовью от Грейси» (1955). Что касается другого главного героя книги — Уила Кенникота, то он, безусловно, был навеян образами отца Льюиса и отчасти его брата Клода, тоже медика.